Доклад: В поисках "исторического Валентина"

Доклад: В поисках "исторического Валентина"

Исследования последних четырех десятилетий принесли немало интересных результатов, связанных с валентинианским гнозисом. Особо стоит отметить открытие библиотеки Наг-Хаммади, предоставившей такие, несомненно, валентинианские тексты, как «Евангелию Истины», «Трактат о Воскресении», «Евангелие Филиппа» или «Трехчастный Трактат». Но если в области изучения развития валентинанства и наблюдается некоторый прогресс, то фигура самого основателя учения, Валентина, до сих пор остается в тени. Существует целый ряд работ, авторы которых, основываясь на дошедших фрагментах и свидетельствах, пытаются воссоздать систему Валентина, но нет ни одного исследования, посвященного жизни самого ересиарха, и мы постараемся в какой-то мере восполнить этот пробел.

О жизни практически всех ересиархов I‑II вв. известно немного, и Валентин — не исключение. Похоже, что перед современниками-ересиологами, которые могли бы сообщить нам немало биографических подробностей, стояли прагматические задачи, и они обращали внимание только на те детали из жизни еретиков, которые помогали развенчиванию их образа в глазах верующих. Так, например, о Маркионе известно, что он был отлучен от синопской церкви за растление христианской девицы, а Апеллес впал в собственную ересь из‑за Филумены, которая, в свою очередь, «сделалась ужасной блудницей» (Tert. Praescr. haer. 30). Симон Маг водил с собой девку из публичного дома, называя ее Еленой и Первомыслью; Василид «не придает никакого значения идоложертвенному и считает делом безразличным употребление всякого рода удовольствия» (Iren. Adv. Haer. I,25,5), а Кердон, «часто приходя в церковь и исповедуясь, так и кончил, то уча тайно, то опять исповедуясь, то обличаемый в своем худом учении» (Iren. Adv. Haer. III,4,3). Очень нравился ересиологам рассказ о том, как Поликарп, встретившись однажды с Маркионом, на его слова «Узнаешь нас?» – ответил: «Узнаю, узнаю первенца сатаны» или как апостол Иоанн, случайно зайдя в эдесскую баню и, увидев там Керинфа, кинулся прочь, так и не вымывшись, приговаривая: «Бежим, как бы не обрушилась баня: там ведь Керинф, враг истины» (Iren. Adv. haer. III,3,4; Eus. HE IV,14,6). Все эти детали вносили определенное оживление в сочинения и, скорее всего, оказывали на простых верующих гораздо большее воздействие, чем многотомные опровержения взглядов еретиков.

Более поздние ересиологи были вынуждены в поисках информации довольствоваться сочинениями, написанными до них, или пользоваться слухами и молвой. Ересиологам ничего не стоило создать несуществующего ересиарха (так возникли Эвион и Элкасаит — эпонимы эвионитов и элкасаитов; до сих пор не выяснена ситуация с Коларбазом), отнести одного и того же человека к принципиально разным сектам (Татиан — энкратит и валентинианин) или даже выдумать новую ересь (особо преуспели в этом Епифаний и Филастрий). Однако ни одного ересиолога нельзя упрекнуть в том, что он что-то придумал при изложении биографии конкретного ересиарха. Даже когда современники не обладали необходимыми сведениями они ничего не добавляли от себя. Например, Тертуллиан в «Прескрпции» упоминая о «некоем Нигидии, искажающем путь Господа» (30), добавляет «не знаю уж, кто» (nescio qui).

Особое место занимает биография Валентина. О нем, пожалуй, единственном из ересиархов II в., неизвестно ничего порочащего. И несмотря на то, что мы знаем о его жизни не так уж мало, более детальное исследование подводит нас к выводу о том, что некоторые факты его биографии сознательно скрыты ересиологами. Мы обоснуем этот вывод, обратясь к источникам.

Сведения о родине и образовании Валентина впервые встречаются у Епифания. Он сообщает: «Большая часть людей не знает национальности и места рождения Валентина; указать место рождения его — непростая задача для любого писателя. Тем не менее, до меня дошли слухи, как будто бы говорящие об этом. Говорят, что он родился в Фревониде, родине Паралии в Египте, но эллинское образование получил в Александрии» (Haer. 31,2). О его юности больше ничего не известно. Следующее упоминание относится ко времени его учительской деятельности: Валентин считал себя, по Клименту Александрийскому (Strom. VII, 17), учеником Февды, известного ап. Павлу.

