Основные концептуальные позиции в философии техники

В соответствии с таким метафизическим анализом, Дессау­ер формулирует определенную теорию моральной значимости техники. Большинство концеп­ций техники ограничиваются рассмотрением практических вы­год и пользы. Для Дессауера же создание техники носит харак­тер кантовского категорического императива или божествен­ной заповеди. По Дессауеру, свойственные только технике ее автономные преобразующие мир последствия – свидетельство того, что техника является трансцендентной моральной цен­ностью. Люди создают технику, однако ее могущество переходит грань всякого ожидания. Техника приводит в действие нечто большее, чем эти могущественные силы. Современная техника не должна восприниматься как средство облегчения условий человеческого бытия; в действительности техника есть "учас­тие в творении, величайшее земное переживание смертных" [3, стр. 27].

Согласно концепции Дессауера, техника становится религиоз­ным переживанием и опытом, и само религиозное переживание приобретает техническую значимость.

Гуманитарная философия техники

Инженерная философия техники, анализ техники как бы изнутри и – в конечном счете – интерпретация технического способа бытия человека в мире как парадигматического, главного для понимания других типов человеческого мышления и действия, могут вполне претендовать на право первородства по шкале исто­рическою рождения форм человеческой деятельности. Что же ка­сается гуманитарной философии техники или попыток религии, поэзии и философии (т.е. гуманитарных сфер знания) выработать нетехническое или транстехнические воззрения для интерпретации смысла техники, то эти науки могут, пожалуй, вполне претендовать на приоритет в концептуальном подходе к оценке техники. С самого начала возникновения человеческого общества различ­ные идеи и представления относительно человеческой созидатель­ной деятельности систематически находили свое выражение в мифах, в поэзии и в философских сочи­нениях. И именно гуманитарные науки стремились к постижению смысла и сущности техники, но не техника пыталась понять гуманитарную сферу общественной жизни.

Хотя этот принцип – положение о первичности гуманитарного начала перед техническим – является той основой, на которую опирается гуманитарная философия техники, все же этот прин­цип в условиях высокоразвитой технической культуры не являет­ся ни самоочевидным, ни неоспоримым. Становление технически развитых обществ привело к тому, что гуманитарная философия техники начинает систематические попытки защиты своей фундаментальной идеи – принципа приоритета гуманитарного, нетехнического, начала над техническим.

Защита гуманитарных начал в технике более интенсивно и на­стойчиво, чем технического, инженерного начала, выходит на пе­редний план в романтическом движении. Романтическая критика технического прогресса Нового времени, притупляющего и подавляющего су­щественные элементы человеческой жизни, стала богатой и раз­нообразной традицией. Однако, несмотря на это разнообразие, среди основных концепций гуманитарной философии техники выделим идеи четырех современных философов, в целом не имеющих ничего общего с романтической традицией, но все же представляющих именно гуманитарную философию техники: Льюиса, Мэмфорда (1895), Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955), Мартина, Хайдеггера (1889-1976) и Жака Эллюля (1912).

Льюис Мэмфорд: миф машины

Мэмфорд стал заниматься философией как неспециалист. При этом он избрал гуманитарные науки и стал непримиримым критиком техники в американской традиции "приземленного" романтизма. Эта традиция "приземлена", она связана с нашей жизнью здесь на Земле тем, что соотносится с экологией окружающей среды, с гармонией городской жизни, сохранением девственной природы и положительной чувствительностью к феноменам и формам органической природы. Эта американская традиция романтична, она утверждает, что материальная природа не может быть основой исчерпывающего объяснения органической деятельности, по крайней мере в ее человеческой форме. Основой человеческих действий является человеческий дух и человеческое вдохновение, направленное на творческую самореализацию.

Изданная Мэмфордом в 1934 году книга "Technics and Civilization" (Техника и цивилизация) свидетельствует о глубоком знании автором Юра, Чиммера Веблена и Дессауера. В ней он сначала описывает психологические и культурные истоки техники а затем – материальные и практические причины техники. Также дается широкая картина исторического прогресса машин­ной техники, разбитая на три "соприкасающиеся и взаимопро­никающие” фазы интуитивной техники, использующей воду и ветер примерно до 1750 г, эмпирической техники угля и железа (от 1750 г до 1900 г), основанной на науке техники электричества, и металлических сплавов (с 1900 г до наших дней). Вместе с тем в заключительной трети своей книги автор предпринимает попытку дать аналитическую оценку современным социальным и культурным реакциям на технику. Он призывает  рассматривать технику в аспекте "ее психологического, как и практического, происхождения" и оценивать в эстетических терминах в такой же мере, как и в технических.

