Реферат: Реформы Рузвельта

Закон об обращении ценных бумаг от 1934 г. Обеспечивает выполнение принципа раскрытия информации применительно к ценным бумагам, зарегистрированным на фондовых биржах США. В 1964 г. К этому закону были приняты поправки, предусматривающие распространение его требований на незарегистрированные ценные бумаги. Регистрация осуществляется в Комиссии по ценным бумагам и биржам, которая осуществляет свои функции также в отношении этих ценных бумаг.

Закон 1935 г. о государственных холдинг-компаниях обязывал Конгресс и Комиссию по ценным бумагам и биржам провести анализ деятельности инвестиционных компаний и инвестиционных консультантов. Во исполнение этого закона проводилось несколько исследований, на основании которых в 1940 г. были приняты закон об инвестиционных компаниях и закон об инвестиционных консультантах. Закон об инвестиционных консультантах, принятый в 1940 г., требует, чтобы лица или фирмы, получающие вознаграждения за оказание консультаций по вопросам инвестиций в ценные бумаги, были зарегистрированы в Комиссии по ценным бумагам и биржам и соблюдали законодательные нормы, направленные на защиту интересов инвесторов.

Закон о контрактах между держателями акций и выпускающими их компаниями, принятый в 1939 г., стал следующим шагом в регулировании рынка ценных бумаг. Этот закон распространяется на ценные бумаги, выпускаемые по контрактам на сумму более 7 млн. долл. единовременно и предлагаемые для публичной продажи. Даже если эти бумаги зарегистрированы в соответствии с законом о ценных бумагах, они не могут быть предложены публике, если контракт на их выпуск не соответствует ряду специальных положений, установленных законом о контрактах.

Таким образом, начатая в рамках политики Нового курса линия на регулирование деятельности фондового рынка, в основу которой был положен закон 1933 г о ценных бумагах, привел к созданию солидной правовой основы деятельности на рынке ценных бумаг США в виде совокупности специальных законов, принятых в последующий период и посвященных регулированию конкретных сфер фондового рынка. При этом законотворческий процесс соответствовал основным этапам становления фондового рынка.

Сознание несбалансированности социальной сферы с экономической и политической вынудило Рузвельта особое место в реформировании уделить мерам в социальной политике.

Неудивительно, что "забытый человек" оказался несущей идеологической опорой политики губернатора Рузвельта. Политико-философский и морально- этический подтекст этой непопулярной в его собственной партии и вызвавшей бурю возмущения у оппозиции мысли строился на убеждении, что экономика относится к средствам, а не целям жизни, что жесткая индивидуалистическая модель развития, при которой выживает сильнейший, а уделом слабого и просто неповоротливого становится благотворительность и признание собственной неполноценности, изжила себя. Сразу после выборов 1928 г. на должность мэра Нью-Йорка Рузвельт сделал многозначительное заявление-прогноз: "Я убежден, - говорил он, - что в будущем государство... возьмет на себя значительно большую роль в жизни его граждан... Сегодня некоторые склонны считать, что эта мысль является типично социалистической. Мой ответ им будет таким: она “социальная”, а не “социалистическая” ([6], с. 128). Требовалось незаурядное политической мужество, чтобы говорить об этой дифференциации. Действительно, консервативная оппозиция резко отрицательно встретила мероприятия правительства Рузвельта, направленные на некоторое смягчение социальных противоречий. Консерваторы утверждали, что основы американского хозяйства были вполне здоровыми, что к началу 1933 года экономика уже выходила из кризиса и лишь приход к власти демократов, их непродуманные меры, подорвавшие доверие бизнеса, затянули выход из депрессии, помешали нормальному функционированию экономики. Более жесткий контроль правительства над деловыми операциями, признание правительством минимальных прав трудящихся рассматривались представителями консервативных деловых кругов как посягательство на сокровенные права бизнеса, как попытка установления в стране чуть ли не социалистических порядков. Э. Маколей, президент Ассоциации автомобильных промышленников и президент компании Паккард, заявил в 1936 году: “Мы стоим перед лицом распространения коммунизма в стране. Многие факторы, влияющие сейчас сдерживающе на бизнес и промышленность, являются по своей форме и характеру социалистическими” ([7], c. 81).