Сначала, по Епифанию, «Валентин проповедовал в Египте. Поэтому его племя все еще остается в Египте, подобно останкам гадюки, в Африбитиде, Просопитиде, Арсинотиде, Фивах и Паралмии и Александрии в Нижнем Египте. Более того, он отправился в Рим и проповедовал там. Но достигнув Кипра — и действительно потерпев кораблекрушение — он отпал от веры и совратился духом. До этого в тех местах считалось, что он имел немного благочестия и правой веры. Но на Кипре он окончательно пришел к крайней нечестивости и сам утонул в грехе, который провозглашал» (Haer. 31,7,10). О пребывании Валентина на Кипре упоминал и Филастрий, но относил его, по-видимому, ко времени, предшествующему посещению Рима. Правда, тяжело согласовать сообщение об отходе от Церкви на Кипре со свидетельствами других ересиологов. Так, Тертуллиан сообщает о том, что Валентин именно в Риме «отрекся от подлинного исповедания Церкви» (Adv. Val. 4). Кроме того, Иустин в «Диалоге с Трифоном Иудеем» говорил о валентинианах (не Валентине) как о еретиках (Dial. 35), а это сочинение датируется пятидесятыми годами II в. Климент причислял Валентина к еретикам, жившим не позже царствования Антонина Старшего (умер в 161 г.). Между тем, по свидетельству Иринея, «Валентин прибыл в Рим при Гигине (136–140), процветал во времена Пия (140–155) и оставался до Аникета (155–166)» (Adv. Haer. III,4,3).[1]

Тертуллиан уточняет причины разрыва ересиарха именно с римской церковью: «Валентин имел в виду епископство, потому что был даровит и красноречив. Неудостоенный кафедры благодаря другому, более сильному в мученичестве (Sedalium ex martyrii praerogativa loci potitum indignatus), порвал с церковью истинного исповедания» (Adv. Val. 4). Слова того же Тертуллиана в более позднем[2] трактате «О плоти Христа» могут вызвать только недоумение: «Хотя сам он (Маркион) мог бы по своему еретическому своеволию либо отвергнуть рождение, допустив плоть, (как Апеллес, его ученик, впоследствии покинувший его), либо, признав и плоть и рождение, иначе их истолковать (как соученик Апеллеса и тоже отступник, Валентин)» (De carne Chr. 1).[3] Единодушно отмечается, что Валентин был одним из крупнейших еретиков. О его одаренности и красноречии говорит Тертуллиан, а с этической точки зрения его не упрекает даже Епифаний. Иероним, ссылаясь на Валентина, Маркиона и Вардесана, пишет: «Никто не может создать еретическое движение, как лишь человек пылкого ума и богато одаренный Богом» (Comm. in Osee II,10). Он выделяет Валентина и Маркиона как наиболее образованных среди еретиков. Куда исчезает Валентин после папства Аникета, остается невыясненным (сохранилось только свидетельство Епифания). Таковы сведения источников.