Через три десятилетия после "Техники и цивилизации" Мэмфорд выпускает труд "The Myth of the Machine" (Миф о машине), дающий новые формулировки его основных идей. В этой работе Мэмфорд доказывает, что, хотя человек действительно тесно свя­зан с земной, практической деятельностью, его не следует вос­принимать лишь как homo faber, но рассматривать как homo sapi­ens (соответственно человек-мастер и человек знающий, понимающий, "разумный"). Человек – не "делающее", а "мысля­щее" существо, потому его отличает не делание, а мышление, не орудие, а дух, являющийся основой самой "человечности" челове­ка. Как неоднократно указывает Мэмфорд, и не в одной этой работе, сущность человека - не делание, не материальная созидательность, а открытие и интерпретация. Он пишет:

"То, что мы знаем о мире, мы добыли главным образом с помощью интерпретации, но не с помощью непосредственного опыта и эксперимента, и подлинным средством самой интерпретации является то, что в свою очередь должно быть объяснено. Речь идет о человеческих органах и физиологических склонностях, о чувствах, любознательности и чувственности человека, о его организованных социальных отношениях и о созданном им средстве передачи (коммуникации) и усовершенствования созданного человеком этого уникального средства интерпретации – языке.

Если бы внезапно исчезли все механические (технические) изобретения последних пяти тысячелетий, это было бы катастрофической потерей для жизни. И все же человек остался бы человеческим существом. Но если бы у человека была отнята способность интерпретации, то все что мы имеем на белом свете, угасло бы и исчезло быстрее, чем в фантазии Просперо, и человек очутился бы в более беспомощном и диком состоянии, чем любое другое животное он был бы близок к параличу" [3, стр. 32].

Мэмфорд утверждает, что техника в том узком смысле, в каком она выступает как изготовление орудий и их применение, не была главной движущей силой развития человечества и даже развития самой техники. Все технические достижения человека меньше всего имеют своей целью увеличение количества продуктов питания или контроль над природой; они скорее направлены на использование неизмеримых внутренних органических ресурсов человека, на более адекватную реализацию его внеорганических потребностей и стремлений. Создание, например, символической культуры посредством языка "было несравнимо более важным для дальнейшего раз­вития человечества, чем обтесывание целой горы ручных топоров". Для Мэмфорда человек есть "прежде всего само себя созидающее, само себя преодолевающее, само себя проектирующее животное существо".

На основе такой антропологии Мэмфорд устанавливает разли­чие между основными типами техники: политехникой и монотех­никой. Политехника, или биотехника, – это первоначальная фор­ма делания. Это – тот вид техники, который находится в гармонии с многообразными потребностями и устремлениями жизни и функ­ционирует как бы в демократической манере при реализации самых разнообразных человеческих потенций. В противоположность этому виду, монотехника, или авторитарная техника, базируется на научную интеллигенцию и квантифицированное производство и ориентирована главным образом на экономическую экспансию, материальное насыщение и военное превосходство", короче го­воря – власть. Ее корни восходят к пятитысячелетней древности, к тому времени, когда человек открыл то, что Мэмфорд называет "мегамашиной", т.е. строгую иерархическую социальную организацию. Стан­дартными примерами мегамашин являются крупные армии, объ­единения работников в группы, такие, как, например, те, которые строили египетские пирамиды или Великую Китайскую стену. Мегамашины часто приводят к поразительному увеличению коли­чества материальных благ, ценою, однако, ограничения возмож­ностей и сфер человеческой деятельности и стремлений, что ведет к дегуманизации. Результатом этого оказывается "миф о машине" или пред­ставление о том, что мегатехника неустранима из нашей жизни и в высшей степени благостна. Это миф, а не реальность, ибо мегатехника может быть устранена, ей вполне можно про­тиводействовать, и, в конце концов, она вовсе не благостна.

В целом все научное творчество Мэмфорда является попыткой демифологизации и раскрытия сути мегатехники с тем, чтобы поло­жить начало фундаментальной реориентации духовных установок общества, что, по его мнению, должно привести к преобразова­нию монотехнической цивилизации. И, как он сам говорил в од­ной из ранних работ, "для спасения самой техники мы должны ставить границы ее бездумной экспансии".

Мэмфорд, разумеется, не является сторонником простого отвержения техники. Он ставит перед собой цель провести разумное разграничение между двумя видами техники, один из которых находится в гармонии и согласии с человеческой природой, а другой – нет. Технику поэтому следует поощрять лишь в том случае, если она способствует усилению того аспекта человеческого бытия, который Мэмфорд называет "личным", но не ограничивает и не сужает человеческую жизнь рамками власти и силы.

