Реферат: Григорий Александрович - князь Потемкин-Таврический

В примечаниях к письму Барте­нев сообщил, что Ераполча (Ярополец) — большое поме­стье графа 3. Г. Чернышева в Волоко­ламском уезде, в 115 верстах от Моск­вы; что на Рязанском подворье, в на­чале Мясницкой улицы, содержались лица, находившиеся под следствием. О князе П. М. Голицыне было сказано, что он «только что прославился тем, что нанес первый решительный удар по Пугачеву. Он известен также своею красотою и несчастною кончиною на поединке с Петром Амплеевичем Ше­пелевым, который потом женился на одной из девиц Энгельгардт, племян­нице князя Потемкина. Какую он имел ссору с майором Лавровым, мы не знаем».

Бартенев осторожнее Пушкина. Он совсем опустил слова о том, что Голи­цын был заколот, «сказывают, измен­нически» и что «молва обвиняла По­темкина». Можно только удивляться, как талантливый исследователь (а Бартеневу в это же время стало из­вестно о венчании Екатерины II с По­темкиным) не заметил в словах импе­ратрицы Архарову важного указания. выводящего к истине. Ссора Голицы­на с Лавровым настолько серьезна, что привлекла внимание обер-полиц­мейстера, генерал-прокурора и самой государыни. Бартенева подвела не­правильная датировка письма. Он от­нес его к январю 1775 года и ошибся. 17 января Екатерина со свитой нахо­дилась в Новгороде, направляясь из Петербурга в Москву А вот 15 сентяб­ря того же года государыня вместе с Потемкиным навестила графа Захара Григорьевича Чернышева в его рос­кошном имении Ярополец. На другой день она совершила «шествие чрез с. Ярополч, в дом Его Высокопревосхо­дительства генерал-аншефа и кавале­ра Александра Артемьевича Загряж­ского». Почтенный генерал был род­ственником матери Потемкина. По просьбе своего тайного мужа импера­трица оказала Загряжскому великую честь. 17 сентября она покинула «Ераполчу» и на другой день вечером, как и обещала Архарову, вернулась в Москву

Вывод напрашивается сам собою: майор Лавров не последнее лицо в истории «князя-куколки», умершего 11 ноября 1775 года.

В 1865 году М. Н. Лонгинов, блестя­щий знаток екатерининского време­ни, издал свой перевод сочинения са­ксонского дипломата Георга фон Гельбига «Случайные люди в России». Гельбиг служил в Петербурге в пос­ледние годы царствования Екатери­ны II. Императрица даже хлопотала через барона Гримма об отзыве Гель­бига из России за его, с позволения сказать, занятия русской историей. Автор первой научной биографии Потемкина А. Г. Брикнер, разбирая «труд» Гельбига о князе Таврическом, писал: «Автор далеко не беспристра­стен. Он сильно предубежден против императрицы и ее друга и сотрудни­ка. Так как главным источником при составлении сочинения Гельбига слу­жили сплетни в среде иностранных дипломатов, то нужно пользоваться этим трудом с крайней осторожно­стью. Местами встречаются фактиче­ские неточности и промахи. Тон раз­дражения, в котором i сверится о Потемкине, придает этим статьям Гель­бига характер памфлета или, по крайней мере, скорее публицистиче­ского, нежели серьезно-историческо­го труда».

Разберем только одну из заметок Гельбига. Она посвящена Дмитрию Андреевичу Шепелеву, ставшему при Елизавете Петровне обер-гофмаршалом (главным распорядителем при императорском дворе). Саксонец ут­верждает, что этот Шепелев был сы­ном русского простолюдина и начи­нал свою карьеру смазчиком колес придворных карет. Петр I якобы за­метил его и в 1716 году сделал своим дорожным маршалом. «Шепелева все ненавидели за его грубость, — без­апелляционно заявляет Гельбиг. — Его сын, майор гвардии, на которого рассчитывали мятежники в день вос­шествия на престол Екатерины II и который по ошибке не явился вовре­мя, первый почувствовал на себе вер­ховную власть новой императрицы. Он был арестован и уже не скоро мог опять добиться милости государыни. Сын его женился на племяннице кн. Потемкина-Таврического, урожденной Энгельгардт. Уже это одно доказывает, что молодой Шепелев имел значитель­ный чин и немалое состояние...»