Как мы уже отмечали, основное внимание исследователей валентинианского гнозиса привлекает собственно гностическая система, но перед началом обзора учения практически каждый из авторов предпосылает некую биографическую справку о ересиархе. К сожалению, нам пока не встретилось исследование, специально посвященное жизни Валентина. Естественно, авторы стремятся дополнить эту картину собственными предположениями и гипотезами. Так, М.Э. Поснов считает, что в Александрии Валентин, возможно, слушал не менее знаменитого гностика Василида, на что указывает довольно близкое сходство некоторых пунктов в учениях Валентина и Василида. Например, при небольшом количестве сохранившихся фрагментов сочинений Валентина, один из них (Clem. Strom. II,20,114) – о нечистом сердце человеческом как жилище демонов – совпадает не только по смыслу, но и по выражениям с подобным учением Василида (Clem. Strom. II,20,112‑113), и сам Климент отмечает это (Strom. II,20,8). Валентин не мог быть учеником Февды, так как принадлежал уже ко второму поколению еретиков. Скорее всего, Валентин создал свою систему еще в Александрии, до прибытия в Рим и, возможно, первое время он стоял ближе к учению Церкви, чем потом и мог не чувствовать себя отступником, ибо еще не существовало «ни определенных учительных форм, ни твердо сложившейся практики».[4] В Египте, судя по всему, Валентин имел успех и, польщенный этим, отправился в столицу мира — в Рим. Он прибыл в Рим еще не отлученный от Церкви, о чем свидетельствуют и Тертуллиан, и Епифаний. Но вскоре последовал разрыв, ибо к 146‑147 гг., когда Иустин писал свою синтагму против ересей, существовал уже не только еретик Валентин, но и валентиниане. В Риме Валентин провел лет 15-20, от Гигина (136‑140) до Аникета (155‑156).

В.В. Болотов замечает, что «некоторые имена в его системе, если не считать их занесенными отъинуду, указывают на его семитическое происхождение», в Рим Валентин перешел около 140 г., а разрыв с Церковью произошел «может быть в Риме, а может быть в Кипре».[5]

В. Тальберг в «Истории христианской церкви»[6] безапелляционно заявляет об «иудейской принадлежности» Валентина; правда, не до конца понятно, говорит ли он о самом Валентине, или о его системе.

Вильям Буссе в статье для «Британники» отмечает в связи с сочинениями Иустина, что валентинианская ересь возникла в начале 140-х годов. Рассматривая свидетельство Тертуллиана о притязаниях на епископский престол, он говорит следующее: «В правдоподобности этого заявления можно усомниться. В этом нет ничего невозможного, но, скорее всего, это появилось как обычная церковная сплетня».[7]

Курт Рудольф, обращаясь к этому сюжету, также отмечает, что «хотя отцы церкви уделяли большое внимание учению Валентина, о нем самом практически ничего не известно».[8] Он принял христианство в Александрии, возможно, уже гностического толка, но Рудольф отказывается признавать связь между Валентином и Василидом. Он прибывает в Рим в 140 г., вместе с Маркионом и основывает там свою школу. Поражение Валентина на выборах 143 г. привело к отделению от церкви, но он остается в Риме до Аникета (154–165 гг.), а затем отправляется на Кипр или же умирает в Риме ок. 160 г.

На основании имеющихся свидетельств мы попытаемся, в свою очередь, хотя бы частично восстановить картину жизни именитого ересиарха. Наше внимание привлекли несколько сюжетов, не освещенных, по крайней мере, в отечественной литературе.

Валентин в Александрии и Риме. Представление об Александрии того времени дает письмо императора Адриана: «Египет… я нашел весь сплошь легкомысленным, неустойчивым, падким до всяких слухов. Здесь те, кто почитает Сераписа, оказываются христианами, а поклонниками Сераписа оказываются те, кто называет себя епископами Христа. Здесь нет ни одного иудейского архисинагога, ни одного самаритянина, ни одного христианского священника, который не был бы астрологом, гаруспиком, массажистом. Когда в Египет прибывает сам патриарх (иудейский первосвященник), то одни заставляют его поклоняться Серапису, другие — Христу. Это род людей весьма мятежный, весьма пустой и весьма своевольный… Один бог у них — деньги. Его чтят и христиане, и иудеи, и все племена» (SHA, Quat. Tyr.,8).[9] К сожалению, об александрийском христианстве первых двух веков достоверно почти ничего не известно.[10] Причиной такого «молчания» может быть то, что на первых порах это вероучение, как в Александрии, так и повсюду в Египте, существовало внутри иудейской общины и не воспринималось язычниками (если они вообще о нем знали) как нечто, отличное от иудаизма. Ситуация изменилась после антиримского восстания иудеев Египта в 115‑117 гг., которое закончилось поражением и практически искоренением иудейского населения. Тогда христиане выступили как самостоятельная сила, обратившись к языческой аудитории как для того, чтобы обрести выбитую из-под ног почву, так и с тем, чтобы отмежеваться от иудеев. Сочинения церковных писателей сообщают лишь о самых колоритных фигурах: Пантене, Аммонии Саккасе, Карпократе, Василиде и его сыне Исидоре — все они учили в Александрии, как и Валентин.