Правая оппозиция “новому курсу” особенно сильна была среди представителей корпоративного капитала, тяготившихся государственным вмешательством в социальные отношения, особенно в части, касающейся условий труда рабочих и пр. Крайним проявлением этих оппозиционных настроений стало требование отказа от всяких реформ. Поддерживал оппозицию и Верховный суд США, который с консервативно-индивидуалистических позиций невмешательства государства в сферу частного предпринимательства объявил в мае 1935 г. о неконституционности некоторых законов.

Эти решения Верховного суда поставили на повестку дня более широкую, исторически важную проблему — о пределах вмешательства государства в экономику с целью ее урегулирования, в том числе и не в последнюю очередь за счет проведения социальных программ. Перед страной и ее президентом, таким образом, встал со всей остротой судьбоносный вопрос: куда идти — дальше, вперед по пути углубления реформ, или повернуть назад. Ф. Рузвельт пошел вперед. В 1936 г. ему предстояли выборы на второй президентский срок.

Тем не менее Рузвельт, испытывая сильное противодействие расширению Нового курса со стороны оппозиции, временами шел на серьезные уступки консервативным силам. Так, например, в своем послании конгрессу в январе 1937 г он предложил сбалансировать бюджет, в том числе и за счет сокращения расходов на программы помощи безработным. Он также проигнорировал и тем самым разочаровал своих союзников в профсоюзах, не оказав твердой и решительной поддержки законопроекту о “справедливых условиях труда”, и билль не был принят. Более того, осенью 1937 г. разразился новый экономический кризис. Все это вызвало резкую критику демократической партии со стороны лидеров американского рабочего движения - Комитета производственных профсоюзов и Беспартийной рабочей лиги. Они обвиняли руководство демократов в “неспособности выполнить обещания, данные от имени партии на выборах 1936 г.” Как сообщал институт Гэллапа, 43% опрошенных связывали экономические трудности с политикой  Рузвельта ([4], c. 22). Все более возраставшее недовольство лидеров профсоюзов и рядовых их членов сопровождалось волной сидячих забастовок и началом периода “охлаждения” в отношениях между Рузвельтом и профсоюзными лидерами, когда последние негодовали по поводу враждебной, по их мнению, позиции администрации по отношению к профсоюзам в трудовых конфликтах 1937 г. Союз между политическим движением профсоюзов и демократической партией, сложившийся в 1936 г., был поставлен под угрозу.

Обеспокоенный возможностью дальнейшей радикализации и полевением профсоюзов в условиях кризиса, Ф. Рузвельт вновь пошел на уступки рабочим. Он со всей решимостью и настойчивостью поддержал билль о “справедливых условиях труда”, что сыграло серьезную роль в одобрении закона Конгрессом США. В своем апрельском послании 1938 г к Конгрессу Рузвельт предложил выделить 5 млрд. долларов на новые программы помощи безработным. Предприняв данные шаги, он лишил профсоюзы серьезных оснований для критики в адрес администрации за нарушение предвыборных обещаний и предотвратил тем самым реальную перспективу разрыва между рабочим движением и Новым курсом.

Программа реформ, предложенная Рузвельтом, показала, что конкретно понимается под социальной ответственностью государства: помощь фермерам и фермерским кооперативам, меры контроля за рынком сельскохозяйственных продуктов, решительное улучшение рабочего законодательства, поддержка школы, реструктуризация налогообложения с целью выравнивания доходов, наконец, передача в общественный сектор производства электроэнергии и неординарные меры по укреплению системы здравоохранения.

Еще в 1931 г, в разгар экономического кризиса, губернатор Рузвельт нанес мощный удар по идеологическим опорам американизма в том его понимании, которое культивировалось сторонниками "твердого индивидуализма”, с железной непреклонностью отвергавшими идею наделения государства функцией социальной защиты граждан, обездоленных экономической стихией. Летом 1931 г Законодательное собрание штата Нью-Йорк приняло закон о чрезвычайной помощи по безработице ("Закон Уикса”), предусматривавший создание специальной Временной администрации помощи.