Лонгинов вынужден поправлять Гельбига на каждом шагу: у Д. А. Ше­пелева не было сына. Речь может ид­ти о его племяннике Амплее Степано­виче. Не удалось отыскать сведений о майоре гвардии Шепелеве, якобы арестованном в самый день восшест­вия Екатерины II на престол. Зато о Шепелеве, женатом на племяннице Потемкина, Лонгинов разразился це­лой статьей[14].

Маленькая история, осторожно рассказанная Пушкиным, разрослась у Лонгинова до неве­роятных размеров, хотя никаких но­вых данных о поединке он не привел.

Отметим важную подробность: нена­видевший Потемкина Гельбиг знает о женитьбе Шепелева на племяннице князя Таврического, но ничего не гово­рит об убийстве князя Голицына. Оче­видно, легенда о «злодействе Шепеле­ва» еще не сложилась к тому времени, когда Гельбиг впервые выпустил в свет свою книжку (1809). Вот бы Лонгинову и заняться этим, но он предпочел вы­думать подробности козней Потемки­на против «князя-куколки».

Измышления Лонгинова подверг­лись справедливой критике. В 1867 году Бартенев предоставил страницы «Русского архива» некоему Дмоховскому, приславшему «Заметки о роде Шепелевых».

Дмоховский приводит замечатель­ные подробности: «Амплей Степано­вич Шепелев, отец Петра, женивше­гося на Энгельгардт, был сам женат на графине Матвеевой, принадлежав­шей, как известно, к знаменитому ро­ду». Лонгинов «не заметил», что «гото­вый на злодейство ради разных вы­год и покровительства» Петр Амплеевич Шепелев был правнуком знаме­нитого государственного деятеля и дипломата боярина Артамона Сергее­вича Матвеева. Царь-преобразова­тель пожаловал сыну Матвеева Анд­рею Артамоновичу графский титул. На дочери последнего император же­нил своего любимца Александра Ру­мянцева. Следовательно, фельдмар­шал Румянцев-Задунайский прихо­дился «злодею» Шепелеву двоюрод­ным братом!

Этот факт не оставляет камня на камне от легенды о причастности к «злодейству» Потемкина. После смер­ти «князя-куколки» прошло четыре года. Племянница Потемкина стала госпожой Измайловой и, лишь овдо­вев, вышла замуж за Шепелева.

В 1901 году во Франции были изда­ны дневники барона Мари Даниеля Бурре де Корберона, где сообщалось, что князь Голицын был заколот на дуэ­ли не Шепелевым, а другим офицером.

Корберон (тогда еще маркиз) при­был в Москву летом 1775 года на должность поверенного в делах. Под 13/24 ноября 1775 года он записал:

«Обедал я у графа Ласси, а вечером был у князя Волконского. Это отец невесты того князя Голицына, кото­рый был убит неким Лавровым и ко­торого завтра хоронят[15]. История весьма запутанная и необыкновен­ная. Несколько времени тому назад князь Голицын ударил палкой офице­ра Шепелева. Тот оставался спокоен, но через несколько месяцев покинул полк, в котором служил, и, приехав в дом князя Голицына в Москве, потре­бовал у него удовлетворения и тут же дал ему пощечину. Князь велел его вывести, и дело как будто этим кон­чилось. Все были удивлены тем, что князь Голицын не захотел драться. Но он возражал, что ему не подобает вы­ходить на поединок со своим подчи­ненным.

Наряжен суд. Шепелеву ведено ос­тавить двор, а Голицыну выходить в отставку. Пущен был слух, что князь Голицын будет драться с Лавровым, который якобы настроил Шепелева. Лавров обратился к нему с вопросом: с какой стати он про него это выдумал? Князь резко отвечал ему и вы­звал его драться на пистолетах. Но на месте поединка пистолеты заряжае­мы были медленно, и Лавров, пользу­ясь этим, стал оправдываться и отри­цать все, в чем его обвинял князь Го­лицын, который раздраженный заме­чаниями напал на своего противника со шпагою в руке. Лавров также нанес ему две раны шпагою, от которых он умер через несколько времени».

Корберон получил сведения из первых рук и уловил главное: и о каком изменническом убийстве нет и речи. Голицын стал жертвой собственной грубости и вспыльчивого нрава. 

