Психологические основы политических ориентации

Ценностный и прагматический выбор

Политическая мотивация, укрепляемая интериоризованной социальной ролью и макрогрупповой идентификацией человека, находит свое более или менее осознанное выражение в принятой им системе социально-политических ценностей. Принятие социальной ценностной ориентации - одно из важнейших и необходимых звеньев в процессе политического выбора. Такие ценности, как нация, сила государства, экономическая или политическая свобода, благосостояние, равенство, социальная справедливость, социализм, верность традиционным устоям общества, технико-экономический прогресс, социальная иерархия, антимилитаризм, защита природной среды, демократия и др., лежат в основе предпочитаемых человеком целей политической деятельности, образующих, как помнит читатель, один из основных компонентов политической ориентации.

Отмечая решающее значение ценностей в политическом сознании, важно в то же время учитывать, что их роль в выборе политической ориентации различна у разных людей. Существует тип политического человека, у которого ценности являются определяющим фактором выбора. Как правило, такой человек сильно вовлечен психологически в общественно-политическую жизнь. Его можно назвать идейным человеком, ибо его общественно-политические ценности приобретают характер достаточно четких и твердых личных убеждений. Эти убеждения относительно независимы от его личных прагматических интересов, они возникли под влиянием каких-то глубинно-психических черт его личности, или условий его политической социализации, или самостоятельной рефлексии. Таких людей нетрудно обнаружить среди наиболее активных представителей любой политической ориентации, но особенно много их среди сторонников тех течений, которые руководствуются обще гуманистическими ценностями, не связанными с какими-либо групповыми или индивидуальными интересами (например, среди экологистов, правозащитников). В некоторых странах (например, на Ближнем и Среднем Востоке) политический выбор часто осуществляется на основе религиозных убеждений человека, подкрепленных идентификацией с соответствующей конфессиональной общностью. Во всех этих случаях можно говорить о ценностном выборе политической ориентации.

Большинство людей, во всяком случае в развитых странах, совершают политический выбор не на ценностных, но на прагматических основаниях. Они выбирают ту политическую ориентацию, которая представляется им наиболее соответствующей их потребностям и интересам. Ценности тоже участвуют в их выборе, но не как его определяющий фактор, а в инструментальном качестве - как способ осознания, самооправдания (психологической легитимизации) и подкрепления сделанного выбора. Основу же прагматического выбора образует социальный интерес. Выбор, осуществляемый на этой основе, направлен в отличие от выбора ценностного не только на цели политической деятельности, но и на средства их достижения. Ибо, будучи выбором прагматическим, он естественно руководствуется не только привлекательностью определенных политических целей, но и критерием эффективности политической деятельности, а это направляет внимание выбирающего на применяемые ею средства достижения целей.

Рассматривая политические ориентации в постсоветской России, мы столкнулись с психологической неоднородностью сторонников представительной демократии. Психологические различия между идейными демократами и демократами-прагматиками довольно ясно проявляются в их политическом поведении. Для первых главное - принципы, поэтому свои позиции они отстаивают главным образом путем политических деклараций и разоблачений антидемократической практики. Многие из них, относясь весьма отрицательно к хасбулатовскому Верховному совету, жестко осудили тем не менее его разгон Ельциным в сентябре 1993 г. и последующие вооруженные акции властей против боевиков непримиримой оппозиции. Значение парламента как символа демократии было для них важнее содержания и последствий его деятельности. Демократы-прагматики не столько декларируют демократические принципы, сколько пытаются провести их в жизнь путем давления на бюрократическую власть. Разгон Верховного совета они восприняли как разумное решение, не видя других, более эффективных способов преодоления ожесточенного сопротивления антидемократических сил.

