Реферат: Личность Святополка в "Повести временных лет"

Реферат: Личность Святополка в "Повести временных лет"

Содержание

Введение

1. личность святополка в «Повести временных лет»)

2. События 1015 - 1019 годов в «Повести временных лет» и «Эймундовой саге»)

Заключение

Список использованных источников

Введение

«Святополк I Окаянный (около 980 — 1019), князь туровский с 988, киевский в 1015 — 1019. Старший сын Владимира I. Убил трёх своих братьев и завладел их уделами. Изгнан Ярославом Мудрым; в 1018 с помощью польских и печенежских войск захватил Киев, но был разбит» [6, c.1193]. Эта небольшая выдержка совершенно точно отражает классический общепризнанный исторический подход к личности князя Святополка Владимировича (или Ярославича) и событиям 1015 — 1019 годов в Киевской Руси. Однако далеко не все исследователи согласны с данной концепцией: предположение о непричастности Святополка к смерти его братьев Бориса, Глеба и Святослава высказывал ещё в 1969 г. В. Л. Янин. Как пишет по этому поводу И. Н. Данилевский: «В то время, чтобы сделать подобное заявление в печати, нужно было иметь мужество. Отход от официозных стереотипов и оценок не поощрялся»[1].

Важнейшим историческим документом, на котором основывается официальная оценка личности Святополка, является «Повесть временных лет» — общерусский летописный свод, составленный в Киеве во втором десятилетии XII-го века предположительно монахом Нестором. Текст повести, неоднократно редактированный, включает в себя летописные своды XI-го века и другие источники. Не ставя под сомнение ценность и исторический вес данного произведения, следует обратить внимание на спорность достоверности описания в «Повести временных лет» некоторых событий. Непосредственно касаясь темы «преступлений» Святополка Окаянного, исследователь Н. Н. Ильин подчеркнул одну особенность деятельности монастырских писателей времён Древней Руси: «Искусственность в изображении отрицательных черт Святополка выступает тем резче, что мрачная его деятельность и личность сопоставляется с кротостью и христианским всепрощением убитых братьев»[Цит. по 10].

Менее известен и распространён ещё один интересный документ — «Сказание об Эймунде Ринговиче и Рагваре Агнаровиче» (краткое название — «Эймундова сага»). После опубликования его О. И. Сенковским и М. П. Погодиным прошло уже больше 100 лет и он стал библиографической редкостью. В саге рассказывается о двух отважных скандинавских витязях, нанятых Ярославом Мудрым в Скандинавии в трудном для него 1015 году и прославившихся на Руси.

«Эймундова сага» и летопись передают почти идентично все основные моменты периода Междоусобной войны на Руси начала XI века. Оба источника в одинаковой последовательности освещают почти все исторические события. Описания битв между братьями-врагами до деталей схожи, лишь имена противоборствующих героев разные. В саге не описаны только те эпизоды, в которых не участвовали варяги, также их подвиги несколько приукрашены, что характерно для эпоса всех народов, в том числе и славян. Факт же службы у Ярослава варягов во главе с Эймундом никто не подвергал сомнению, он достоверен.

Таким образом, сага едва ли не единственный альтернативный летописям источник. Он почти не претерпел изменений после своего появления и оказался единственным свидетельством очевидцев, которых подозревают лишь в одном — в перепутывании имен. К сожалению, у саги есть недостаток — отсутствие датировки, но его можно исправить обращением к иным древним текстам.

Цель данной работы: на основе анализа «Повести временных лет» и «Эймундовой саги» рассмотреть исторические причины междоусобной войны 1015 — 1019 годов между древнерусскими князьями, выяснить роль, непосредственные действия и характер участия Святополка Окаянного в трагедии «трёх князей-братьев». Задачи: проанализировать личность Святополка Окаянного в «Повести временных лет», дать оценку событиям 1015 — 1019 годов, опираясь на «Повесть временных лет» и «Эймундову сагу».

1. Святополк (Анализ «Повести временных лет»)

Как отмечает А.А. Шайкин, «Святополк — редкий в «Повести временных лет» пример исключительно отрицательного князя. В его облике нет ни одной светлой черты, все его деяния — злодеяния». [12, с.85]. И эту особенность летописного изображения Святополка трудно не заметить: летописец не скупится на мрачные выражения и патетические речи, очерняющие «окаянного» князя. Его образ подтверждает наблюдения И.П. Еремина и Д.С. Лихачева об одно линейности оценок князей летописцами.