Именно о ссоре Голицына с Лавро­вым императрица писала Архарову за два месяца до поединка. Поначалу го­сударыня сочла Лаврова сумасшед­шим, но вскоре ее мнение измени­лось. «Прочитав допрос майора Лав­рова и сличая оный с письмом Ген[ерал]-Пор[учика] Кн[язя] Голицы­на, — писала Екатерина Потемкину, — нахожу я тут разнствующие обстоя­тельства. Признаюсь, что вина Лавро­ва уменьшается в моих глазах, ибо Лавров, пришел в дом Князя Голицы­на с тем, чтоб требовать за старую обиду, офицерской чести противную, сатисфакцию, не изъясняя, однако, какую, и быв отозван в другую комна­ту, получил от Князя отпирательства, слова и побои горше прежних: вме­сто удовольствия и удовлетворения был посажен в погреб, потом в избу и, наконец, в полицию, где и теперь сидит под строгим арестом». Письмо не датировано. Его следует отнести ко времени возвращения Екатерины в Москву — после 18 сентября 1775 года.

В РГАДе (Российский государственный архив древних актов) сохранил допроса Ф. Лаврова.

«Отставной секунд-майор Федор Лавров спрашивай и показал. С нача­ла моей службы находился я в кадецком корпусе, из которого в 1767 году выпущен в офицеры, и определен карнетом в Санкт-Петербургский кара­бинерный полк, в коем и находился по 1768 год, когда в там полку был пол­ковникам (который ныне генерал-по­ручик и кавалер) князь Петр Михай­лович Голицын, и в Санкт-Петербурге во время полкового строя означен­ным полковником князем Голицыным ударен я, Лавров, был палкою, после чего, не могши быть у него более в ко­манде, просился я в другой полк и на­писан был в Новогородский караби­нерный в бытность полковника кня­зя Волконского. И с того времени по­ложил намерение искать с ним сви­дание, надеясь при том должного от него признания, для чего и отпросил­ся у Главнокомандующего генерала Князь Михаила Никитича Волконско­го на дватцатъ на девять дней, в кое время писал к нему письмо, но отве­ту на оное не имел. После ж, находясь с ним всегда розно, кроме Ченстоховской крепости, где он, князь Голицын, был корпусной командир, не имел слу­чая изъяснитца. Ныне ж в проезд мой чрез Москву и остановясь для нужды, кою имел я по банковой канторе, уз­нав, что он, князь Голицын, в Москве, разсудил от него, следуя давно поло­женному намерению, взять удоволь­ствие моей обиды, и потому 15 числа сего месяца поехал я в дом к нему и по приезде моем начал тем, что я тот Лавров, кой был некогда в ево палку, и надеюсь, что Вашему Сиятельству не трудно узнать притчину моего при­езда. Он, взяв меня за руку, повел в особливый покой, где, кроме нас двух, никого не было, и на вопрос ево, чтоб я говорил, какая нужда, ответство­вал, что он должен мне тем безчес-тием, кое причинил мне ударам пал­кою, и требовал от него, чем он мо­жет за cue удовольствовать. Но в ответ получил, что я повеса и что я пришел с ним в дам ево дратца, и, толкнув меня в грудь, принимался за лацкан. В cue время почел себя долж­ным защищаться по возможности и отвечал ему тем же После чего один другова вывели ис того покоя, держав за волосы, где первое было от него, князя Голицына, слово, чтоб меня как бешенова били, по которому приказу в сей комнате находящиеся офицеры и другие, кто был, не выключая и ево лакеев, бросились ко мне и оттащил и меня за косу, а другие держали за ру­ки, и в то время уже я должен был ус­тупить силе, будучи один Тогда ж не упустил князь Голицын покуситца ударить меня в щоку, когда за руки меня несколько людей держали, а за косу держал лакей ево Я, по счастию имея на то время одни только ноги вольными, от того избавился чрез удар ево по брюху, после чего и избав­ляться надлежало мне одним необы­чайным криком, по которому уже и кричал князь Голицын: не бей ево, от­вести надобно тебя к Князь Михаиле Никитичу.