Исходя из всего сказанного можно было бы заключить, что для подавляющего большинства людей прагматический интерес является решающим фактором политического выбора, что исключение из этого правила составляют лишь относительно незначительные идеологически ангажированные меньшинства людей и некоторые специфические региональные и страновые ситуации (где религиозный фактор сильно влияет на политическую жизнь). Такое заключение верно отражает господствующую тенденцию (направленность, интенцию) процесса выбора, но нуждается в весьма существенных оговорках в том, что касается ее реального осуществления.

Для того чтобы положить интерес в основу политического выбора, необходимо знать, какие политические цели и средства оптимальны для его реализации. Иными словами, путь к выбору ориентации проходит через процесс осознания политических интересов, сопряженный чаще всего со сложными проблемами когнитивного порядка. Для прагматического выбора характерно осознание интересов на уровне рационального здравого смысла, опирающегося на личный и групповой социально-политический опыт, но этот опыт по своей природе противоречив, содержит в себе возможности противоположных выводов. Опыт экономических рыночных реформ в России был по-разному оценен различными группами российского общества. Одни из них пришли к выводу о необходимости продолжать реформы, но более решительно и умело, другие настаивали на приостановке реформ и возвращении к плановой, государственно-контролируемой экономике. Среди тех и других были люди, которые в результате реформ оказались в аналогичной социально-экономической ситуации, т.е. различные оценки нельзя объяснить только конфликтом между выигравшими и проигравшими. Один и тот же социальный опыт породил различные представления о конкретном политическом содержании интереса, в рамках одних и тех же социальных групп.

Осознание политических интересов

Для осознания своих политических интересов люди используют различные когнитивные механизмы, о которых уже говорилось подробно в главе I. Наиболее соответствующим принципам их рационального осознания является механизм общественно-политической рефлексии. В качестве примера его использования приведем спор между активистами движения «Демократическая Россия», зафиксированный в эмпирическом исследовании новых социальных движений, проведенном в конце 1991 г. Среди других проблем в ходе групповой дискуссии обсуждалась альтернатива политического развития России по авторитарному или демократическому пути. Учитывая мировоззрение этих активистов, можно утверждать, что общей целью почти для всех них (об исключениях будет сказано ниже) является установление демократического строя. В данном случае не имеет значения, в силу каких мотивов каждый из них пришел к этому убеждению, важно, что интериоризированная ценность политической демократии стала для них собственным интересом. Но верности этой цели, как выясняется, недостаточно для выбора политической ориентации. Многие участники дискуссии отстаивали необходимость авторитарной системы власти как неизбежного этапа на пути к демократии. Их аргументы: слабость нынешней власти, ее неспособность навести элементарный порядок в стране, что представляет собой угрозу для будущего демократии и реформ. Другой аргумент: непопулярность экономических реформ, - проводя их, «без авторитарных методов, без сильной руки не обойтись». Третий: только авторитарная власть может обеспечить социальную защиту в переходный период.

Понятно, что для этих активистов авторитаризм неизбежное и, как они надеются, временное зло, использование авторитарных методов представляется им наиболее эффективным способом реализации демократической перспективы. Этот вывод основан на рациональном анализе ситуации, который, несмотря на демократические убеждения активистов, побуждает их отводить демократические ценности на задний план, а на передний - выдвигать проведение реформ и восстановление порядка в обществе. Этот тип рассуждения - «авторитаризм во имя торжества демократии» - подталкивает их к той политической ориентации, которую мы выше определили как реформаторско-авторитарную. Очевидной слабостью этой позиции является нерешенность вопроса о том, чем именно будет гарантирован дальнейший переход от авторитаризма к демократии. Иными словами, ей не хватает интегративной сложности (см. главу IV), т.е. охвата всего комплекса проблематики, которой касается процесс выбора.

