Реферат: История эпидемий в России

Реферат: История эпидемий в России

Введение

Данная работа является источниковедческим исследованием русских летописей с целью извлечения и анализа данных о болезнях, эпидемиях, пандемиях, эпизоотиях в Древней Руси за период с XI по XIV вв. Ставится задача выяснить характер, причины, географию и историю заболеваний.

Работа, за неимением достаточного времени и возможностей, рассматривает только указанный период и круг источников. Это несомненно приводит к некоторой ограниченности выводов, однако более широкий анализ, как показывает историография, вряд ли привел бы нас к существенно более полной исторической картине болезней за данный период. Более поздний период, с XV по XVII вв. располагает большим количеством и лучшим качеством данных об эпидемиях и позволяет составить гораздо более точную картину, тем более что именно от этого времени сохранилось большинство из изданных на сегодняшний день русских летописей, — так, например, источники этого периода включают описание застав и засек (меры против распространения эпидемий), содержат дипломатическую переписку, содержащую, в качестве предупредительной меры, информацию о болезнях в областях, граничащих с Россией. Все это позволяет точно установить, какая именно болезнь имела место в интересующее нас время, сколько людей пострадало и какие меры были приняты, а из этого сделать вывод об общем уровне развития медицины и медицинских знаний в России. На материале же, составляющем основу данного исследования, к сожалению, подобные выводы сделать удается далеко не часто.

Указанные источники для работы были отобраны по критериям содержательности и географическому с той целью, чтобы наиболее полно представить в исследовании территорию Древней Руси и историю эпидемий.

Характеристика источников

На сегодняшний день летописные источники являются главным, и наиболее ценным источником по истории Древней Руси XI-XIV вв., в основном потому, что они наиболее полно, из всех дошедших до нас документов, отражают события, происходившие в то время. Летописи возникают на заре русской государственности с появлением письменности и монастырских центров, а вместе с ними и летописной культуры, и развитие их идет вместе с ростом церковных владений и укреплением государства, в свою очередь, заинтересованного в создании исторической легенды (часто ему угодной) своего происхождения, а в последствии использовавшего такие исторические источники в политических целях.

Перипетии времени не позволили сохраниться ни одному подлиннику летописей, и все они дошли до нас лишь в списках. На их основании современная источниковедческая наука и основывает свою систему упорядочивания и исследования. Данная работа строится на рассмотрении в основном трех летописей: Лаврентьевской (Суздальской) в Лаврентьевском и Академическом списках, Московского Летописного Свода в Уваровском и Эрмитажном списках и Новгородской Первой Летописи старшего и младшего изводов, в Синодальном и Комиссионном списках соответственно.

Лаврентьевская летопись

Лаврентьевский список

Лаврентьевский список принадлежит Государственной Публичной Библиотеке в Санкт-Петербурге (F°. п. IV, №2). Как видно по записи на обороте 172-го листа, летопись переписана Лаврентием для великого князя Дмитрия Константиновича в 1377 г. в Суздале. Список представляет из себя пергаменный кодекс форматом в большую четвертку («в полдесть»), высотой 252 мм., шириной 211 мм., содержит 173 листа. Написан преимущественно двумя почерками. События до 988 г. — одним почерком, затем другим. Летописный текст начинается на обороте первого листа под заставкой тератологического стиля XIV в. В Лаврентьевский список вошла Повесть Временных Лет в редакции начала XII в., и ее продолжение, преимущественно излагающее события Северной Руси (Суздальского княжества). Такой состав списка отразился на его правописании и языке, разнообразие которого дает повод предполагать или о нескольких писцах, участвовавших в его переписке, или о многих рукописях, находившихся в руках составителя этого северо-восточного свода. Пропуски, встречающиеся в Лаврентьевском списке, заполнены по Радзивиловскому списку Лаврентьевской летописи.

              Академический список

Академический список принадлежал Московской Духовной Академии, где числился под номером 5/182. Формат рукописи — в 1/4 листа. Она написана полууставным почерком XV в., и включает в себя 261 лист. С 6714 (1204) г. текст данной рукописи заметно отличается от текста Лаврентьевского списка, передавая, в том числе, события Ростовского княжества после нашествия татар.