Летописец накладывает на Святополка отпечаток проклятия с самого рождения: будущий «преступник» — сын и Ярополка, и Владимира одновременно. «И была она беременна»[4, с.155], — читаем мы в «Повести временных лет» о жене-гречанке Ярополка, попавшей после смерти мужа в число многочисленных жен-наложниц Владимира. Это смазанное происхождение, убийство Владимиром Ярополка — биологически настоящего отца Святополка — и дает рост чертам мятежно-ненавистнического характера «окаянного» князя, чуждого миролюбия и сострадания. Анализируя дальнейший текст «Повести временных лет», интересно отметить, что месть Ярослава Святополку за погубленного брата Бориса летописцем не просто оправдывается, а возводится на пьедестал праведного богоугодного подвига. «Наш» же князь права на борьбу и военное решение конфликтов как бы не имеет, хотя претензии Святополка к Владимиру Красно-Солнышку и младшим братьям вполне обоснованны: в обеих родовых линиях (как от Ярополка, так и от Владимира) по старшинству он является первым претендентом на киевский престол, что отмечено рядом историков. Например, И.Е. Забелин в своей «Истории русской жизни» пишет: «Болезнь Владимира, быть может и от огорчения, усилилась, и он скончался 15 июля 1015 года. В это время Святополк был старшим в своей братье, ибо был рожден от Ярополковой болгарыни-черницы — сын греха, от двоих отцов и братьев, как толковали благочестивые летописцы; но и по этому толкованию все-таки старший в роде, потому что, будучи старшим среди сыновей Владимира, он происходил также от старшего и во Владимировом роде, от старшего его брата Ярополка»[ 2, с.448]. Вернемся к историческому источнику. «От греховного же корня зол плод бывает»[4, с.155], — эти слова написаны летописцем как первый штрих огромного зловещего полотна «преступлений» Святополка Окаянного.

Из строки «и посадил Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, а Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове»[4, 165] мы узнаем о раздаче Владимиром посадничества своим сыновьям. Никифоровская летопись относит посадническую реформу к 970 году, Супрасльская — к 980, Троицкая — к 988. По мнению Г.М. Филиста, «возможен и такой вариант: сыновья направлялись в земли по мере взросления, а летописцы свели все к одному году»[10]. Несмотря на то, что в исторической литературе традиционно встречается идея о том, что «Святополка, сына убитого им брата, Владимир не любил, не доверял ему и поэтому не дал в управление никакой земли, а держал под присмотром близ Киева» (по А.Н. Сахарову [5, с.63]), в «Повести временных лет» подобных слов нет. После смерти Изяслава (1001) и Вышеслава (около 1010) князь Владимир проводит второе распределения посадничества, по которому, однако, старший в роду Святополк не получает второй по важности центр Киевской Руси — Новгород — а остается в Турове. В чем же причина данного решения великого князя? Фраза «нелюбимый сын» не вполне объясняет опасения Владимира относительно направления Святополка в Новгород. За версией подобного «игнорирования» старшинства Святополка обратимся к Г.М. Филисту: «…посадник должен был содействовать проведению в этих землях второй религиозно-политической реформы — насаждать христианство. Что же касается Новгорода, то к началу XI в. там довольно сильно укрепилась прохристианская знать и она, несомненно, требовала к себе князя-единомышленника, который бы содействовал становлению христианства. Святополк не мог помогать проводить подобную реформу, ибо сам не принял христианство. Именно поэтому он не был направлен в Новгород»[10]. Особое внимание следует уделить словам И. Н. Данилевского: «Брак детей правителей Руси и Польши был заключен не позднее 1012 г. Для дочери польского короля замужество обернулось трагедией. По словам Титмара, Владимир обвинил Святополка в том, что тот поддался на тайные увещевания Болеслава и готовился захватить киевский престол. По этому обвинению Святополк вместе с женой и ее духовником, епископом колобжегским Рейнберном, были брошены в темницу. Туровское княжение и семейная жизнь составили не более трех лет жизни многострадального князя.