Еще более последовательными сторонниками реформаторско-авторитарной ориентации являются те активисты, которые отстаивают авторитарный путь в чистом виде, без оговорок относительно его временного или инструментального характера. Аргументы: «наше общество привыкло, что у нас все решает кто-то наверху», нам остается ждать с оптимизмом реформ сверху... А мы внизу находимся в плену собственных иллюзий». Это глубокое неверие в демократию в условиях России равносильно отказу от ее восприятия как политического интереса или цели. У этих активистов, образующих незначительное меньшинство в группе, идентификация с демократическим движением обусловлена не демократическими, а реформаторскими убеждениями, тем, что оно выступает за реформы. Данная позиция тоже результат рационального анализа, но довольно одностороннего, принимающего во внимание лишь антидемократические тенденции российской жизни.

Вопрос о гарантиях перехода к демократии, игнорируемый сторонниками «временного авторитаризма», оказался в центре внимания тех активистов, которые однозначно высказались против авторитарного сценария. «Переход от авторитаризма к демократии не очевиден, - говорит один из них, - важнее установить политический механизм, который будет способствовать развитию демократии как института, который будет основан на законодательной базе». Эти активисты явно относятся к демократически-реформаторской ориентации.

В ходе обсуждения выявилась еще одна позиция. Защищавшие ее активисты стремились сочетать в своих размышлениях неизбежность использования авторитарных методов с защитой демократических принципов, формированием условий для их окончательного торжества. Такое сочетание они усматривали в «механизме самоограничения авторитарной власти, которую нам придется поддержать». Этот механизм создание структур гражданского общества, блокирование наступления власти на такие структуры; «построение рыночной экономики, которая не способствовала бы авторитарной власти» (т.е. очевидно, немонополистической и не связанной с государственными структурами. - Г.Д.); создание сильной представительной власти31. Данная позиция, очевидно, отличается от всех остальных более высоким уровнем «интегративной сложности»: проблема рассматривается в ее целостности и полноте, во всех ее аспектах и противоречиях, предлагаемые средства достижения цели (демократия) основаны на компромиссе ведущего интереса с объективными императивами действительности. Сторонники этой позиции примыкают к реформаторско-демократической ориентации, но глубже и полнее других осмысливают пути ее реализации.

Другим примером общественно-политической рефлексии могут служить групповые дискуссии в среде активистов шахтерского профсоюзного движения32. Одним из наиболее интересных моментов является здесь обсуждение вопроса о переходе к экономике, основанной на частной собственности. Материалом для размышления является в данном случае непосредственно пережитый рабочими опыт трудовых отношений в условиях государственного социализма. Интерес, лежащий в основе размышлений профсоюзных активистов - это, естественно, заинтересованность рабочей массы в достойной оплате и хороших условиях труда, словом, в том, что они называют «заботой о рабочем». Выводом из размышлений является убеждение в том, что «коллективная собственность - это безответственность, которая всегда оборачивается против рядовых рабочих», что им лучше иметь дело с частником-хозяином, который в отличие от государственной дирекции заинтересован в эффективности производства и от которого организованные в профсоюзы трудящиеся смогут добиваться «заботы о рабочих». Один из профсоюзных активистов определил такую систему отношений емкой формулой «капитализм с социалистическим лицом».

Активисты в ходе обсуждений пришли к заключению, что рабочее движение должно «способствовать созданию хозяина и бороться с ним». Рефлексия, основанная на здравом смысле и собственном социальном опыте, позволила сформулировать концепцию, превосходящую по обоснованности и реализму иные «академические» построения. В политическом плане она логически ведет к принятию прагматической реформаторско-демократической ориентации. Высокий уровень интегративной сложности мышления обеспечен в данном случае хорошим эмпирическим знанием предмета - трудовых отношений.

Думается, что именно этот фактор объясняет значительно большую общность взглядов шахтерских активистов по сравнению с демороссами, спорившими об авторитаризме и демократии. Преимущества различных политических систем в конкретных условиях постсоветской России - проблема, гораздо труднее поддающаяся эмпирически выверяемому знанию, чем более непосредственно переживаемые людьми социально-трудовые отношения. Реалистический образ этих отношений в условиях частной собственности построить от противного (т.е. отправляясь от опыта социалистической действительности) гораздо легче, чем спрогнозировать многообразные и противоречивые последствия различных сценариев политического развития. Поэтому в последнем случае волей-неволей приходится прибегать к абстрактным умозрительным построениям, неизбежно возникают резкие расхождения во мнениях, и индивидуальные интеллектуальные способности приобретают решающую роль в формулировании наиболее обоснованной позиции.