При издании Лаврентьевской летописи (Полное Собрание Русских Летописей. Лаврентьевская летопись. т.1, Л. 1926) был использован, вопреки принятому обычаю «исправлять явно попорченные места и слова» и «восстанавливать явно испорченные места и слова», принцип как можно более точной передачи текста, и в самом тексте вышеупомянутый обычай применен не был, но был применен в примечаниях. Поправки и восстановления текста всегда носят субъективный характер, что неоднократно можно встретить в предшествующих изданиях летописи. По этой же причине не были раскрыты титла. Восстановления из других списков вносились в квадратных скобках с особой оговоркой в примечаниях. Крупные пропуски печатались с особым отступом от края границы. Издание осуществлено с употреблением гражданского шрифта, дополненного буквами церковно-славянского алфавита: ~, e, ", #, w, ^, o, r, q, u, ї.[1]

Московский Летописный Свод

Уваровский список

Уваровский список представляет собой рукопись форматом в 1/4 листа, на 472 листах. Написана несколькими полууставными почерками первой половины XVI в. В настоящем своем виде не имеет переплета. По водяным знакам данный документ датируется 1492-1539 гг. Рукопись носит черновой характер: большинство заголовков внесено в ее текст после переписки основной части.

Начало и конец Уваровского списка утеряны и в издании (Полное Собрание Русских Летописей. Московский летописный свод конца XV в. М.-Л. 1949) замещаются по Эрмитажному списку. Текст полностью сохранен начиная с событий 1071 г., и заканчивается сообщением о смерти польского короля 23 мая 1492 г. В тексте рукописи есть указание, что переписчики при работе над летописью пользовались двумя источниками.

Список был обнаружен Тихомировым в рукописном собрании Уварова в 1928 г.

Эрмитажный список

Эрмитажный список представляет из себя рукопись форматом в 1 лист, на 794 листах. Написана несколькими почерками конца XVIII в. Переплет рукописи картонный. Документ изобилует пропусками, а нередко и неверными и бессмысленными чтениями. Пропуски текста, иногда очень значительные, по-видимому зависели от того, что копия снималась с дефектного оригинала, в котором уже отсутствовали некоторые листы, а также начало и конец рукописи. Сам писец оставлял свободные места там, где текст был утерян или сделался неразборчивым. В целом же писец, видимо, старался точно воспроизвести текст, хотя его явно не понимал. Это явилось причиной многих неясных мест в списке.

Эрмитажный список был найден А.А. Шахматовым в Эрмитажном собрании публичной библиотеки в Ленинграде после того, как он доказал существование летописного свода 1497 г. на основе сравнительного анализа Воскресенской и Симеоновской летописей.

Данный летописный свод начинается Повестью Временных Лет и обрывается на известиях 1492 г. По содержанию свод является общерусским, а по происхождению — московским. Однако можно предполагать, что летописный текст продолжается несколько далее, так как в единственном списке XVI в.  последние листы утеряны. По-видимому, большой летописный свод был составлен в Москве вскоре после присоединения Великого Новгорода к Московскому великому княжеству. Поэтому в летописных известиях второй половины XV в., помещенных в Московском своде, особенное внимание обращено на историю отношений между Московским великим княжеством и Великим Новгородом.

При издании текста летописи были применены правила издания, принятые археографическим советом института истории АН СССР. Летопись подготовлена и вышла под редакцией М.Н. Тихомирова.[2][AK1] [AK2]

Новгородская Первая Летопись

старшего и младшего изводов

Синодальный список

Синодальный список хранится в Рукописном отделении Синодального собрания Государственного исторического музея под №786 и является, собственно, Новгородской первой летописью старшего извода. Представляет из себя рукопись форматом в 1/4 листа, на 169 листах, написанную на пергамене несколькими уставными почерками. Шахматов датирует данный список XIII-XIV вв.; Б.М. Ляпунов относит составление первой части списка (стр. 1-236) к XIII в.

              Комиссионный список

Комисионный список находится в рукописи, хранящейся в Ленинградском отделении Института истории в собрании Большой Археографической комиссии под №240. Он представляет собой одну их копий Новгородской первой летописи младшего извода. Из других копий — Академического и Толстовского списков подведены варианты (Новгородская Первая Летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950). Документ состоит из 320 листов, объединенных деревянным переплетом, обтянутым кожей. Написан на пергамене несколькими почерками XV в. По водяным знакам рукопись датируется 1441-1451 гг.

Новгородская первая летопись изображает древнее политическое и гражданское устройство Новгорода, дела тамошней церкви, тесно связанной с киевским и московским православием, союзы и раздоры новгородцев с русскими князьями, войны с соседями, раннюю торговлю с Европой, внутренние мятежи, народные бедствия: голод, моры, пожары. Эта летопись проливает свет и на историю русских удельных княжеств, по тесным связям Новгорода с южной Русью. НПЛ — единственный источник по истории древнего Новгорода в своем классе. Позднейшие летописи ее повторяют или пересказывают[3].