…Так вот почему имя Святополка отсутствует в рассказе русского летописца о перераспределении княжений между Владимировичами: в момент смерти Вышеслава он находился в заточении по обвинению в государственной измене и, естественно, не мог претендовать на новгородское княжение, причитавшееся ему по праву»[1]. Вместо Святополка посадником в Новгороде становится Ярослав. С этого момента биографию «окаянного» князя нельзя рассматривать отдельно от биографии его брата Ярослава.

Во все времена Новгород, свободолюбивый богатый торгово-ремесленный город, за которым стояли сильнейшие дружины наемников-варягов, не прекращал попытки отделиться от Киева, став центром северо-восточной Руси. В 1014 году Ярослав отказался ежегодно присылать в Киев положенную дань. Возможно, Ярославу требовались средства для найма варяжской дружины, которая помогла бы Новгороду сбросить с себя власть Киева и, главное, удержать свое независимое положение. Поведение Ярослава было расценено Владимиром как мятеж, который необходимо подавить. «И сказал Владимир: «Расчищайте пути и мостите мосты», ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся»[4, с.170]. Ярослав для борьбы с отцом призвал варягов, и здесь в летописи встречаются слова «но Бог не дал дьяволу радости»[4, с.170]. Что конкретно имеет в виду летописец? Что или кто становится в его глазах дьяволом? Кровопролитная междоусобица сына и отца? Или сам Ярослав? Ведь до смерти Владимира в Новгороде происходят события, которые намного более мрачно характеризуют Ярослава, чем «неправедное рождение» — Святополка. Но летописец отрывает описание бойни новгородской дружины Ярославом от его распри с отцом и болезни князя Владимира. Приведем этот отрывок: «Ярослав же не знал еще об отцовской смерти, было у него множество варягов, и творили они насилие новгородцам и женам их. Новгородцы восстали и перебили варягов во дворе Поромоньем. И разгневался Ярослав, и пошел в село Ракомо, сел там во дворе. И послал к новгородцам сказать: «Мне уже тех не воскресить». И призвал к себе лучших мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил. В ту же ночь пришла ему весть из Киева от сестры его Предславы: «Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, а на Глеба послал, берегись его очень». Услышав это, печален был Ярослав и об отце, и о братьях, и о дружине. На другой день, собрав остаток новгородцев, сказал Ярослав: «О милая моя дружина, которую я вчера перебил, а сегодня она оказалась нужна»»[4, с.176]. «Заметим, что ни один древнерусский источник не сожалеет о несправедливо убитых Ярославом новгородцах. Вся скорбь — по Борису и Глебу»[10].

Собрав войско из остатков новгородской дружины и варягов, в 1016 году Ярослав направляется на битву со Святополком, произошедшую на берегах Днепра в период заморозков. Здесь в «Повести временных лет» при сравнении с «Эймундовой сагой» наблюдаются серьезные хронологические несоответствия, которых мы коснемся позже.

«В обстоятельствах смерти Владимира есть нечто странное», — пишет А.А. Шайкин [12, с.85], и, действительно, с этим нельзя не согласиться. Владимир умирает в Берестове, смерть его скрывают от Святополка, находящегося в Киеве. Ночью разбирают помост между двумя клетями (пол между этажами), тело Владимира, завернутое в ковер, спускают веревками на землю и на санях отвозят в церковь святой Богородицы. Причины умолчания предлагаются разные: Н. М. Карамзин, ссылаясь на В. Н. Татищева, говорит: «Не Святополк, а придворные хотели утаить кончину Владимира, боясь Святополкова властолюбия»; Ф. И. Успенский считает, что близкие Владимира специально скрывали его смерть от Святополка, но это не удалось; С. М. Соловьев дает свою интерпретацию событий: «Окружающие скрыли его смерть, потому что Святополк был в Киеве», и дальше говорит об их стремлении тайно перенести тело покойника в Десятинную церковь: «...хотели утаить смерть Владимира для того, чтобы Святополк узнал о ней не прежде граждан киевских, ибо тогда ему труднее было действовать»[3, с.140; 9, с.258; 7, с.196]. Г. М. Филист предлагает весьма своеобразное объяснение, которое также имеет право на существование: «…можно понять, что часть знати — христиане, от которых Владимир, вероятно, отошел, пытаются тайно похоронить его по христианскому обряду. Однако возможно и иное прочтение: они боятся Святополка-язычника, как бы тот не начал действовать и не похоронил бы по славянским традициям»[10]. Не стоит забывать и о недоверии и неприязни к Святополку из-за его брачных уз. Об этом пишет И. Е. Забелин: «Надо сказать, что Святополк, княживший в Турове, в близком городе к ляхам, естественно, завёл с ними тесные связи. Он женился на дочери польского короля Болеслава, склонился к папству и по научению тестя хотел было совсем отложиться от Руси, т.е. сделаться подручником Болеслава и рабом папства. За это, по словам Титмара, он был посажен в темницу вместе с женой и с епископом, который с ней приехал и, по всей вероятности, руководил этим замыслом. Всё это доказывало, что Святополк дружит больше с ляхами. Русская дружина это хорошо понимала и за это не любила его. Таким образом, пойти к Святополку для неё значило пойти под господство папы и ляхов.