Итак, Валентин родился приблизительно в конце I — начала II вв. в Египте, на северном берегу Африки. Была ли семья Валентина христианской, или нет? Как видно из приведенных свидетельств, ни того, ни другого определенно утверждать нельзя. Ни общие сведения о распространении христианства в Египте, ни его предположительное семитское происхождение не помогут нам точно ответить на этот вопрос. Можно лишь сказать, что его семья была достаточно обеспеченной, чтобы дать ему хорошее образование, причем Епифаний отмечает, что это образование — эллинское. Казалось бы, если Валентин происходил из христианской семьи, то почему он не обучался в знаменитом Александрийском училище? Значит, по происхождению он — язычник? К сожалению, не все так просто, как кажется. В прошлом веке считалось, что училище основал евангелистом Марк в середине I‑го в., и это было «самым обычным мнением».[11] Но данное мнение безосновательно, его защитники приводят свидетельство Евсевия, находя опору себе в словах «его (Марка) проповедь привлекла множество мужчин и женщин, упражняющихся в любомудрии» (HE II,16). Второе свидетельство кажется чуть более убедительным: Иероним говорит о существовании в Александрии со времен Марка церковных учителей — ecclesiastici doctores (De vir. ill. 36). Но, по мнению А.П. Лебедева, Иероним «в данном случае лишь перефразирует слова Евсевия»[12] и поэтому оно лишено значения как источник. У нас нет никаких свидетельств о существовании огласительной школы до времен Пантена, т.е. до второй половины II в. Почему, например, Иустин Философ, изучавший христианство везде, оставил без внимания эту школу? Хотя, возможно, что до восстания 115-117 гг. она принадлежала иудеям, и только потом перешла к христианам. Но можно ли было получить эллинское образование в иудейской школе, пусть даже и в послефилоновской Александрии? Таким образом, Валентин не мог посещать Александрийское училище, и на основании слов Епифания о полученном эллинском образовании делать выводы прежедвременно.[13]

Ничего нельзя сказать ни о времени, ни об обстоятельствах крещения Валентина. Известно только, что он был крещен еще в Египте, где и начал проповедовать свое учение. В чем оно состояло, как относился Валентин к церковно­христианскому учению — отдельный и очень не простой вопрос. Здесь мы обратимся к загадочной фигуре Февды, «известного апостолу Павлу». В Деяниях упоминается некий Февда (5:36), о нем говорит Гамалиил, но то, что о нем сообщается, не дает никаких оснований предполагать, что Валентин ссылался именно на него: «…не задолго перед сим явился Февда, выдавая себя за какого‑то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли». О нем же упоминает и Иосиф Флавий в «Иудейских древностях»: «Когда Фад был прокуратором в Иудее, появился некий чародей, Февда по имени. Он уговорил огромную толпу взять свое имущество и следовать за ним к реке Иордану, сказав, что он пророк, что он прикажет реке расступиться и позволить легко через нее перйти. Он многих обманул своими речами. Фад, однако, не пожелал пожать плоды этого безумия. Он выслал конный отряд, который врасплох напал на них; многих перебил, многих взял живыми. Февду поймали, отрубили ему голову и отправили ее в Иерусалим» (XX,5,1). Скорее всего, это был какой­‑то неизвестный нам слушатель апостола. Не совсем понятно, почему М.Э. Поснов отказывается верить в возможность встречи с младшим современником Павла, если Поликарп, современник Валентина, «сам общался с Иоанном и прочими, видевшими Господа» (Iren. Adv. Haer. III,3,4). С другой стороны, Цан пишет буквально следующее: «Что или чащеможет быть сокращением имени как и — никто не сомневается».[14] На этом основании он считает, что Февда и Теодот – одно и то же лицо. Климент относит его к восточной школе валентинианства, из его сочинений он сделал известные «Выписки» (Excerpta ex Theodato). Еще Гарнак подверг этот взгляд решительной критике; с ним соглашается и Поснов.

