Первоисточники по философии

4.2. Морально-философские взгляды

Запрещенные российской цензурой, пьесы Толстого были поставлены на подмостках европейских театров, принесли заслуженную славу их автору и вошли в постоянный репертуар многих из них.   

Толстой хотел быть религиозным реформатором, хотел создать новое христианство. Но у него отсутствует идея теизма, сводит христианство к эстетике, перекраивает христианское вероучение. Церковь вынуждена отлучить Толстого, произошел конфликт. Толстой хотел приобщиться к христианству, но происходит внутреннее отторжение.

Сводя христианство к морали, писатель распространяет этот принцип на все социальные и культурные явления – это и есть панморализм. Толстой не может принять государство, т. к. оно противится этому принципу, критикует суд, смертную казнь. Искусство занимается эстетизацией, которая не воспитывает человека, а разлагает, оно не соответствует христианским критериям. Ошибка Толстого в том утверждении, что каждый может выбрать нравственную задачу, в отождествлении его индивидуальной этики с социальной этикой.  

Каждый человек вершит сам свою судьбу и из-за своей, порой, неосторожности он подвергает свою жизнь всяческим испытаниям. Жизнь человеку дается один раз. Поэтому каждый человек должен задаваться вопросом: для чего я живу? На это Л.Н. Толстой дает такой ответ: «…для того, чтобы ответить на  вопрос, предстоящий каждому человеку, «что я такое?», или «зачем я живу?», или «что мне делать?», - человек должен, прежде всего, разрешить вопрос: «что такое жизнь?» всего неизвестного ему человечества, из которой ему известна одна крошечная частность в один крошечный период времени».

Человек, по Толстому, свободен лишь в сфере личностно-духовной, в служении добру; социально-исторический процесс направляется божеством (провиденциализм) и осуществляется через деятельность масс; здесь отдельная личность, даже царь, является рабом истории (фатализм).

Проблеме смысла жизни является центральной для человечества. На ранних порах своего становления люди считают, что вертится вокруг них. Они следуют тенденциям моды. Вот что писал об этом Толстой: «В то время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Я вынес новый порок – до болезненности развивающаяся гордость в том, что я призван учить людей, сам не зная чему».

  До конца жизни пафосом его философии оставался поиск абсолютной моральной истины и правды. Усилия Толстого в области этики дали толчок к возникновению религиозно-утопического направления в общественной мысли конца XIX – начала XX вв. – толстовства. Основные учения были изложены писателем в сочинениях «Исповедь», «В чем моя вера» и др.

4.3.«Исповедь»

В 1879 г. Толстой начал писать сочинение, в котором стремился объяснить смысл произошедшего с ним «второго рождения», как он именовал переворот в его мировоззрении. Когда сочинение было закончено в черновом варианте, Толстой приступил к его переработке. Из первой главы и выросла «Исповедь», в которой автор ставит проблему смысла человеческой жизни.

Жизнь Толстого делится на две половины, между которыми нет связи. Толстой пишет, что родился в православной семье, был крещен и воспитан в православной христианской вере. В «Исповеди» автор рассказывает о том, что когда ему было 11 лет, ему сказали, что Бога нет, Бог – это людские выдумки.  Но когда он в 18 лет вышел со второго курса университета, вера улетучилась, он не верил уже ни во что, из того, чему его учили, т. к. окружающие люди воспринимают религиозность как этикет. Отпадение писателя от веры произошло в нем так же, как и происходило в людях его склада образования. Люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большей частью противоположных ему, не участвуют в жизни и в соотношениях с другими людьми. Вероучение исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью явлением.   Писатель сталкивается с фальшью истинной веры, находясь в атмосфере секулярного общества.

По делам человека нельзя узнать верующий он или нет, главное – признание и исповедование. «Православие, -  говорит Толстой, - большей частью встречалось в людях жестоких и безнравственных. Ум же, честность, добродушие и нравственность – в людях, признающих себя неверующими».

Толстой пишет, что «истинная вера моя в то время была верой в совершенствование». Но в чем было совершенствование и какая была его цель. Он не мог сказать. Он старался совершенствовать себя умственно. Он учился всему, чему мог и на что наталкивала его жизнь, старался совершенствовать свою волю, составляя себе правила, которым старался следовать. Совершенствовал себя физически всякими упражнениями, изощряя силу и ловкость, и всякими лишениями приучая себя к выносливости и терпению. И все это он считал совершенствованием. Началом было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось совершенствованием вообще, т.е. желанием быть лучше не перед самим собою или Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед людьми подменилось желанием быть сильным духом, т.е. богаче, славнее других.

Всякий раз, когда Толстой пытался высказывать то, что составляло самые задушевные его желания: то, что он хотел быть нравственно хорошим, встречало презрения и насмешки, а как только он предавался гадким страстям, его хвалили. Честолюбие, гордость, гнев, месть – все это уважалось. Взгляд на жизнь его сотоварищей состоял в том, что жизнь вообще идет, развиваясь, и что жизнь в сущности своей – развитие, в котором мы, люди, принимаем главное участие.