Говорят, что незадолго до смерти отца Святополк бежал из своего заключения к тестю и потом, проведав об отцовской смертной болезни, внезапно явился в Киев, что очень вероятно и вполне объясняет, какими судьбами он вдруг распоряжается в Киеве»[2, с. 449-450].

Убийство Святополком Бориса «Повесть временных лет» излагает чересчур пафосно, в духе эмоционально-ярких христианских проповедей или житий святых. Так как непосредственно сцены расправы над Борисом мы ещё коснёмся, приведём здесь лишь отрывок, описывающий действия Святополка саму обстановку перед убийством: «Когда Борис уже возвратился с войском назад, не найдя печенегов, пришла к нему весть: «Отец у тебя умер». И плакался по отце горько, потому что любим был отцом больше всех, и остановился, дойдя до Альты. Сказала же ему дружина отцовская: «Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе». Он же отвечал: «Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца». Услышав это, воины разошлись от него. Борис же остался стоять с одними своими отроками. Между тем Святополк, исполнившись беззакония, воспринял мысль Каинову и послал сказать Борису: «Хочу с тобою любовь иметь и придам тебе еще к полученному от отца владению», но сам обманывал его, чтобы как-нибудь его погубить. Святополк пришел ночью в Вышгород, тайно призвал Путшу и вышгородских мужей боярских и сказал им: «Преданы ли вы мне всем сердцем?». Отвечали же Путша с вышгородцами: «Согласны головы свои сложить за тебя». Тогда он сказал им: «Не говоря никому, ступайте и убейте брата моего Бориса». Те же обещали ему немедленно исполнить это»[4, с.171-172]. Подосланные убийцы жестоко расправляются с Борисом, который предстаёт перед нами безгрешным святым, невинной жертвой: непрестанно молится, не оказывает сопротивления и, конечно же, мучаясь от ран, прощает брата и исполнителей приговора.

Ещё один вопрос возникает перед нами – рассмотрим его с С. М. Соловьёвым: «Здесь останавливает нас одно обстоятельство: почему Святополк обратился к вышгородским боярцам с предложением убить Бориса? Нам кажется очень вероятным, что по освобождении из темницы Владимир уже не отдал Святополку волости Туровской, как ближайшей к границам польским, а посадил его где-нибудь подле Киева, чтоб удобнее наблюдать за его поведением, и что новая волость была именно Вышгород, куда теперь Святополк и обратился к старым своим слугам. Которые были готовы сложить за него свои головы»[8, с.46]. И. Е. Забелин делает интересное уточнение к данному месту в повести: «Вышегородцы были надёжными друзьями Святополка. Летописец называет их боярцами, вероятно, желая унизить, как изменников правому делу, или, быть может, это были малые бояре, дети боярские»[2, с.451].

Верны или нет предположения исследователей по поводу различных спорных нюансов в «истории» Святополка, но внимательное изучение текста «Повести временных лет» убеждает нас, что информация летописи далеко не так беспрекословна, как часто принято считать.