Все приведенные примеры относятся к одной и той же социально-исторической ситуации, отличающейся крайней неопределенностью и нестабильностью. В такой ситуации естественно, что огромные массы людей, не обладающие способностью или волей к общественно-политической рефлексии, прибегают к иным когнитивным механизмам. В том числе к иррациональным, основанным на эмоциональных впечатлениях и реакциях, опирающимся на мифы, стереотипы, аттрибуции, ранее засевшие в сознании или внедряемые в нег манипулирующей информацией.

Интуитивно-чувственные механизмы выбора

В любых исторических условиях выбор политической ориентации лишь у меньшинства людей совпадает с выбором политической концепции. У большинства он связан с выбором персонифицированным: ориентация персонифицируется в политическом лидере или организации, образы которых ассоциируются с теми предпочтениями, в которых выражаются политические интересы людей. Во всех странах политикам хорошо известно, что даже самой соблазнительной программы недостаточно для гарантированного успеха: к ней необходимо подсоединить привлекательного лидера или политическую команду. Большинство людей не занимается глубоким анализом программ с точки зрения их соответствия своим интересам: они улавливают лишь общую направленность программы, восприятие и оценка образов лидеров заменяет им трудную работу по осмыслению и сопоставлению содержания политических ориентации.

Как отмечают специалисты по электоральной психологии, рядовой избиратель отнюдь не является изощренным «читателем» политических текстов. Более того, у него, как правило, отсутствует всякое желание читать их. Он берет лишь верхний слой информации, причем «подчиняет ее своей логике, своим представлениям о том, что пытается сообщить ему политик. Весьма часто избиратель и вовсе не воспринимает послание политического кандидата, а строит его образ по «осколкам» информации, которую он воспринимает на эмоциально-чувственном уровне. Этот уровень восприятия политических объектов является возможно даже более важным, чем понятийный»33.

Подобный уровень восприятия заменяет интеллектуально-понятийное знание или существенно дополняет его. При этом он выполняет важную функцию, которую не в состоянии выполнить даже весьма глубокая общественно-политическая рефлексия. Тому, кто осуществляет политический выбор, важно знать не только, что обещают делать политики, представляющие те или иные ориентации, но и захотят ли они действительно и сумеют ли это сделать. Чувственно воспринимаемый образ политиков - это для большинства люде единственно доступный источник суждения о гарантиях осуществления разделяемых ими политических целей. Поэтому такие качества этого образа, как сила, уверенность, воля, ясное видение цели и средств ее достижения, играют немалую роль в выборе ориентации и в политической борьбе.

Можно, таким образом, сказать, что осознание политических интересов в той или иной мере основано на их ассоциации с личностями лидеров или политической организацией (партией). Такой способ «осознания» вряд ли можно считать рациональным: ведь он является скорее интуитивным, зависящим от чувственных впечатлений.

В политически стабильных обществах устоявшаяся партийная структура и культура общения политиков с населением формируют у него более или менее ясные представления о существующих политических ориентациях, воплощающих их партиях и деятелях. В таких обществах люди - если не все, то очень многие - по крайней мере в общих чертах знают, чем отличаются правые от левых, консерваторы от либералов и социал-демократов. Знают они и чего ожно ожидать от лидеров, известных по их прошлой деятельности. Когда заново возникает проблема выбора, для него уже существует некая когнитивная база.