* * *

Обобщая вышесказанное, источники, задействованные в работе, образованы следующим образом:

Немалое значение для установления достоверности сведений, содержащихся в летописях, имеет их происхождение. С помощью метода сравнительного анализа удалось установить примерную летописную генеалогическую картину. Большое значение для этой области имеет работа Я.С.Лурье Генеалогическая схема летописей XI-XVI вв., включенных в «Словарь книжников и книжности Древней Руси».

Происхождение источников, использованных в работе показано на рисунке. Квадратами обозначены протографы, кругами — сохранившееся летописи.

а) Протограф ПВЛ, Новгородской I летописи младшего извода и Новгородско-Софийской группы летописей, обозначенной Шахматовым как Начальный свод 1093 г. Предполагалось и другое определение этого свода-протографа — как первой, не дошедшей до нас редакции ПВЛ 1115 г.

в) Общий протограф владимиро-суздальских летописей — Лаврентьевской, Троицкой, Радзивиловской, Переславль-Суздальской, Московской Академической летописей (через посредство других трех протографов) — свод конца XII в. А.А.Шахматов определил его как свод 1185 г. Д.М.Приселков предполагал существование двух других последовательных владимирских свода — 1177 и 1193 гг.

ж) Владимирский свод, соединивший версии владимирских сводов конца XII и начала XIII в. и ростовское летописание. Д.М.Приселков относил его к 1239 г.; А.Н. Насонов — к 1281 г.

s) Протограф Лаврентьевской летописи и свода, легшего в основание Троицкой летописи, — свод, доведенный до 1305 г. А.А. Шахматов склонен был считать его митрополичьим сводом (полихроном начала XIV в.), полагая, что он оказал влияние также на Ипатьевскую летопись. Но связи Ипатьевской летописи с владимирским летописанием удовлетворительно объясняются влиянием южнорусского свода на владимирские своды (в и возможно г), и владимирского свода XIII в. (г или ж) на южнорусское летописание. М.Д. Приселков показал, что, судя по заключительной части свода 1305 г., он был не митрополичьим, а великокняжеским сводом Михаила Ярославича Владимирского и Тверского (отсюда ряд тверских известий в конце).

z) Протограф Троицкой летописи и другого свода. А.А.Шахматов датировал этот свод 1390 г. (отождествляя его с «летописцем великим русским», на который ссылалась Троицкая летопись в заключительной части). М.Д.Приселков считал его непосредственным протографом Троицкой летописи — сводом Киприана, составленным в 1408 г., вскоре после смерти митрополита. Вопрос о датировке свода остался нерешенным.

м) Протограф Софийской первой летописи, Новгородской карамзинской летописи, Новгородской четвертой летописи и многочисленных памятников, восходящих к этим летописям. А.А.Шахматов определил его как «Свод 1448 г.» (исходя из текста, помещенного в начале статьи 1380 г.) или как «Новгородско-Софийский свод 30-х гг. XV в.»). Он считал этот свод новгородским, составленным на основе новгородского («Софийский временник») и общерусского источника («Владимирский полихрон Фотия 1421 г.), однако, по своим тенденциям свод м может рассматриваться скорее как общерусский свод, сочувствующий митрополиту и великому князю в их спорах с новгородцами.

р) Протограф московского великокняжеского летописания, лежащий в основе Никаноровской летописи, Вологодско-Пермской летописи и последующих московских летописных сводов. Источником его была Софийская первая летопись, последовательно переработанная в духе официальной княжеской идеологии с некоторыми дополнениями. Ранняя версия р отразилась в неизданных памятниках — Музейном летописце (ГБЛ, ф.178, №3271 и БАН, 34.2.31) и «Летописи Русской» (Львовский филиал БАН УССР, ф. Ossolineum, №2126), основной текст которых доведен соответственно до 1452 и 1496 гг. Однако датировать первоначальную версию р 1452 годом мешает обстоятельство, что в Музейном летописце вслед за основным текстом помещены статьи 1472 и 1480 гг., совпадающие с Вологодско-Пермской летописью, — таким образом, в дошедшем до нас виде Музейный летописец не содержит первоначальной версии свода. Общий текст Никаноровской летописи и Вологодско-Пермской летописи доведен до 1471-1472 гг. Кроме того, до нас дошел в Летописце от 72-х язык фрагмент великокняжеского свода за 1417-1477  гг., в значительной степени сходный с текстом Никанороской летописи и Вологодско-Пермской летописи за соответствующие годы. Таким образом, р может быть суммарно датирован 50-70-ми гг. XV в.; возможно, что в данном случае  следует предполагать существование 2-х памятников — свода начала 70-х гг. (протографа Никаноровской и Вологодско-Пермской летописей и близких к ним неизданных летописей) и свода 1477 г. (фрагмент которого дошел в Летописце от 72-х язык).