В 1935 г. был принят закон о социальном страховании, на основе которого была создана и начала функционировать крупнейшая социальная программа страны - Общая федеральная программа социального страхования по старости, в случае потери кормильца и по инвалидности (ОФП). Оценивая место и значение закона в социальном законодательстве, президент назвал его “краеугольным камнем в системе, которая создается, но отнюдь еще не завершена” ([2], c. 154). Совершенствование этой системы на протяжении нескольких десятилетий привело к тому, что она стала не только неотъемлемым атрибутом жизни всего американского общества, но и рассматривалась официальной пропагандой в качестве “самой успешной общенациональной программы, когда-либо существовавшей” в стране. В ее существовании и устойчивом функционировании оказались жизненно заинтересованы не только миллионы престарелых, инвалидов, семей, потерявших кормильца, но и более молодое поколение. Наращивая масштабы своей деятельности под напором объективных потребностей современного производства, движений социального протеста и в известной степени под влиянием роста культуры общества в самом широком смысле этого слова, система страхования превратилась в мощнейший инструмент государственной социальной политики. В то же время, располагая многомиллиардными суммами, она стала оказывать все более непосредственное и вместе с тем противоречивое воздействие на экономическое развитие страны. Составлявшие почти четверть всех расходов федерального бюджета финансовые ресурсы ОФП стали регулярно учитываться при формировании структуры бюджетных приоритетов, причем в то время, когда сам федеральный бюджет США становился все более важным фактором развития и обострения процесса экономической и политической нестабильности американского капитализма.

Создание системы социального страхования происходило в чрезвычайно сложной социально-экономической и идейно-политической обстановке. Целый ряд факторов предопределил ее введение в период Нового курса. Во-первых, это небывалое распространение нищеты среди престарелых. В 1940 г 65% пожилых американцев проживало в условиях крайней нужды. Это был самый высокий показатель за всю американскую историю. Прежние формы выживания стариков, базировавшиеся на индивидуалистической доктрине “социальной ответственности личности”, перестали срабатывать с должной эффективностью и оказались в значительной степени дискредитированными. В этих условиях в правящих кругах осознали невозможность решения проблемы материального обеспечения пожилых в рамках частных пенсионных программ. Во-вторых, создание государственной страховой системы должно было сократить массовую безработицу, превратившуюся в 30-е годы в самую жгучую и взрывоопасную социальную проблему. Не случайно законодательство 1935 г одновременно учредило оба вида страхования - по старости и по безработице. В третьих, страховое законодательство вписывалось в рамки формировавшейся в те годы неолиберальной социальной доктрины, призванной через расширение покупательной способности масс активизировать пребывавшую в длительной стагнации экономику. Наконец, этому процессу содействовало широкое движение американской общественности. Безусловно, в создании ОФП велика заслуга и самого Рузвельта, который, верно уловив потребности общественного развития и осознав, что дальнейшая бездеятельность чревата негативными последствиями для частнособственнических устоев, поспешил встать на путь привлечения государства к разрешению острейших социально-экономических противоречий, поразивших американское общество в кризисные 30-е годы.

В процессе создания и последующего развития в систему был заложен ряд базовых принципов, на основе которых происходило формирование страховых фондов и производились пенсионные выплаты. В финансировании ОФП предусматривалось участие наемных работников и предпринимателей на паритетных началах. Средства, аккумулируемые за счет специального налога на социальное страхование, должны были переводиться в так называемый доверительный фонд, откуда сразу же распределялись среди реципиентов. Таким образом, сложилась самообеспечивающаяся система, функционировавшая на основе принципа “обмена между поколениями”.

Структура выплат предполагала сочетание принципов “индивидуальной справедливости” (страхового) и “социальной достаточности” (вспомоществовательного). Первый базировался на учете индивидуального вклада в страховые фонды, второй - на обеспечении минимального жизненного уровня. На протяжении нескольких десятилетий под воздействием политических решений соотношение между ними менялось в пользу второго, усиливая тем самым перераспределительную функцию системы. Эта тенденция закрепилась и в самой формуле начисления пособий, которая предусматривала для низкооплачиваемых граждан наибольший “уровень возмещения” (процентное отношение пенсии к зарплате).