Размышления о технике Хосе Ортеги-и-Гассета

Ортега — первый профессиональный философ, обратившийся к проблематике философии техники, которую он анализировал в своих лекциях, прочитанных в Испании в 1933 году, позднее, в 1935 году, опубликовал в аргентинской газете "La Nacion", издававшейся в Буэнос Айресе. Первое авторизованное издание этих лекций в виде книги “Размышление о технике” вышло в 1939 году. Ортега занялся проблемами философии техники одновременно с Мэмфордом и так же в контексте философской антропологии. В суждениях обоих, вооб­ще-то разных по характеру исследователей, можно все же найти некоторое сходство, особенно в аспекте антропологии, однако Ортега уделил значительно больше внимания метафизическому анализу проблемы.

По мнению Ортеги, техника имманентна всякому человеческому началу. Ортегианская философия техники опирается на его идею о человеческой жизни, которая неизбежно предполагает определенные отношения с окружающими условиями, однако не в пассивной форме, но в качестве активного реагента этих условий и их творца. "Я есмь я и окружающие меня условия" [8, стр. 37] — в этом выраже­нии "Я" рассматривается не как нечто, тождественное с самостью (идеализм), или как нечто, тождественное с окружающими условиями (материалистический эмпиризм); "Я" — тождественно как с одним, так и с другим, а также с их взаимодействием. Первая часть его "Рассуждений о технике" посвящена развернутому анализу этого метафизического тезиса, согласно которому человеческая природа, в отличие, скажем, от скалы, дерева или животного, не является чем-то, данным одним лишь фактом ее существования. Скорее, эта природа есть некий сырой матери­ал, из которого та или иная личность должна что-то творить для себя самой. "Жизнь личности вовсе не соответствует особеннос­тям его органических свойств", человек проектирует ее сам, пере­шагивая за пределы этих свойств.

Эта самоинтерпретативная, самотворящая форма активности осуществляется через определенные стадии. Первая стадия — это создание, в силу творческого воображения, некоего проекта или установки по отношению к миру, которые данная личность стремится реализовать. Вторая стадия — материальная реализация этого проекта: раз уж личность в своем творческом воображении решила кем и чем она хотела бы стать, во что намерена себя "превратить": это или джентльмен, или бодисатва, или идальго (здесь используются приводимые самим Ортегой исторические иллюстрации). В зависимости от этого формируются соответствующие технические потребности для этих трех типов личностей. И, разумеется, поскольку эти потребности должны быть разными в соответствии с тремя типами "проектов", то джентльмен нуждается в современном туалете, в отличие от бодисатвы и идальго. Существует столько различных "техник", сколько существует человеческих проектов.

Согласно концепции Ортеги, человека можно определить как Homo faber, считая при этом, что значение термина "faber" не сводится лишь к фабрикации, изготовлению материальных объектов, но заключает в себе также и духовное творчество. Человек сам изобретает свою жизнь, подобно тому, как создают роман или пьесу для театрального представления. Человек является не частью природы, а обладателем определенной идеи, способности интерпретировать, объяснять природу. Внутреннее творение создает базу для внешнего изобретения. Техника, следовательно, может рассматри­ваться как известный вид человеческого проектирования, но только не на строго естественных или органических основах (как у Эрнста Каппа).

Ортега также дает обобщенную картину эволюции техники, разделяя ее историю на три главных периода, напоминающие описанную выше классификацию данную Мэмфордом. Эти периоды следующие: а) техника, связанная с отдельными случаями; б) техника ремесленника; в) техника, создаваемая техниками и инженерами. Различие между эти­ми тремя видами техники состоит в способе, открываемом и выбираемом человеком для реализации созданного им проекта того, кем он хотел бы стать, "делать себя". В первый период истории техники она – техника – может быть изобретена только случайно, по обстоятельствам. Во второй период некоторые достижения техники, изобретения осознаются как таковые, сохраняются и передаются от поколения к поколению ремесленниками, т.е. специальным классом общества. Однако и в этот период еще отсутствует сознательное изучение техники, то, что мы называем технологией. Техника является лишь мастерством и умением, но не наукой. И только в третий период, с развитием указанного аналитического способа мышления, исторически связанного с возникновением науки Нового времени появляется техника техников и инженеров, научная техника, "технология" в буквальном ее понимании.

Открытие технических средств реализации той или иной цели само становится самоосознаваемым научным методом или техникой. В наше время, считает Ортега, человечество прежде всего обладает la tecnica, техникой в существенном смысле этого термина, т.е. технологией, и лишь затем — техникой в смысле технических устройств. Люди теперь хорошо знают, как реализовать любой проект, который они могли бы выбрать даже до того как они выберут тот или иной конкретный проект.