Тем не менее и в таких обществах процесс выбора осуществляется в значительной мере на основе охарактеризованных чувственно-эмоциональных механизмов. Потребности и интересы лежат в основе выбора, но их осознание сплошь и рядом замещается эмоцией по поводу лидеров или «команд», а такое замещение может вообще сводить на нет роль интереса в выборе. Негативную эмоцию может вызвать, например, неблаговидный в этическом плане поступок лидера, и он отвергается обществом совершенно независимо от того, насколько его политика служит общественным интересам. Именно это произошло с Р. Никсоном - одним из самых эффективных с точки зрения защиты национальных интересов президентов в новейшей истории США. В Италии в 1994 г. политического доверия общества лишились партии, управлявшие страной в течение длительного исторического периода, принесшего итальянцам впечатляющий экономический прогресс, рост благосостояния и демократизацию политического строя; эмоции, вызванные фактами коррупции политической элиты, стали главной причиной ее изгнания и прихода к власти людей и течений с весьма неясными правопопулистскими или откровенно антидемократическими программами.

Незавершенный выбор и «разорванное сознание»

Если эмоциональный фактор и манипулирование массовыми эмоциями занимают видное место в политической жизни стран с относительно стабильной социально-экономической системой, со сложившимися социальными интересами и политическими ориентациями, то как может действовать фактор прагматического интереса в обществах, где отсутствуют все эти условия? Яркий пример - постсоветское российское общество, в котором старые интересы и ориентации в значительной мере разрушены, а новые только складываются, где еще не определились доминирующие социальные ценности и где часто оченьтрудно уловить разницу между соперничающими друг с другом программами и партиями. И главное - где существует зияющий когнитивный вакуум, неопределенность в понимании возможностей и путей экономического, социального и политического развития страны.

На приведенной выше двухмерной схеме российских политических ориентации отмечена обширная «центральная зона». Ее «население» значительно отличается в политико-психологическом отношении от тех вовлеченных в общественно-политическую жизнь людей, которые, как мы видели из данных эмпирических исследований, уже выработали более или менее определенные политические ориентации, совершили свой политический выбор. Отличаются прежде всего неспособностью сделать такой выбор, связать свои интересы с какой-либо политической программой, крайней противоречивостью оценок и суждений.

....Одна из респонденток исследования Е.З. Басиной - 49-летняя инженер проектного отраслевого института - может показаться убежденной сторонницей рыночных реформ и демократии. На выборах 1993 г. голосовала за «Выбор России», считает, что лучше всего жилось «при Гайдаре», а его уход из правительства рассматривает как негативное событие. Довольна товарным изобилием, которое считает результатом гайдаровских реформ, предпочитает «изобилие с дороговизной» дешевизне с дефицитом, «ибо любой может заработать деньги». Утверждает, что «Гайдар не довел реформу до конца». «Все надо было делать разом, одним ударом. Не отрубать собаке хвост по частям». Причиной развала экономики считает «70 лет партийной власти». В принципе респондентка положительно относится к демократической перспективе. Ей «хотелось бы верить», что Россия будет демократической страной, она считает, что «демократические свободы имеют очень большое значение».

Этому образу реформистки-«гайдаровки» и демократки резко противоречит ряд других высказываний респондентки. Хотя она относится к реформе положительно, но методы ее проведения ей кажутся неправильными. Эту весьма стереотипную в российском обществе 90-х годов формулу она раскрывает на примере своей отрасли. Хотя она работает в проектном институте, который, по ее собственному признанию, мог бы функционировать на коммерческой основе, его, по ее мнению, следует финансировать из бюджета, а вся отрасль (близкая к оборонным производствам) должна контролироваться государством. Вообще «жесткий правительственный контроль», по всей видимости, и есть тот главный корректив, который респондентка хотела бы внести в методы проведения реформ. Остается непонятным, как это сочетается у нее с высокой оценкой деятельности Гайдара, направленной как раз против такого контроля в экономике, с осуждением недостаточного радикализма реформ.

Менее противоречивы, хотя и далеки от логичности взгляды респондентки по проблемам политического строя. Хотя ей импонируют демократические свободы, она решительно предпочитает «твердую руку», не верит в возможность установления полноценной демократии в России.