Все это привело к тому, что государственная пенсия сделалась самым надежным источником пенсионного дохода, а для двух третей американцев и основным. Впрочем, не следует рассматривать ОФП только как программу по борьбе с бедностью. Функции социального страхования по защите пожилых, инвалидов и их иждивенцев от потери заработка столь многообразны, что ее с полным правом можно назвать программой по поддержанию материального благополучия американской семьи.

Во второй половине 30-х гг. курс на социальное реформирование продолжается. Так, провозглашенные ранее профсоюзные права не удовлетворяли требований рабочих. Так, не было гарантировано законом право на стачку, не было закреплено традиционное требование американских рабочих “закрытого цеха”, запрещающего предпринимателям путем “индивидуальных соглашений” принимать на работу нечленов профсоюза, что открывало путь к штрейкбрехерству, возможному срыву забастовки. Права профсоюзов нарушались и в силу необязательности их участия в определении условий труда рабочих путем заключения коллективных договоров и широкой возможности создания противостоящих профсоюзам “компанейских союзов”, которые финансировались предпринимателями и использовались ими для подрыва организованной борьбы рабочих.

Закон о трудовых отношениях (Закон Вагнера), принятый в 1935 г., не только впервые в истории США провозгласил официальное признание прав профсоюзов, но и предусмотрел законодательные гарантии этих прав. В ст. 7 Закона перечислялись права рабочих, нарушение которых входило в понятие “нечестная трудовая практика” предпринимателей, которым запрещалось вмешиваться в создание рабочих организаций, в том числе и путем их финансирования (запрещение “компанейских союзов”), дискриминировать членов профсоюза при приеме их на работу (санкционировалась практика “закрытого цеха”), отказываться от заключения коллективных договоров с должным образом избранными представителями рабочих. Закон закреплял при этом т.н. “правило большинства”, согласно которому от имени рабочих в договорных отношениях с предпринимателем могла вступать лишь та организация, которая признавалась большинством рабочих, т. е. их профсоюз.

Закон закреплял и право рабочих на забастовку. Но всем своим содержанием он был направлен на сужение оснований для массовых конфликтов. С этой целью был создан новый орган — Национальное управление по трудовым отношениям (НУТО), на который была возложена обязанность рассматривать жалобы рабочих на “нечестную трудовую практику” предпринимателя. Решения этого квазисудебного органа могли быть отменены только в судебном порядке.

Идеи и короткий практический опыт социального реформаторства, апробированные губернатором Рузвельтом в конце 20-х - начале ЗО-х годов и перенесенные впоследствии на всю страну, вошли яркой страницей в историю XX столетия. При этом социальная политика Рузвельта в период президентства была настолько органично увязана с каждым шагом президента как национального лидера, что в глазах большинства американцев стала идентифицироваться исключительно с личностью великого политика.

Общеизвестно, что успех реформаторству Рузвельта (убедительно зафиксированный четырежды на выборах 1932, 1936, 1940 и 1944 годов) обеспечила аморфная, внутренне разнородная, но жизнеспособная благодаря сплочению на единой антикризисной платформе коалиция общественных сил. Наиболее активными элементами этой коалиции были рабочие, средние слои, интеллигенция, а цементирующим началом либеральное крыло демократической партии, политики новой формации (ньюдилеры), вышедшие из разночинной среды и не порывавшие с ними.

Выполнимая программа реконструкции - вот основа формулы практических действий, с которой Рузвельт обратился к народу. Президент отказался от выдвижения заведомо невыполнимых задач и формулирования "великих замыслов". Помощь "забытому человеку" и процветающая, динамично развивающаяся экономика, избавленная от подтачивающей ее неконтролируемой конкурентной борьбы и монополизации, исчерпывали главные пункты идеологической платформы президента. Она была предельно проста и понятна, хотя и обладала важной отличительной чертой, оставаясь даже в годы войны социально ориентированной.