Усовершенствование научной техники ведет, согласно Ортеге к возникновению уникальной современной проблемы: отмиранию и иссяканию способности человека воображать и желать — этого первичного и врожденного качества, ставящего на первое место объяснение того, как создаются человеческие идеалы. В прошлом в большинстве случаев люди осознавали, что есть вещи, которые они не в состоянии делать, т.е. они сознавали пределы своих уме­ний. После того как человек желал и выбирал себе определенный проект, он должен был в течение многих лет тратить свою энер­гию на решение технических проблем, нужных для реализации этого проекта. В наши дни, имея в своем распоряжении общий метод создания технических средств для реализации любого за­проектированного идеала, люди, кажется, утратили всякую спо­собность желать ту или иную цель и стремиться к ней. Человек вложил в новую технику столь­ко веры, что просто забыл: Быть техником и только техником означает способность быть всем, а следовательно, быть ничем. В руках одних лишь техников, т.е. личностей, лишенных способнос­ти воображения, техника "есть лишь пустая форма — подобно всем формализованным логикам; такая техника неспособна определять содержание и смысл жизни" [8, стр. 44]. Основывающийся на науке техник зависит от источника, с которым он не в состоянии справиться. Исходя из этих суждений, Ортега пред­сказывает, что Запад, по всей вероятности, будет вынужден обра­титься к техникам Азии.

Мартин Хайдеггер: вопрос о технике

Философию техники Хайдеггера не так легко выразить обоб­щенно, хотя она, несомненно, имеет схожие черты с философией техники Мэмфорда и, более углубленно, с воззрениями Ортеги-и-Гассета.

Вместе с тем, взявшись за анализ хайдеггеровских суждений относительно техники, мы обязаны учесть два важных обстоятель­ства. Во-первых, Хайдеггер является, в известном смысле, фило­софом сократических традиций: он, скорее, ставит вопросы, чем отвечает на них. Он полагает, что вопросы, головоломки, или про­блемы, их выдвижение являются в большей степени истинным занятием философии, чем что-либо другое. И действительно, Хайдеггер относится крайне подозрительно ко всяким ответам и решениям. Во-вторых, наиболее часто встречающийся у Хайдеггера вопрос касается бытия.

Три произведения Хайдеггера, название которых начинается со слов "Вопрос о …", называется "Вопрос о бытии" (1955), другое – "Вопрос о вещи" (1967) и третье – "Вопрос о технике" (1954) как бы подсказывают нам, что вопрос, касающийся техники, следовало бы рассматривать в его отношении вопросу о бытии и не в меньшей мере к вопросу, касающемуся вещи. Может быть даже так, что эти два вопроса, касающиеся вещи и техники, помогут нам пролить свет на наиболее фундаментальный вопрос, так или иначе связанный с бытием.

Техника представляет собой проблему по меньшей мере в трех смыслах. Первый смысл касается сущности того, что мы называем техникой. Хайдеггер отвергает традиционные ответы, которые сводятся к тому, что техника является нейтральным средством в руках человека или человеческой активности. В противоположность инструментальному воззрению на технику как на нейтральное средство, Хайдеггер доказывает, что техника лишь часть истины или откровения, что, с одной стороны, современная техника является откровением, при котором человек использует природу, не нарушая ее естественного состояния, с другой – бросает ей вызов тем, что из природного материала производит тот или иной вид энергии и, не будучи зависимым от природы, накапливает и передает их.

Для того чтобы охарактеризовать современную технику как "откровенную", обладающую особым характером "полагания", "вызова", Хайдеггер сопоставляет традиционную ветряную мель­ницу и электростанцию. Каждое из технических сооружений как бы обуздывает природную энергию и используется человеком для осуществления тех или иных своих целей. Однако ветряная мель­ница и мельница с водяным колесом находятся в таком отноше­нии с природой, которое дает основание сравнивать их с произве­дениями искусства, утверждает Хайдеггер. Прежде всего, они, ко­нечно, связаны определенным образом с землей, так как просто передают движение. Если нет ветра и не бежит вода, то движение прекращается. Кроме того, именно как определенные структуры эти сооружения в целом приспосабливаются к ландшафту, интенсифицируя и уг­лубляя его характерные черты.

Работающая на каменном угле электростанция, наоборот, вы­рабатывает базовые формы физической энергии и затем накапли­вает их в чувственно не воспринимаемой форме. Электростанция не передает никакого движения. Она преобразовывает или высво­бождает движение и затем трансформирует его. Однако современ­ная техника идет по новому пути использования земных ресурсов – она экстрагирует накопленную энергию в виде каменного угля, затем преобразовывает его в электрическую энергию, которая, в свою очередь, может быть накоплена, а затем использована для дальнейшего распределения по человеческим потребностям или применена по воле человека. "Высвобождение, преобразование, накопление, распределение и коммутирование (переключение) – таковы пути технических открытий" [4, стр. 131], характерные для современ­ного развития техники. Более того, какая-нибудь электростан­ция редко вписывается в естественный ландшафт или дополняет его. Огромные дамбы пересекают каньоны и пороги больших рек. Атомные электростанции не только загрязняют окружающую среду выделяемыми ими теплом и радиацией. Их строительство вы­звано нуждами городов, а внешне их очертания зависят только от научных и математических расчетов, поэтому все они похожи друг на друга и в таком виде как бы накладываются на любой ландшафт независимо от его характера.