И древние, и новые ересиологи указывают нам и на других учителей Валентина. Источник и смысл слов Тертуллиана о том, что Валентин вместе с Апеллесом был учеником Маркиона, как мы уже отметили, остаются крайне неясным. Сам же Тертуллиан, разделяя их учения, говорит, что если Маркион был стоиком, то Валентин — платоником: «Где был тогда Маркион …, приверженный стоическому учению? Где был Валентин, преданный платоническому?» (Praescr. haer. 30). М.Э. Поснов, основываясь на данных Климента, пишет, что Валентин, возможно, учился в Александрии у Василида. Приведем две цитаты, на которых он основывает свое мнение, сначала — то, что говорят василидиане, а затем высказывание Валентина: «Последователи Василида обыкновенно называют страсти "приложениями" к душе. По мнению их, в существе своем это некоторого рода духи, присоединившиеся к разумной душе вследствие некоторого первобытного переворота и замешательства. Кроме них, затем, зародились еще духи побочные и инородные, как, например, души волка, обезьяны, льва и козла. Души этих существ, своими особенностями живо подействовав на душу человека, всецело уподобили ее желания желаниям животных. Ибо каких существ желания люди носят в себе, таких же существ действия они и воспроизводят. И не только склонностям и ощущениям неразумных животных могут подражать люди, но воспроизводить в себе некоторые изменения, свойственные даже растениям, воспроизводить красоту растений, получая некоторые особенности, свойственные природе растений. Они могут приходить в состояние, свойственное даже неодушевленным телам, как, например, принимать твердость алмаза…

И Валентин в одном из своих посланий так выражается об осложненности нашей души чуждыми ей желаниями: "Есть только один Праведник, удостоверением явления которого состоит откровение через Сына. Только он один может очистить наше сердце по изгнании из него злого духа. Ибо множество духов, живущих в нашем сердце, делают из него клоаку нечистот. Каждый из них творит свойственные ему дела, издеваясь над желаниями, не согласующимися с его. И мне кажется, что сердце имеет некоторое сходство с гостиницей. Часто бывает, что она бывает просверлена сквозными дырами и изрезана, наполнена разными нечистотами, ибо посетители ведут себя там разнузданно, нисколько не заботясь о непринадлежащем им крове, точно таким же образом и сердце, доколе им не управляет бдительное Провидение, оказывается вместилищем нечистот и жилищем множества демонов. А как скоро было бы оно посещено Единым благим Отцом, то оно освящается и начинает блистать светом. Блажен, чье сердце находится в таком состоянии: Он узрит Бога"» (Strom. 20,112‑113).

Как видно, это совпадение взглядов не указывает на заимствование. Более того, это мнение было достаточно широко распространено среди христиан того времени: Климент Римский говорит о сердце как о «доме демонов, жилище их» (Recogn. II,2,15), Татиан высказывает подобные мысли в «Речи к эллинам» (13;15). Но все-таки Валентин мог слушать Василида: хронологически в этом нет ничего невозможного. Нельзя исключать знакомства Валентина и с другими гностическими системами — например, Саторнила или Карпократа.