Вернёмся к последовательному анализу событий. О брате Святополка князе Глебе в «Эймундовой саге» совсем ничего не сказано, и мы рассмотрим сцену его смерти в этой главе полностью: «Святополк же окаянный стал думать: «Вот убил я Бориса; как бы убить Глеба?». И, замыслив Каиново дело, послал, обманывая, гонца к Глебу, говоря так: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен!». Глеб тотчас же сел на коня и отправился с малою дружиною, потому что был послушлив отцу. И когда пришел он на Волгу, то в поле споткнулся конь его на рытвине, и повредил Глеб себе немного ногу. И пришел в Смоленск, и отошел от Смоленска недалеко, и стал на Смядыне в насаде. В это же время пришла от Предславы весть к Ярославу о смерти отца и послал Ярослав сказать Глебу: «Не ходи: отец у тебя умер, а брат твой убит Святополком». Услыхав это, Глеб громко возопил со слезами, плачась по отце, но еще больше по брате, и стал молиться со слезами, говоря так: «Увы мне, Господи! Лучше было бы мне умереть с братом, нежели жить на свете этом. Если бы видел я, брат мой, лицо твое ангельское, то умер бы с тобою: ныне же зачем остался я один? Где речи твои, что говорил ты мне, брат мой любимый? Ныне уже не услышу тихого твоего наставления. Если доходят молитвы твои к Богу, то помолись обо мне, чтобы и я принял ту же мученическую кончину. Лучше бы было мне умереть с тобою, чем жить на этом полном лжи свете». И когда он так молился со слезами, внезапно пришли посланные Святополком погубить Глеба. И тут вдруг захватили посланные корабль Глебов, и обнажили оружие. Отроки же Глебовы пали духом. Окаянный же Горясер, один из посланных, велел тотчас же зарезать Глеба. Повар же Глеба, именем Торчин, вынув нож, зарезал Глеба, как безвинного ягненка. Так был принесен он в жертву Богу, вместо благоуханного фимиама жертва разумная, и принял венец царствия Божия, войдя в небесные обители, и увидел там желанного брата своего, и радовался с ним неизреченною радостию, которой удостоились они за свое братолюбие. «Как хорошо и как прекрасно жить братьям вместе!». Окаянные же возвратились назад, как сказал Давид: «Да возвратятся грешники в ад». Когда же они пришли, сказали Святополку: «Сделали приказанное тобою». Он же, услышав это, возгордился еще больше, не ведая, что Давид сказал: «Что хвалишься злодейством, сильный? Весь день беззаконие... умышляет язык твой»[4, с.173-174].

Обратимся к И. Н. Данилевскому, убедительно доказывающему непричастность Святополка к убийству князя Глеба: «…зачем Глебу понадобилось выбирать кружной путь из Мурома в Киев через Смоленск? Ведь он, как отмечают авторы русских источников, очень торопился, чтобы застать отца в живых. И как при этом Ярослав, будучи в Новгороде, не только успел получить весть из Киева, но и предупредил Глеба о грозящей опасности? Путь-то от Киева до Новгорода, а оттуда до Смоленска составлял более 2200 верст и должен был занять не менее полутора месяцев, даже если бы гонцы нигде не останавливались ни на один день.

А как посланцы Ярослава узнали, какой дорогой отправился Глеб в Киев? И куда они делись, когда практически одновременно с ними здесь же оказались убийцы, посланные Святополком? Кстати, те должны были преодолеть расстояние чуть ли не в пять раз меньше — всего лишь около 460 верст»[1]. Действительно, предположение о том, что именно Ярослав, а не Святополк, расправлялся со своими братьями ради установления в государстве единоличной власти вполне естественно объясняет многие недомолвки «Повести временных лет»: и осведомлённость князя Ярослава о пути Глеба через Смоленск, и таинственное исчезновение посланников Ярослава к Глебу — якобы обязанные предупредить того о готовящемся на него покушении, они сами и были убийцами.

Читаем далее: «Святополк же окаянный и злой убил Святослава»[4, с.175]. Но ведь причин для его убийства не было. Вероятно, смерть Святослава можно объяснить как-то иначе, нежели убийством Святополка. «Древлянская земля всегда стремилась к самостоятельности, известны многочисленные выступления, в том числе и казнь древлянами князя Игоря. Нет оснований утверждать, что они с радостью встретили предложение принять христианство. Известно, что киевские монархи так и не смогли поставить древлянам епископа и со временем эти земли были присоединены к Владимирской епархии»[10]. А если от «не полюбившегося» князя, насаждающего чуждую этой земле веру, избавились сами древляне? История не спешит разгадывать свои загадки.