Я охотно был готов куда б ни было, только б мог избавиться от такова насильства. Потом было послал он к господину полицмейстеру, но и то, не знаю почему, отменил, а, приказав от­нять мою шпагу и втащить в находя­щийся против даму ево погреб, где и за­перт я был больше получаса, а в отъезд ево к Князю Волконскому я уже переве­ден был в избу, а ис той в другую, откудова отвезен был майором от полиции к господину бригадиру Архарову, кото­рый, уповательно по повелению, ото­слал меня под караул в полицию. В протчем чистосердечно с клятвою утверждаю, что, кроме собственной моей выше объявленной претензии, не имел и никем подвигнут не был и в сем допросе показал сущую правду, К сему допросу отставной секунд майор Федор Степанов сын Лавров руку приложил»

Поражает смелость Лаврова. Он не мог не знать, что Петр Голи­цын недавно получил чин ге­нерал-поручика и собирается женить­ся на дочери московского главноко­мандующего. Не случайно, что сразу после драки с Лавровым Голицын по совету родственников и друзей подал прошение на высочайшее имя, рас­считывая на благоприятное решение без суда и огласки. Но государыня не стала на сторону сильного и приказа­ла получить от него объяснения.

«Записка для памяти, — так начи­нает свои оправдания «князь-кукол­ка». — По Всемилостивейшей отмен­ной Ея Императорского Величества ко мне милости показан мне был до­прос отставного секунд-майора Лав­рова. Я, читая, нашол оной ложью наполнен. Того ради сим изъясняю, ка­ким образам дело cue происходило: 1) показал он, что, будучи в моем палку офицерам, во время онаго палку в конном строю его ударил я палкою. То неправда, ибо я никогда из себя так не выходил, чтобы непристой­ным штрафам офицера наказывать, а как он худой офицер, часто репремендован был, и, сколько мне пом­нится, будучи в строю, я замахнулся на него шпагою. 2) Упоминает он, что ко мне письмо писал. Я никакого письма от него не получал и чрез во­семь лет никакой жалобы от него не слыхал, хотя во все продолжение мо­ей службы при войсках в Польше, как и он тут же находился, в карабинер­ном Новогородском полку. 3) Нако­нец, он, Лавров, изъясняет в своем до­просе, что, пришед ко мне в дом, объ­явил, что он тот Лавров, который некогда был в моем полку офицером и надеется, что нетрудно мне узнать притчину ево ко мне приезду. И то он сказал неправду, а он, взошед ко мне в комнату, сказал, что имеет со мною нужду переговорить о старых делах. Я ево отвел в другую горницу и, быв с ним один на едине, стал он мне гово­рить об своей мнимой обиде, я не ус­пел еще зделатъ никакова размышле­ния и со удивлением глядя на нево, а он, не дождавшись от меня никакого ответа, кинувшись на меня, ухватил за горло. Я, видев столь дерзкого че­ловека противу себя, ударил правою рукою ево в шоку, а левою, схватя его за волосы, отдернул ево от себя. Ме­жду тем, офицеры, находящиеся в другой комнате, услышали стук, взошли и взяли ево. Все cue происше­ствие происходило по утру, будучи я не одет. А что он пишет, будто бы я выговаривал предстоящим офице­рам, чтоб его били, как бешенова, я того не говаривал. Напротив того, офицерам приказывал, когда они его держали, чтобы не били, а после при­казал его арестовать. В протчем по­казании от него были все ложны, а только было, как выше от меня изъ­яснено».

Сбивчивый тон записки вызвал у государыни недоверие. Она по­делилась сомнениями с Потем­киным. Тот отнюдь не собирался мстить своему мнимому сопернику Голицыну, а, напротив, стремился предать Лаврова суду.

8 октября 1775 года вице-президент Военной коллегии Потемкин подал на Высочайшее имя доклад. Три гене­рал-фельдмаршала (К. Г. Разумовский, П. А. Румянцев и 3. Г. Чернышев) и три полных генерала (вице-президент Ад­миралтейств-коллегий И. Г. Черны­шев, Я. А. Брюс и М. В. Берг) вместе с Потемкиным собрались в Военной коллегии и «слушали предложенное им к решению дело уволенного от службы секунд-майора Федора Лавро­ва». Поступок офицера был назван «не­приличным и дерзновенным». Выс­ший генералитет не захотел создавать особого прецедента и предложил пе­редать дело обычному военному суду.

Какое решение приняла Екатерина, мы не знаем. Никаких других доку­ментов в деле нет. В глазах императ­рицы виновными были оба драчуна. 27 октября Голицын обратился к По­темкину с письмом: «Удален будучи от всего того мщения, которое по воен­ным регулам влечет за собою воен­ный суд, и будучи уже тем доволен, что он над отставным секунд-майо­ром Лавровым назначен, прошу покорнейше Ваше Сиятельство мою все­подданнейшую прозьбу у Ея Импера­торского Величества подкрепить, да­бы сей Лавров освобожден был от онаго суда. Тем Вы мне окажете особ­ливую милость».