В последние годы в нашей стране наблюдается всплеск повышенного интереса к Новому курсу Ф. Рузвельта. Это внимание вполне понятно и объяснимо. В конце 80-х годов политическая элита СССР выступила с идеей модернизации советского общества. Ей необходимо было опереться на какие-то солидные исторические прецеденты. Новый курс рассматривался ими как весьма удачная аналогия их планов. Но социальный эксперимент под названием “перестройка”, как, кстати, и реформы последнего десятилетия, по большому счету провалились. Возникает естественный вопрос: почему начатая Ф. Рузвельтом модернизация продвинула Соединенные Штаты далеко вперед, а у нас принесла столь плачевные результаты?

Суммируя действия Рузвельта и его команды по реформированию американского общества, хотелось бы подчеркнуть следующее. Они ставили во главу угла задачу укрепления и одновременно модернизации существовавших общественных устоев. Не поляризация общества, а поиск путей снижения социальной напряженности, попытки хотя бы частичной гармонизации социально-классовых отношений - в этом видели смысл своей деятельности американские либералы. В реальной жизни это не всегда получалось. Однако межпартийный консенсус, давший в разгар партийной перегруппировки глубокую трещину, полностью не исчезал никогда.

Иначе разворачивались события у нас в стране. Разговоры о создании более справедливого, более эффективного, более комфортного общества оказались на поверку не более чем демагогией. Реально же во главу угла была поставлена задача осуществления кардинального передела собственности (разгосударствление и приватизация) и формирование узкого слоя крупных собственников. Такое видение смысла реформ в России диктовало и соответствующий подход к вопросу о роли государства. Наши реформаторы взяли на вооружение лозунг американских консерваторов: “то правительство лучше, которое меньше правит”. В жертву этому архаичному принципу была по сути дела принесена вся социальная инфраструктура, наука, образование, культура, здравоохранение. Неудивительно, что подобная политика привела к резкому сокращению социальной базы российских реформаторов.

Так же, как и в Соединенных Штатах в годы Нового курса, у нас сегодня судьба страны во многом зависит от мудрости, гибкости, решительности и интеллекта главы исполнительной власти. Выполняли эту миссию лидеры стран по-разному. Причин тому много. Здесь хотелось бы обратить внимание лишь на значение того типа политической культуры, который исповедовали эти люди. Рузвельт, можно сказать, с молоком матери впитал либеральные ценности, в том числе и такие их черты как терпимость к инакомыслию, открытость новым идеям, гибкость и готовность к политическим компромиссам. Это позволяло ему удерживать в орбите своего влияния различные фракции демократической партии, привлекать к ней новые слои электората, находить общий язык и с элитой деловой Америки и с рядовыми американцами, проводить через Конгресс свое законодательство. Рузвельт, в отличие от правителей Росси последнего времени, стремился консолидировать нацию, а не растаскивать различные социальные группы по разные стороны баррикад. Справедливости ради надо отметить, что диапазон расхождений между правящей и оппозиционной партиями в США даже в самый разгар реформ был меньше, чем между партией власти и оппозицией в современной России.

Действия Ф. Рузвельта в целом отвечали этим непростым требованиям. Именно поэтому его Новый курс вошел в анналы истории, как один из самых удачных социально-политических экспериментов, придавший мощный импульс американскому обществу, превративший Америку в бесспорного лидера западной цивилизации. Этого нельзя сказать о наших реформаторах.

1.   Мальков В.Л., Наджафов Д.Г. Америка на перепутье (1929-1938). Очерк социально-политической истории “нового курса”. М., 1967.

2.   Сивачев Н.В. Политическая борьба в США в середине 30-х годов XX века. М., 1966.

3.   Мальков В.Л. “Новый курс” в США. Социальные движения и социальная политика. М., 1973.

4.   Мальков В.Л. Франклин Рузвельт. Проблемы внутренней политики и дипломатии. М., 1988.

5.   Яковлев Н.Н. Франклин Рузвельт, человек и политик. Новое прочтение. М.,1981.

6.   Кредер А.А. Американская буржуазия и “новый курс”, 1933-1940. Саратов, 1988.

7.   Маныкин А.С. “Эра демократов”: партийная перегруппировка в США, 1932-1952. М.,1990.

8.   Галкин И.В., Тарасов А.А. Место административной реформы в преобразованиях периода “нового курса” 1930-х годов в США. // Вестник Московского ун-та. Серия 8. История. 1992, N4.