Это одна из последних реальностей технического прогресса, связывающая вопрос о технике с вопросом о вещи. Хайдеггер пы­тается показать, что технологические процессы, в отличие от традиционной техники, никогда не создают вещей в строгом смысле этого слова. На место уникальной вещи наподобие изготовленного гончаром глиняного горшка современная техника порождает мир, который Хайдеггер называет Bestand ("резервы на длительное время", "запасы") – объекты, готовые для продажи. Мир современных артефактов всегда готов и пригоден для всяческого манипулирования, употребления или выбрасывания. И причина этого вовсе не в массовом производстве, а зависит от характера тех вещей, которые появляются в результате массового производства. Этот Bestand состоит из предметов, которые за рамками человеческих потребностей не представляют никакой ценности. Примером являются предметы, изготовленные из пластмасс, форма которых полностью зависит от человеческих решений относительно того, для чего они должны быть использованы или как они должны быть декорированы и упакованы.

Это связывается с тем, что говорил Хайдеггер об отношении, сложившемся между современной наукой и техни­кой. Современная наука, по Хайдеггеру, характеризуется посред­ством объектификации (опредмечивания) естественной окружаю­щей среды в описании мира в математических терминах, при ко­тором неизбежно игнорируется сам земной характер мира, его ес­тественность, и это создает возможность производства предметов, объектов без подлинной индивидуальности и вещности. И Хай­деггер утверждает, что вместо того, чтобы рассматривать технику в качестве прикладной науки, точнее было бы рассматривать науку как теоретическую технику.

Именно при таком положении дел Хайдеггер поднимает во­прос о технике во втором его аспекте: кто или что является причи­ной технического открытия мира как чистого объекта? По его мнению, "за спиной" или на "изнанке" современной техники в качестве способности открытия стоит нечто, что полагает мир и бросает ему вызов. Это нечто Хайдеггер называет Gestell.

Термин Gestell являет собой, если использовать язык Канта, трансцендентальную предпосылку современной техники. Предлагая этот термин, Хайдеггер пытается закрепить общезначимое слово, которое, в обычном его значении, переводится как "стойка", "кар­кас", "подставка" или что-то в этом роде. Однако он придает это­му термину более глубокий философский смысл. Gestell выражает объединенное содержание тех ориентаций, которые направляют человека, бросают ему вызов, зовут его к раскрытию реального, подобно приказу. Gestell означает тот способ открытия, который определя­ет сущность современной техники, но и сам он не имеет техничес­кой природы. Этот каркас, или Gestell, не является частью техни­ки; он является той установкой, которая лежит в самой основе современной техники, пребывает внутри технической деятельнос­ти. Проще говоря, этот термин означает техническое отношение к миру.

С определенной точки зрения, Gestell является безличностным познавательным "каркасом". Однако, с точки зрения Хайдеггера, Gestell – нечто более фундаментальное, чем то, что может быть выражено термином "безличностное воление". И это – наиболее интересное и "интригующее" его утверждение. Gestell не только "полагает" и делает вызов миру, – такого рода идеи уже содержат в себе элементы воли – он также ориентирует человека и призы­вает его самому бросать вызов миру, "творить" мир. И, наконец, причина возникновения современной техники – вовсе не потреб­ности человека. Сущность современной техники ставит человека на путь открытий, благодаря чему реальное всюду, где с ним стал­кивается человек, более или менее явно становится Bestand. Воз­можно, Хайдеггер хочет сказать: сам тот факт, что реальность "по­зволяет" человеку манипулировать ею техническими средствами, в известном смысле означает, что сама действительность поощря­ет человека к такого рода действиям, призывает к манипулирова­нию природой. Реальность поэтому должна нести как бы опреде­ленную ответственность за ее же эксплуатацию человеком, подоб­но тому (если позволителен такой пример) как хозяин, когда он уходит из дома и оставляет дверь открытой, в какой-то мере про­воцирует на грабеж.

В воззрениях Хайдеггера, современная техника может быть охарактеризована как овеществленный догматизм. Техника хорошо знает, как надо что-то конструировать и как надо производить. Техника обладает эф­фективным методом, исключающим все другие методы. И в этом отношении техника не облада­ет знанием собственных границ, она не признает их. Она неспо­собна познать саму себя.