Пока князь ждал решения, состоя­лась дуэль. 11 ноября Петр Михайло­вич скончался.

С кем же дрался на поединке гене­рал-поручик? Корберон утверждает:

с Лавровым. Это неправдоподобно. После ареста и назначения военного суда Лавров вряд ли был бы допущен до поединка. Тем более что сам обид­чик ходатайствовал о прекращении суда и как бы просил у Лаврова про­щения. Похоже, что Корберон пере­путал имена. Если в его рассказе по­менять Лаврова и Шепелева местами, то все приходит в соответствие с до­просом Лаврова. Именно Лаврова, а не Шепелева ударил палкою Голи­цын. Лавров, а не Шепелев покинул полк и долго искал встречи с обид­чиком. Лавров, а не Шепелев пришел в дом князя требовать удовлетворе­ния. Дело дошло до рукопашной. Го­лицын не счел возможным драться на поединке со своим бывшим офи­цером, подал на него жалобу импера­трице.

Другое дело Петр Амплеевич Шепе­лев, двоюродный брат прославленно­го Задунайского. Он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. За участие в перевороте 1762 года полу­чил чин гвардии капитан-поручика. Подполковником был переведен в Санкт-Петербургский карабинерный полк, где судьба свела его с Голицы­ным и на короткое время с Лавровым. Возможно, он подружился с молодым корнетом — Шепелевы и Лавровы принадлежали к калужскому дворян­ству Лавров после оскорбления пере­велся в другой полк. Шепелев и Голицын вместе воевали против польских конфедератов и Пугачева.

Вспыльчивый князь подозревал своего боевого товарища в том, что он настроил Лаврова. Попытка Шепе­лева оправдаться закончилась вызо­вом на поединок, причем вызов сде­лал именно Голицын. Секунданты умышленно медленно заряжали пис­толеты, чтобы дать возможность дуэ­лянтам помириться. Шепелев попы­тался пойти на мировую. В ответ Го­лицын, нарушая все законы поедин­ков, кинулся на него с обнаженной шпагой. Защищаясь, Шепелев нанес князю смертельную рану. История этой дуэли настолько не в пользу Го­лицына, что становится понятным, почему Шепелев не понес никакого наказания. Он получил отпуск на год (возможно, тоже был ранен) и уже в 1777 году во главе Рязанского караби­нерного полка принял участие в по­ходе князя Н. В. Репнина к западным границам. 22 сентября 1778 года Ше­пелев получил чин генерал-майора с назначением в Финляндскую диви­зию. В 1783-м женился на овдовевшей племяннице Потемкина Измайловой и вскоре отправился в Крым к вой­скам ее дяди. Шепелев участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 годов, а затем служил в Белоруссии и Литве. Павел I, обрушивший гонения на потемкинцев, перевел его в стат­скую службу, но с повышением (гене­рал-поручик стал действительным тайным советником, то есть полным генералом, и сенатором). В 1816 году 78-летний Шепелев уволился по про­шению и получил в награду за службу орден св. Александра Невского. Он умер в 1828 году и похоронен в Нев­ской обители. Жена пережила его на 4 года (по другим сведениям, на 6 лет). Имя Федора Степановича Лаврова по­сле событий осени 1775 года исчезло из армейских списков.

Легенда об убийстве князя Голицы­на возникла, скорее всего, после смер­ти Петра Амплеевича, причем роди­лась она не в семейном кругу князей Голицыных. И до смерти князя Петра Михайловича, и после нее Голицыны оказывали Потемкину знаки уваже­ния, породнились с ним. Живучести легенды способствовала прежде всего тайна, окружавшая поединок Голицы­на с Шепелевым. Императрица, щадя честь голицынской фамилии, решила не предавать дело огласке...

Новый этап во взаимоотношениях Екатерины и Потемкина наступил в первой половине 1776 года. Из человека, утешавшего ее в ночные часы и дававшего ей дельные советы, Григорий Александрович превратился в вельможу первой величины, фактического владыку огромной территории, которой он управлял и фактически распоряжался по своему усмотрению.