у) Протограф московского великокняжеского летописания, существование которого было предположено А.А.Шахматовым на основе анализа Архивского списка Софийской второй летописи (так называемой Ростовской летописи), где он сохранился в соединении с Новгородским сводом 1539 г., и который был затем найден ученым почти в полном составе в списке Московского свода по Эрмитажному списку и назван Московским сводом 1479 г. Кроме Эрмитажного и Архивского списка, у лежит также в основе ф, ростовского свода 80-х г. Свод доведен до 9 сентября 1479 (6988) г. и, очевидно, составлен около этого года.

ф) Следующий за у этап великокняжеского летописания, дошедший в списке XVI в. (Московский свод по Уваровскому списку), опубликованном М.Н.Тихомировым под названием «Московского летописного свода конца XV в.»

Историография

Тема эпидемий в Древней Руси начинает подыматься исследователями с XIX в. Однако скудость источников этого периода и данных, в них содержащихся не позволяет сколько-нибудь глубоко разработать ее. Поэтому количество работ, посвященных этой проблеме невелико. Кроме того, не имея возможности расширить рамки данных, увеличивая число привлекаемых летописей, исследователи вынуждены повторяться и копировать части своих трудов, рассматривающих данный период.

Заслуга первой работы, затронувшей ее принадлежит Эккерману, уже тогда создавшему труд (Эккерман, В. Материалы для истории медицины в России. (История эпидемий X-XVIII вв. Казань, 1884), принимавшийся за основу позднейшими исследователями. Ему удалось, используя наиболее информативные данные из летописей построить примерную географию болезней, выявить, насколько это возможно, их характер, и на основе зарубежных данных о болезнях, имевших там место определить, как возникла та или иная эпидемия — локально, или была перенесена извне.

Другой книгой, вышедшей в XIX столетии, посвященной эпидемиям, являлась книга В.Гозевера. Она, по сравнению с работой Эккермана уделяет больше внимания самой болезни, основываясь на данных современной медицины и содержит лишь краткую историческую справку, упоминающую в том числе и эпидемии в Древней Руси.

Первой работой, посвященной пандемиям, и открывшей список подобных трудов XX в. явилась книга М.Лахтина (Лахтин, М. Борьба с эпидемиями в до-Петровской Руси. М., 1909). Но она, как и работа его предшественника, не внесла большого вклада в развитие данной темы, представляя собой лишь небольшую зарисовку имевших место событий.

Во многом похожей на работу Эккермана является книга Ф.А.Дёрбека, рассматривающая, правда, историю только чумных эпидемий (Дёрбек, Ф.А. История чумных эпидемий в России. СПб., 1905). Однако большинство свидетельств, оставленных летописцами, указывают именно на чумной характер болезней. Заслугой книги является рассмотрение истории болезней на материале большего количества летописей и попытки выявить меры, принимавшиеся русскими против распространения заразы. Кроме того, несколько художественный стиль изложения автора оживляет повествование, основанное на скудных летописных упоминаниях, не без некоторых, впрочем, спекулятивных моментов. Важным нововведением является попытка автора установить связь природных катаклизмов и возникновения заболеваний. Кроме всего прочего, данная книга охватывает больший, по сравнению с предыдущими, период.

Одной из последних на сегодняшний день работ, посвященных истории эпидемий, является книга К.Г.Васильева и А.Е.Сегала, которая охватывает период с XI по XX вв. (Васильев, К.Г., Сегал, А.Е. История эпидемий в России. М., 1960). В ней в меньшей степени подробности, по сравнению с трудом В.А.Дёрбека, описано время с XI по XIV вв.; большее внимание было уделено более позднему периоду, когда стали доступны медицинские и статистические данные об эпидемиях. Несмотря на более высокий, благодаря развитию медицинской науки, уровень знаний о болезнях, авторы не смогли внести чего-либо нового, по сравнению с предшественниками, в современное представление о характере заболеваний, имевших место в Древней Руси за указанный период.

Эпидемии XI столетия

Первые достоверные сведения об эпидемиях на Руси относятся к XI в., т.е. к временам создания первых древнерусских летописей.

В то время на территории Руси существовало уже древнерусское государство, объединенное под властью киевских князей. Создание этого государства было обусловлено развитием феодальных отношений и явилось результатом длительного процесса социально-экономического развития. С возникновением Киевского государства началось объединение восточных славян в единую русскую народность, росли города, создавалась самобытная культура.