"Техника, сущностью которой является само бытие, никогда не может позволить людям преодолеть ее. Это, в конечном счете, означает, что именно человек является господином бытия" [4, стр. 145].

В заключение очерка "Вопрос о технике" Хайдеггер достаточно четко ставит акцент только на вопрошание, ибо вопрошание – это благочестие мышления. И именно это вопрошание сущности техники или попытка поместить техническую уверенность в рамки философского вопрошания и является сердцевиной философии техники Хайдеггера.

Техника как ставка века Жака Эллюля

В те годы, когда Хайдеггер формулировал свой "Вопрос о тех­нике", Жак Эллюль приступил к систематическому анализу "La technique" (Техника) как наиболее значительного социального феномена современного мира. По мнению Эллюля, капитал уже не является господствующей силой в обществе, как в XIX веке. Вместо капитала такой силой оказалась "техника", которую Эллюль определяет как "тотальность методов, рационально направленную (или имеющую своей целью) абсолютную эффективность (в каждый данный период развития) во всех областях человечес­кой деятельности".

И действительно, целью Эллюля было открыть для XX века такие же основополагающие принципы ориентации человечества, каким был и замысел Маркса, когда он создавал свой "Капитал" (1867). Сам Эллюль в своем более позднем автобиографическом труде так говорил о том периоде, когда он писал свою "Технику" (1954):

"Я был совершенно уверен в том, что, если бы Маркс жил в 1940-х годах, он не стал бы более исследовать экономическую структуру капиталистического общест­ва, а стал бы изучать технику” [3, стр. 49].

Книга Эллюля "Техника", переведенная на английский под названием "The Technological Society" (Техническое общество, 1964), содержит фундаментальный анализ техники, в основе которого лежит различие, проводимое им между понятиями "технические операции" и "феномен техники". Технических операций – множество, они традиционны и ограничены различными контекстами, в рамках которых они реализуются. Техника же, как феномен, или Техника (с большой буквы) – одна она уникальна и состоит в чисто современном способе изготовления и использования артефактов, заключающем в себе тенденцию доминирования над всеми видами человеческой деятельности и объединения их в себе.

Противоположность между техническими операциями и феноменом техники напоминает проводимое Мэмфордом различие между "биотехникой" и "монотехникой". Технические операции включают в себя случайные технические открытия и ремесленную технику, как это описано у Ортеги-и-Гассета, а понятие "феномен техники" – то же, что и ортегианское – понятие  "техника инженера". Смысл вызова, который бросает феномен техники человечеству, состоит в систематическом сопротивлении тому, чтобы его интерпретировали с заведомой целью включить его в систему нетехнических принципов и форм общественной мысли или подчинить этим последним. Феномен техники сам объясняет другие формы деятельности как свои собственные формы и тем пытается преобразовывать их по своим меркам и включать их в себя. Феномен техники Эллюля есть, так сказать, социальная форма проявления хайдеггеровского Gestell.

Эллюль выделяет семь ключевых характерных черт современной техники, каковыми он считает рациональность, артефактность, самонаправленность, рост на собственной основе, неделимость, универсальность и ав­тономность. Эти обобщенные характеристики Эллюль в даль­нейших главах использует для демонстрации того, каким образом эти черты техники проявляются и преобразовывают такие соци­альные явления, как экономика, государство и – в терминах самого Эллюля – человеческую технологию (в сфере образования, труда, рекламы, отдыха, спорта, медицины).

Для Эллюля, в противоположность Хайдеггеру, фун­даментальный вопрос об этом новом способе бытия в мире дол­жен заключаться в признании этого нового (технического) спосо­ба как ставки, как девиза нашего века. То, что совершается по­средством техники – это не неквалифицированное "завоевание" природы, а замена нашего природного окружения окружением техническим. Современная ставка техники, ее рискованная игра, касающаяся этой новой среды, должна со временем стать лучше, хотя бы по мере возможности. Речь у Эллюля идет о ставке на способность человека познавать и кон­тролировать или действовать с добрыми намерениями.

Чтобы придать этой ставке века наиболь­шую четкость выражения, Эллюль рассматривает ее как диалекти­ческую противоположность библейской вере. Он утверждает, что в то время, как техника являет собой попыт­ку людей создать в этом мире свой дом, Библия отрицает то, что человек воистину когда-либо находится у себя дома в этом мире (см. Евангелие от Матфея, 8, 20, и Евангелие от Луки, 9, 58).

Эллюль ратует за этику "отказа от власти", что, по его мнению, должно резко ограничить практику.