В чем же причина столь противоречивых позиций этой женщины-инженера? Очевидно, на ее взгляды влияет, с одной стороны, рациональное осмысление негативного опыта реального социализма, те реформаторские и демократические ценности, которые она усвоила вместе с широкими слоями интеллигенции в период перестройки, те «бытовые» положительные результаты реформ, которые она ощущает в качестве потребителя. С другой стороны, как явствует из ее высказываний, она очень устойчиво идентифицирует себя со своей профессиональной ролью и группой - «инженерной прослойкой», и происшедшее в резултате реформ снижение социального статуса профессии вызывает у нее резко отрицательную реакцию («с разрушением ВПК страдает прогресс»). Материальное положение ее семьи удовлетворительно (хорошо зарабатывает муж), но свою зарплату она считает низкой, главным образом по мотивам уязвленного профессионального самолюбия. На позиции респондентки, несомненно, влияет и унаследованный от реального социализма авторитарно-государственнический (патерналистский) синдром, страх лишиться «государственного контроля». Воздействие этих противоречащих друг другу факторов порождает у нее неспособность определить свои политические интересы; осмысливая их в социэтальном плане, в связи с общим направлением развития страны и его влиянием на свои жизненные возможности (в сфере потребления, демократических свобод) она - реформатор и отчасти демократка, связывая же их с личной профессиональной судьбой,- консерватор и «государственница». Преодолеть эту двойственность, построить целостную концепцию интересов своей профессиональной группы в контексте происходящих общественных перемен, респондентка не в состоянии. Особенно ярко эта разорванность сознания выступает в ее взаимоисключающих ответах на сходные вопросы: в одном случае она говорит, что самая лучшая экономическая ситуация была в доперестроечные годы, а через несколько минут - что лучше всего жилось при Гайдаре! Помимо всего прочего в ее суждениях сказывается и описанная выше персонификация политики. Ельцин и Гайдар для нее «позитивные фигуры» независимо от проводимой ими политики. В постсоветской России персонификация носит гипертрофированный характер: при отсутствии ясных политических программ и последовательно осуществляющих их партий приходится ориентироваться на отдельных деятелей.

Подытоживая в конце беседы свой политический идеал, респондентка говорит: «а вообще хочется, чтобы все было честно, и я верю, что это возможно». Нравственный критерий оценки политиков и выбора политической ориентации нормален и естествен в любом обществе и вряд ли нуждается в каком-либо особом обосновании и комментарии. Однако бывают такие ситуации, когда доминирование этого критерия отражает неспособность «политического человека» осознать содержание различных тенденций политической жизни, выбрать соответствующую своим потребностям и интересам взаимсвязанную систему целей и средств политики. В этих случаях «честность, нравственность» служат ему якорем спасения в море хаоса, единственным ориентиром, способным хоть как-то упорядочить его отношение к происходящему в политическом мире. Именно в такой психологической ситуации находятся многие граждане постсоветской России.

В итоге можно констатировать, что выбор людьми своих политических ориентации представляет собой многофакторный процесс, в котором роль и взаимоотношение различных факторов непостоянны, зависят от конкретной ситуации. Наиболее «сильными», чаще всего доминирующими факторами являются, с одной стороны, потребности и интересы людей, коренящиеся в их социально-экономическом положении, с другой - ценности (идеи, верования), вписанные в культуру общества и отдельных его групп, усваиваемые людьми в процессе социализации, освоения социального опыта и под влиянием различных идеологий. Большее или меньшее воздействие на выбор оказывают личностные мотивационно-волевые и когнитивные структуры, групповые и ролевые идентификации.