Развитие торговых связей и нарушение экономической замкнутости отдельных районов страны в значительной степени способствовали быстрому распространению инфекционных болезней; частые «глады» подготавливали почву для возникновения эпидемий.

В древнерусских летописях содержатся многочисленные указания и о «морах», то есть возникавших на территории Древней Руси эпидемиях. Однако, отдавая должное усердию русских летописцев, оставивших нам описания этих эпидемий, нужно сказать, что делать какой-либо эпидемиологический анализ по их данным не представляется теперь уже возможным прежде всего потому, что совершенно неясно, о каких болезнях в летописях излагаются сведения. Все попытки расшифровать, какая инфекционная форма вызвала тот или иной мор носят в значительной степени гипотетический характер и являются лишь более или менее хорошо согласуемыми с современными взглядами догадками.

Первое упоминание о «море» относится к 1042 г.: «Иде Володимер сын Ярославль на Ямь и победи я и помроша кони у вои Володимер яко и еще дышющим конем сдираху хзы с них толик бо бе мор в кони»[4]. Московский летописный свод не содержит статьи, относящейся к этому году; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов не упоминают это событие. О характере этой эпизоотии судить трудно. С небольшой долей вероятности можно предположить, что падеж был вызван непривычными для войска Владимира условиями современной Финляндии; столь обширное заболевание лошадей могло быть скорее вызвано общими источниками питания или воды, чем передачей заразы от одного животного другому.

Под 1091 г. та же Лаврентьевская летопись упоминает следующее событие: «В се же лето волхв явися Ростове иже вскоре погыбе»[5]. Характер упоминания не дает возможности делать какие-либо выводы. Возможно, однако, что летопись говорит о болезни, вызванной волхвом. С другой стороны, непонятно, кто «погыбе» — Ростов или волхв.

События 1092 г. настолько поразили воображение современников и потомков, что нашли отражение во всех рассматриваемых летописях. Лаврентьеская летопись: «…предивно бысть чюдо Полотьске в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси аще кто вылезаше ис хоромины хотя видети абье уязвлен будяше невидимо бесов язвою и с того умираху и не смяху излазити ис хором посем же начаша в дне являтися на коних и не бе их видети самех но конь их видети копыта и тако уязвляху люди Плотьския и его область там и человеци глалогаху яко наяве бьют полочаны се же знаменье нача быти от Дрютьска»[6]. Менее подробно о том же рассказывает и Московский летописный свод: «Предивно бысть в Полтьсце, мечты быша в нощи, тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси; и аще хто вылазяше из храмины, хотя видеми то, абие уязвлен бываше  невидимо от бесов язвою, и с того умираху и не смяху излазити ис хоромов по сем же не бе их видети самех, но конеи их копыта бе видети; и тако уязвляху люди полотьския и их область. Се же знамение нача быти от Дрютьска»[7]. Короткое упоминание в Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов, переработавшая известие до состояния, из которого трудно делать выводы: «Наиде рана на полочаны, яко некако бяше ходити по уличям, яко мнети в …ожьство, а конем …ыта видети; да аще кто из истбы вылезет, напрасно убьен бываше невидимо»[8]. Очевиден фантастический элемент в описании данного события, и вряд ли возможно найти ему какое-либо подходящее объяснение исходя прямо из текста. Возможно, на каком-то этапе работы с источниками, служившими для данных летописей, имела место ошибка или фантазия автора или переписчика. Подобное известие стоит особняком в ряду других упоминаний об эпидемиях; с этого упоминания, позже мы больше не встретим ничего подобного. Судя по всему, в Полоцке в то время был туман: об этом говорят Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод. Туман этот сопровождался некими звуковыми явлениями, похожими на вой, отождествлявшийся с жаждой бесами «крови»; кроме того, все это происходило как бы «во сне»: «в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси»; «мечты быша в нощи, тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси».  Все, кто оставался внутри жилища, был невредим. Каждый же, кто выходил на улицу, «уязвлен будяше невидимо бесов язвою». Здесь важно то, что ни одна летопись не упоминает какого-либо физического вреда, который могли причинить «бесы» — ни ударов, ни порезов. Кроме того, полочане находили на дорогах следы копыт, из чего заключили, что «бесы» являлись конно. Плюс ко всему, две летописи указывают, что данные явления пришли из Друцка (в XI-XIV вв. город в Витебской области на западе Руси). Если учесть упоминания Лаврентьевской летописи о лесных и болотных пожарах в тот год и нападениях половцев, то можно предположить, что смерти жителей Полоцка были как-то связаны с продуктами горения или убийством от рук врагов…

Страницы: 1, 2