"Этика отказа от власти – этого корня всех наши деяний – зиждется на идее о том, что люди соглашаются между собой не делать всего того, что они вообще способны делать. Вместе с тем не существует уже божественных законов, которые можно было бы противопоставлять технике как бы извне. Поэтому необходимо исследовать технику изнутри и признать невозможность жить с ней, если мы не станем придерживаться этики отказа от власти. В этом – наш фундаментальный выбор. Мы должны систематически и добровольно, без усилий над собой искать пути к отказу от власти (техники), что, разумеется, вовсе не означает признания нашего бессилия, рока, пассивности и т.д." [3, стр. 52].

Итак, сформулированная Эллюлем этика отказа от власти техники не только стремится устанавливать границы; она ставит своей целью также избавление от этой власти и тем самым вводит новые формы напряжения и конфликтов в технический мир. Эта этика стремится повернуть современную практику трансгрессии – попыток преступать законы (употребление наркотиков, нарушение сексуальных запретов и т.д.) – против такого понимания феномена техники, которое как раз делает допустимым и возможным современные виды трансгрессии. Эта этика призывает не включать телевизоры, водить машины с меньшей скоростью, отказаться от чрезмерного потребительства, от загрязнения окружающей среды – одним словом все, что может привести к созданию новых способов говорить и слушать друг друга, строить дома и жить в них мыслить, что, в свою очередь, может не только способствовать свободе ставить вопросы, но привести к появлению некой транстехнической веры.

Выводы

Существуют ли традиции в философии техники помимо упомянутых двух? Очевидно, что ответ на этот вопрос надо дать положительный... и отрицательный. Само проведение различия между технической и гуманитарной философией техники является в некоторой степе­ни результатом явного упрощения. Руководствуясь другими критериями, в философии техники можно было бы выделить столько же традиций, сколько существует философских школ: англо-аме­риканская аналитическая традиция, феноменологическая традиция, прагматическая, неотомистская, католическая, марксистская и т.д. Однако, тезис данной работы состоит в том, что любая из этих возможных традиций или, по меньшей мере, их отдельные представители, могут быть отнесены к одному из двух фундаментально различных подходов к философии техники и что такая классифика­ция помогает понять технику, философию и отношение между ними.

Проанализируем приведенные концепции с точки зрения спорности некоторых их положений, схожести и различия; соотносимости с сегодняшним уровнем развития техники; подчеркнем некоторые моменты, наиболее интересные и оригинальные.

Как отмечалось, инженерная философия техники имеет явный исто­рический приоритет. Однако в этом состоит и ее очевидный минус. Концепции, которые создавались и развивались в основном до нашего века, не применимы к сегодняшнему состоянию техники.

Так, например, механистическая философия техники относится к конкретному, довольно раннему историческому периоду. То же можно сказать и об Эрнсте Каппе, чья концепция техники, как проекции органов человека применима, наверное, лишь к  ранним этапам развития техники или к тому виду техники, который окружает человека в самых простейших бытовых операциях, но не к сегодняшнему ее состоянию. Однако позицию Каппа можно несколько трансформировать, подчеркнув, что человек и в современной технике не выдумывает что-то принципиально новое, а  расширяет и углубляет свои естественные возможности.

Следует подчеркнуть, что в качестве одного из главных доказательств защиты техники против ее культурной критики и механисты и технократы называют свободу человека, достигаемую путем материального преодоления природы и снятия ограничения, налагаемых ею. В принципе и сегодня с этим утверждением трудно поспорить, ведь этим типом свободы могли пользоваться лишь немногие в обществе, основанном на рабстве. Однако здесь можно отметить и то обстоятельство, что при современном развитии техники общество все меньше завися от природы, все больше попадает в зависимость от техники. И один тип несвободы по сути сменяется другим.

Из ряда представителей инженерной философии техники выделяется Фридрих Дессауер. Его ссылка на Канта представляется наиболее интересной. В противоположность Канту, который считал, что научное знание не может вступить в непосредственную связь с “вещами самими по себе”, Дессауер утверждал, что такую связь способно установить именно делание, особенно в виде технических изобретений. В этом можно с ним согласиться. Ведь человек не изобретает на основе чистого воображения, фантазии. Изобретение возможно лишь тогда, когда человек находит полезные ему, и, что очень важно, реально существующие свойства объектов или явлений. Тем самым в процессе технического творчества каждый раз углубляются и расширяются знания о “вещи самой по себе”, хотя этот процесс и бесконечен в принципе.

Гуманитарная философия техники подходит к человеку как к наиболее фун­даментальной проблеме, которая в принципе никогда не может быть ре­шена. Отсюда все они больше ставят вопросы, чем их решают.