Кроме этого, можно высказать несколько предположений о тех, кто учил Валентина философии, точнее — платонизму.[15] К сожалению, наши источники по истории позднего платонизма крайне скудны. Похоже, основной фигурой в платнизме на рубеже I‑II вв. являлся Гай, который, «несомненно, возглавлял целую школу платоников II в., стараясь расширить и углубить традиционный платонизм».[16] Однако ни о жизни, ни об учении Гая ничего не известно.[17] Зато мы знаем о его ученике Альбине. А.Ф. Лосев говорит об Альбине, что «он считал, что разрыв между высшим богом и миром слишком велик, почему выстраивал целую систему посредствующих сущностей, с помощью которых осуществляется связь между "невыразимым" и "невоспринимаемым" богом и осмысливаемым им миром. Это первобожество у Альбина уже не является умом, но сущностью и причиной ума, почему оно оказывается воспринимаемым только для непосредственно предстоящего ему ума. Оно не качественно, не бескачественно, и даже предикат блага не принадлежит ему, так как тогда ему следовало бы быть причастным благости, а он выше этого. Мы в стремлении уподобиться богу не можем уподобиться самому первобожеству, этому "занебесному Зевсу", но только "небесному богу". Иерархия нисходящих от бога к миру сущностей у Альбина довольно продуманна. Вслед за этим богом следует ум, "актуально мыслящий все сразу и вечно" и мыслящий при этом себя самого, за ним идет "ум неба в целом", мировая душа, обитающая внутри космоса. За ней следуют видимые боги, звезды и порядки демонов, которые наполняют соответственно эфир, огонь, воздух и воду, и охватывают всю область между луной и землей, и от которых люди получают прорицания и предзнаменованья».[18] Все это очень тесно связано с изложением валентинианского учения в первых главах первой книги «Против ересей» Иринея. К сожалению, малое число сохранившихся фрагментов сочинений самого Валентина не дает возможности сопоставить их системы, но 11 глава того же «Против ересей» Иринея, если в ней действительно рассматривается учение Валентина, свидетельствует об их типологическом сходстве. С другой стороны, общепризнано влияние на Валентина и пифагорейских идей (скорее всего, именно оттуда заимствована числовая символика).

О принадлежности Валентина к клиру четко не говорится ни в одном источнике, не касаются этой темы и исследователи, но тогда непонятно, как он мог претендовать на место римского епископа. К его учительству это не имело никакого отношения и не могло помешать проповеди, несмотря на то, что в церковной иерархии того времени существовал особый чин учителя—дидаскала:[19] тот же Иустин Философ занимался миссионерством, не принадлежа к клиру (Dial. 8;62). Между тем, стать епископом, особенно римским, не будучи клириком, было практически невозможно. А.П. Лебедев упоминает со ссылкой на Гэтча о том, что «в римской церкви в древности долго держались обыкновения ставить в епископы Рима не пресвитера, а именно диакона».[20] Где Валентин мог стать священником — неизвестно, ничего нельзя сказать и о его сане. Почему о его крещении и принадлежности к клиру молчат ересиологи — еще одна загадка. Рискнем высказать предположение, что с Валентином была связана какая‑то настолько неприглядная страница в истории, скорее всего, римской церкви, что о ней ростарались забыть.

Итак, кем был Валентин в Александрии, остается неясным. Также невыясненными остаются и причины его переезда в Рим (отметим, что в Александрию он больше никогда не вернется). И в этом тумане недомолвок и противоречий у нас появляется хоть какая‑то хронологическая основа: в Рим он прибывает в папство Гигина (136-140) и прибывает, безусловно, правоверным. Посещал ли он Кипр по дороге в Рим — неизвестно.

И ересиологи, и современные исследователи отмечают, что Рим притягивал к себе многих еретиков и называют наряду с Валентином Кердона, Маркиона, Монтана, Ноэта…[21] Чем же так привлекал Вечный Город? Рим был столицей империи, крупнейшим торговым и культурным центром, но ведь существовали и другие  крупные города, например, Антиохия или Александрия, и никто не оспаривал культурное значение Афин или Родоса. Кажется, дело в том, что Римская церковь была в то время самой значительной, уже тогда римский епископ был выше остальных патриархов. Приведем несколько примеров. Послание Климента Римского к коринфянам написано «языком и любви, и авторитета». В этом римских предстоятелей поддерживали и епископы других областей. Ириней называет ее «maxima, antiquissima», он говорит: «К этой церкви по причине ее преимущественного первенства необходимо обращаться всем церквам» (Adv. Haer. III,3,2). Престарелый Поликарп едет в Рим к Аникету (а не наоборот), чтобы лично утвердить общение с Римом, там решаются споры о дате празднования Пасхи (Eus. HE IV,14) и о том, принимать ли монтанистов в церковное общение. Таким образом, Валентин претендует не просто на епископство и даже не на главенство в области, а на первое место во всей Церкви. Кроме того, и Маркион, и Кердон, и Монтан отправились в Рим, прежде всего для того, чтобы восстановить связь с Церковью после конфликтов у себя на родине. Не исключено, что и Валентина возникли какие-то трения с александрийским клиром, тем более что туда он больше не возвращался.

Страницы: 1, 2