Последующие события — это переход от битвы к битве. В 1016-ом году между Ярославом и Святополком произошло сражение, в котором на стороне Ярослава участвовали варяги. Победил Ярослав, а Святополк бежал в Польшу, к своему тестю. Читаем: «В год 6526 (1018). Пришел Болеслав на Ярослава со Святополком и с поляками. Ярослав же, собрав Русь, и варягов, и словен, пошел против Болеслава и Святополка и пришел к Волыню, и стали они по обеим сторонам реки Буга. И был у Ярослава кормилец и воевода, именем Буда, и стал он укорять Болеслава, говоря: «Проткнем тебе колом брюхо твое толстое». Ибо был Болеслав велик и тяжек, так что и на коне не мог сидеть, но зато был умен. И сказал Болеслав дружине своей: «Если вас не унижает оскорбление это, то погибну один». Сев на коня, въехал он в реку, а за ним воины его. Ярослав же не успел исполчиться, и победил Болеслав Ярослава. И убежал Ярослав с четырьмя мужами в Новгород, Болеслав же вступил в Киев со Святополком»[4, с.177]. Продолжив повесть словами С. М. Соловьёва, мы узнаем, что «в Киеве повторились те же явления, какие мы видели в Праге у чехов, и, как видно, по тем же причинам. Русские вооружились против поляков и стали убивать их; летописец приписывает это приказу Святополка, но очень вероятно известие, поляки вели себя и на Руси так же, как в Богемии, и возбудили против себя восстание… Это заставило Болеслава уйти из Киева»[8, c.49]. Думаем, стоит согласиться с С.М. Соловьёвым о надуманности приказа Святополка против поляков: навряд ли князь в столь шатком военно-политическом положении решился бы остаться без необходимой поддержки. Изгнание поляков из Киева по желанию Святополка как бы подчёркивает: вот он «окаянный князь», который нечестен как по отношению к противникам-братьям, так и по отношению к союзникам. Данная летописная «оговорка» ещё раз указывает на предвзятое отношение летописца к князю Святополку.

«Святополк же стал княжить в Киеве. И пошел Ярослав на Святополка, и бежал Святополк к печенегам»[4, с.178]. Отношения древнерусских князей с печенегами являются в целом отдельным вопросом в истории, тем более не всё ясно в этом отношении в «Повести временных лет». Вместе с Г. М. Филистом возвратимся ко времени правления Владимира и добавим ещё несколько штрихов к биографии Святополка, а также (что для нас наиболее существенно) — к биографии его брата Бориса: «Основным средством ведения и решения межгосударственных проблем было заложничество. Печенеги требовали заложников из правящих домов Руси, Византии, Булгарии, Венгрии и других стран, с кем вели, переговоры. Заложники жили под охраной, которая не столько стерегла их, сколько прислуживала и охраняла от обид. Им предоставлялось право выбирать себе невесту, в том числе из племенной знати.

…Удивляет и то, что постоянная борьба славян с печенегами не нарушала в целом доброжелательных отношений. Они откликались на зов о помощи, давали приют у себя опальным князьям, а отдельные представители их знати находили убежище на Руси. С 915 года до второй половины X в. руссы и печенеги жили дружно и мирно. Не случайно у обеспокоенного этой дружбой Константина Багрянородного появилась запись: «Руссы стараются быть в союзе с ними и получать от них помощь».

…По мнению ряда специалистов, изучающих этот период нашей истории, какую-то, возможно, даже значительную роль в налаживании отношений между соседями сыграл немецкий епископ-миссионер Бруно. Около 1008 года он был благосклонно принят князем Владимиром, который проводил его до самой границы с печенегами. Бруно, отправляясь вводить христианство у печенегов, якобы обещал Владимиру восстановить добрососедские отношения. Печенеги откликнулись на предложение и потребовали, как это было заведено, заложника. Владимир согласился и послал одного из своих сыновей.

Страницы: 1, 2