Представители гуманитарной философии техники интересны нам, кроме всего прочего и потому, что выражают современный взгляд на технику. Это выражается, например, в предложенной исторической классификации техники. Несложно заметить, что принципиально взгляды рассмотренных авторов на проблему эволюции техники не различаются. Они отмечают тот принципиальный скачок в технике, произошедший при переходе от техники случая, эмпирической техники к тому, что Жак Эллюль называет “феноменом техники”. Хосе Ортега-и-Гассет подчеркивает, что на современном этапе человечество обладает, прежде всего, технологией, методом реализации любого задуманного проекта. Хайдеггер замечает, что если раньше человек использовал природу, не нарушая ее естественного состояния, то теперь человек бросает ей вызов.

Что касается точки зрения Мэмфорда, то он утверждает, что не материальная созидательность была главной движущей силой развития человечества, а открытие и интерпретация. Это утверждение кажется спорным. На мой взгляд, эта проблема схожа проблеме “курица – яйцо”. Всего скорей эти две стороны человеческой деятельности развивались одновременно и равнозначно, дав то, что мы имеем сегодня. Но Мэмфорд рассуждает здесь так, как положено гуманитарию, подчеркивая то, что принципиально отличает человека от животного – мыслительную деятельность.

По Ортеге, человеческая жизнь реализуется посредством создания некоего проекта и материальной его реализации. Причем он отводит очень большую роль свободе выбора человека. По-моему, Ортега слишком абсолютизирует ее. То, чем человек хочет стать, определяется скорее не его личным выбором (хотя конечно определенная свобода у него есть), а ценностными установками, существующими в обществе, которые определяются  исторически или географически.

Хотелось бы упомянуть о высказывании Жака Эллюля о господстве в современном обществе  техники над капиталом. На мой взгляд, как минимум, они существуют в тесной взаимосвязи, а зачастую капитал является направляющим и регулирующим механизмом техники. Это утверждение можно проиллюстрировать на примере сегодняшнего состояния нашей страны (нет устойчивого экономического развития – страдают и наука и техника).

Для представителей гуманитарной философии техники характерно ставить проблему этики в сфере техники. Такие вопросы затрагиваются, например, у Мэмфорда. Он различает политехнику и монотехнику. Первая существует в гармонии с потребностями и устремлениями человека, вторая же ориентирована главным образом на власть. И Мэмфорд призывает ставить границы технике, которая ограничивает и сужает человеческую жизнь в рамках власти и силы. Аналогично Эллюль формулирует свою этику отказа от власти.

Таким образом, в резуль­тате синтеза широкого круга вопросов, поднимаемых как техни­ческой, так и гуманитарной философией техники, произойдет пере­ход от обсуждения концептуальных различий между инструмента­ми, машинами, изобретениями, от методо­логических дискуссий по вопросам изобретений, проектирования и производства к размышлениям об этических проблемах, порожденных самыми разнообразными специальными технологиями, о различ­ных политических последствиях технологических решений. Такой широкий, систематический или междисциплинарный анализ дол­жен, в конечном счете, занять подчиненное положение по отноше­нию к философии, которая будет и впредь ставить вопрос о нача­лах технического даже тогда, когда оно, осуществляя рискованные предприятия от случая к случаю, пытается демон­стрировать свои потенции. Часто этот упорный, сохраняющийся и доныне возврат к вопросам справедливости, добродетели, поря­дочности будет восприниматься просто как некое упрямство. Но если философию техники рассматривать только как философское осмысление идейных установок техники, то философия не только окажется оторванной от богатейшего раз­нообразия действительности, но ей придется также отказаться от претензии быть философией. Вопрошание, т.е. задавание вопроса обо всем, или превращение в проблему всего, что с первого взгля­да может казаться даже очевидным, есть древнейшее наследие и сама жизнь человеческого мышления.

Литература

1.      А. Кестлер Дух в машине // Вопросы философии. – 1993. – №10. – С. 93 – 122.

2.      Горохов В.Г. Русский инженер-механик и философ техники Петр Климентьевич Энгельмейер //Вопросы истории естествознания и техники. – 1990. – №4. – С. 51-60.

3.      К. Митчем Что такое философия техники? А-Пресс, 1995.

4.      М. Хайдеггер. Семинар в Ле Торе, 1969 // Вопросы философии. – 1993. – №10. – С. 123 – 151.

5.      Попов Е.В. Идейное содержание и проблемы западногерманской философии техники // Вопросы философии. – 1985. – №12. – С. 122 - 130.

6.      Рапп Ф. Направления развития философии техники // Вопросы истории естествознания и техники. – 1992. – №2. – С. 60 – 63.

7.      Х. Блюменберг Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии // Вопросы философии. – 1993. – №10. – С. 69 – 92.

8.      Х. Ортега-и-Гассет Размышления о технике // Вопросы философии. – 1993. - №10. – С. 32 – 68.

Страницы: 1, 2