В конечном счете определенность, устойчивость, последовательность политического выбора, его адекватность ситуации зависят от уровня сознательного самоопределения человеком своих интересов и ценностей. Чем ниже этот уровень контроля выбора сознанием, мышлением человека, тем более он случаен, неустойчив, непоследователен, диктуется преходящими эмоциями и иррациональными реакциями. А во многих случаях без такого контрля он оказывается просто невозможным. Сознательность же выбора, в свою очередь, зависит от ясности видения человеком общественно-политической ситуации и своего места в ней, она зависит, следовательно, как от качеств ситуации - ее большей или меньшей сложности, структурированности, характеризующих ее политических интересов, так и от субъективных свойств «политического человека». Чем больше возможностей предоставляет общество своим членам для сознательного участия в политике, для понимания ее связи с их нуждами и интересами, тем легче сделать им сознательный политический выбор.

Список литературы

1 Sobel R. From occupational involvement to political participation: an exploratory analysis // Political behaviour. 1993. Vol. 15. N 4. P. 339-359.

2 Амелин В. Неформалы, интеллигенция, партактив: политические ориентации // Общественные науки. 1989. № 4. С. 201.

3 Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 143.

4 Barber J.D. The Lawmakers. New Haven, 1965.

5 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Шахтеры-92: Социальное сознание рабочей элиты. М., 1993. С 88-92.

6 См.: Яницкий О.Н. Социальные движения: 100 интервью с лидерами. М., 1991. С. 49, 50.

7 Там же. С 162-163.

8 См.: Новые социальные движения в России: по материалам российско-французского исследования. М., 1993. С. 70. Далее: Новые общественные движения в России; Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 87.

9 Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.

10 Новые социальные движения в России. С. 39.

1 Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.

12 Новые общественные движения в России. С. 29.

13 См.: Турен А. Введение к методу социологической интервенции // Новые социальные движения в России. С. 9-10.

14 В отечественной литературе психологии общественных движений посвящен большой раздел книги А.И. Юрьева «Введение в политическую психологию». См. также: Дилигенский Г.Г. Феномен массы и массовые движения // Рабочий класс и совр. мир. 1987. № 3.

15 Юрьев А.И. Указ. соч. С. 219, 220.

16 Sales S.M. Threat as a factor in authoritarianism // Journal of Personality and Social Psychology. 1973. N 28. P. 44-57.

17 Sears D.O. Op. cit. P. 244.

18 Adorno T.W. and oth. The Authoritarian personality. N.Y., 1950.

19 Lancelot A. Les attitudes politiques. P., 1969. P. 82.

20 Фромм Э. Душа человека, М., 1992. С. 31-32.

21 Известия. 1994. 18 апр.

22 Там же.

23 Deutsch E., Lindon D., Weill P. Les families politiques aujourd'hui en France. P., 1966.

24Eysenck H.J. The Psychology of Politicks. L, 1954.

25 Например, исследователь, изучающий национальную этнографию, историк или художник, погруженные в национальное прошлое, могут под влиянием своих занятий прийти к идеализации исторических персонажей, нравов или политической практики, противопоставляемых негативно воспринимаемому настоящему.

26 Stoetzel J. Les valeurs du temps present; une enquete europeenne. P., 1983. P. 73.

27 Easton D., Dennis J. Children in the Political System // Origins of Political Legitimace. N.Y., 1969; Hess R.D., Torney J.V. The Development of Political Attitudes in Children. Chicago, 1967. Подробный критический анализ этой концепции см.: Шестопал Е.Б. Личность и политика. М., 1988. С. 58-69.

28 Easton D., Dennis J. Op. cit. P. 28.

29 Басина Е.З. Научно-техническая интеллигенция и реформа (неопуб.). Материалы и выводы этого исследования используются в работе с любезного разрешения автора.

30 Bourdieu P. La distinction. Critique sociale du jugement. P., 1979.

31 См.: Новые социальные движения в России. М., 1993. С. 47-49.

32 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 37-48, 60-63.

33 См.: Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов Е. Восприятие власти // Власть. 1994. № 1. С. 18.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта <http://www.bibliofond.ru>

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5