Как мы помним, в своей «Чистосердечной исповеди» Екатерина называла Потемкина богатырем. На поверку оказалось, что он обладал отнюдь не богатырским здоровьем: то ли подорвал его, будучи фаворитом, то ли от общения с многочисленными дамами, окружавшими его в Новороссии, то ли из-за непривычного климата и утомительных путешествий, но Григорий Александрович часто и продолжительно болел, что крайне беспокоило Екатерину. «Береги себя для меня». «Ты знаешь, что ты мне очень, очень нужен». «Унимать тебя некому... при первом свидании за уши подеру», — грозила Екатерина, узнав от Потемкина, что тот за три дня преодолел расстояние от Кременчуга до Могилева. 31 августа 1783 года императрица выговаривала: «Браниться с тобою и за то хочу, для чего в лихорадке и горячке скачешь повсюду».

Императрица была вполне уверена и в преданности Потемкина, и в готовности выполнить самое сложное и деликатное поручение. «Вижу, что ты летал повсюду на сухом пути и на воде и распорядил все нужное». «Видит Бог, что я тебя люблю и чту, яко умнейшего и вернейшего друга», — писала императрица в конце 1782 года.

Деятельность Потемкина на юге России охватывала четыре сферы, в каждой из которых он оставил заметный след. Главнейшей из них надлежит считать хозяйственное освоение Северного Причерноморья (заселение края, основание новых городов, развитие земледелия на некогда пустынных землях); три другие — присоединение Крыма к России, создание военно-морского флота на Черном море и, наконец, руководство военными операциями в годы русско-турецкой войны 1787—1791 годов.

Потемкин был назначен губернатором Новороссийской губернии указом от 31 марта 1774 года еще до заключения Кючук-Кайнарджийского мира. По этому миру к России отошли крепости Керчь и Еникале в Крыму на побережье Керченского пролива, крепость Кинбурн, охранявшая выход в Черное море из Днепра, а также пространство между Днепром и Бугом и огромные территории к востоку от Азовского моря.

Задача Потемкина, ставшего с 1775 года наместником Новороссии, в состав которой вошла помимо Новороссийской губернии вновь образованная Азовская, состояла в хозяйственном освоении обширной территории. Решать эту задачу надлежало с заселения ранее пустынного края.

С этой целью еще в 1764 году был разработан план земельных раздач всем переселенцам, за исключением помещичьих крестьян; вся территория разбивалась на участки в 26 десятин на земле с лесом и 30 десятин безлесных. Поселенцам предоставлялась существенная льгота: они освобождались от уплаты податей и прочих налогов на срок от 6 до 16 лет. План 1764 года предусматривал и насаждение в крае помещичьего землевладения: если помещик брал обязательство заселить земельные дачи своими крепостными, то их размер мог достигать 1440 десятин.

Потемкин ввел новшества, которые должны были стимулировать поток переселенцев и повысить заинтересованность помещиков в переводе своих крестьян из центральных неплодородных уездов на тучный чернозем Северного Причерноморья: он увеличил размер дач для крестьян и горожан вдвое — до 60 десятин, а размер дач для помещиков до 12 тысяч десятин. Вербовщики переселенцев получали денежное вознаграждение, а наиболее активные из них — дворянское звание: купцу Алексею Кунину за переселение 150 человек Потемкин в 1780 году пожаловал капитанский чин.

Результаты переселенческой политики Потемкина сказались довольно быстро: если к 1774 году население Новороссийской губернии составляло около 200 тысяч человек, то в 1793 году оно возросло более чем вчетверо — до 820 тысяч. Национальный состав поселенцев отличался крайней пестротой: большинство его составляли русские (отставные солдаты, государственные крестьяне, горожане); в Екатеринославском наместничестве было много болгар, молдаван, греков, переселившихся из Крыма и с территорий, подвластных Османской империи.

О масштабности мышления Потемкина можно судить по его готовности ущемить интересы помещиков в угоду интересам государственным: в 1787 году он выступил с предложением не возвращать беглых из наместничества. «Противно было бы пользе государственной запретить здесь принятие беглецов, — рассуждал князь. — Тогда Польша всеми бы ими воспользовалась». Помимо вольной колонизации осуществлялась и правительственная: в 1783— 1785 годах в Екатеринославское наместничество было переселено 20 тысяч экономических крестьян.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5