Когда появилась семья, Толстой стал писать, что для него это единая истина, что надо жить так, чтобы самому с семьей было как можно лучше. Это отвлекало его от искания общего смысла жизни. Но затем стали возникать недоумения, остановки жизни. Автор не знал, как жить, что делать. Он как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы ничего не видеть, что нет ничего впереди, кроме обмана жизни. Эти вопросы волновали его, и он решил найти на них ответы. Толстой пишет, что жизнь ему постыла – какая-то непреодолимая сила влекла его к тому, чтобы как-то избавляться от нее. Мысль о самоубийстве пришла к нему так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. В итоге Толстой приходит к выводу: жизнь есть бессмыслие.

 Долго под влиянием успеха и людской похвалы Толстой уверял себя, что это дело, которое можно делать, несмотря на то, что придет смерть, которая уничтожит все – и его, и его дела, и память о них. Толстой говорит о том, что «зачем что-то делать, если все исчезнет, наступит смерть». Он спрашивает себя: «Зачем любить близких?» Ведь любя их, он сам не может скрывать истины, т. е. смерти. «Обманывать себя нечего. Все суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни, надо избавиться от нее».

Писателю было ясно, что искусство есть украшение жизни, «заманка» жизни. Но жизнь потеряла для него свою заманчивость, то, как он может «заманивать» других? Пока он не жил своей жизнью, а чужая жизнь несла его на своих волнах; пока он  верил, что жизнь имеет смысл, хотя и не мог выразить его. Отражения жизни в всякого рода поэзии и искусствах доставляли Толстому радость, ему всегда было весело смотреть на жизнь в это зеркальце искусства. Но когда писатель стал отыскивать смысл жизни, когда почувствовал необходимость самому жить, зеркальце это стало ему или не нужно, или излишне и смешно, или мучительно. Он уже не находит утешения в том, что видит в зеркальце.

Автор считал, что все же его жизнь имеет какой-то смыл, но: «Тогда эта игра светов и теней – комического, трагического, трогательного, прекрасного, ужасного в жизни – понимала меня. Но когда я знал, что жизнь бессмысленна и ужасна, - игра в зеркальце не могла уже забавлять меня. Никакая сладость меда не могла быть сладка мне, когда я видел дракона и мышей, подтачивающих мою опору».

Если бы автор просто понял, что жизнь не имеет смысла, то мог спокойно бы знать, что это его удел. Но он не может  успокоиться на этом. Если бы Толстой как человек, живущий в лесу и знающий, что из него нет выхода, мог жить. Но он был человеком, заблудившимся в лесу, на которого нашел ужас оттого, что он заблудился, и он мечется, желая выбраться на дорогу, хотя знает, что каждый шаг еще больше путает его и не может не метаться. И чтобы избавиться от этого ужаса, он хочет убить себя, все это влечет к самоубийству. 

Толстой в своем произведении отвечает на вопрос, зачем он живет следующим образом. В бесконечно большом пространстве, бесконечно малые частицы видоизменяются в бесконечной сложности, и когда ты поймешь законы этих видоизменений, тогда поймешь, зачем ты живешь. Все общество живет и развивается на основании духовных начал и идеалов, руководящих им. Эти идеалы выражаются в религиях, науках искусствах, формах государственности. Идеалы эти становятся выше и выше, и человечество идет к высшему благу.

Толстой говорит: «Я – часть человечества, и поэтому призвание мое состоит в том, чтобы содействовать созданию и осуществлению идеалов человечества. Я сам спрашивал у себя, какой смысл моей жизни? Никакого. Что выйдет из моей жизни? Ничего. Зачем существует все то, что существует, и зачем я существую? Затем, что существует». Толстому нужно было знать смысл своей жизни, а то, что она есть частица бесконечного, не только не придает ей смысла, но уничтожает всякий возможный смысл. Не найдя разъяснения в знании, Толстой ищет его жизни, в людях, окружающих его, как они относятся к этому вопросу. 

В итоге писатель дает ответы на спорные вопросы и прелагает выходы из этого положения. Толстой обнаруживает, что есть четыре типа людей по отношению к пониманию смысла жизни:

1. Выход незнания: не знать и не понимать, что жизнь бессмысленна и зла. К этому типу относятся женщины, молодые люди, духовно незрелые люди.

2. Эпикурейский образ жизни: зная безнадежность жизни, пользоваться теми благами, какие есть, веселиться.

3. Выход силы и энергии: понять, что жизнь зло и      бессмыслица. Самоубийство считает силой.

4. Слабость: понимая, что жизнь – зло, продолжать    тянуть ее, зная, что ничего из нее не выйдет. Люди           знают, что смерть лучше, но не могут закончить             жить. Толстой относит себя к ним.

Толстой обращается к науке рациональным путем. Изучает естествознание, читает философскую литературу (Ветхий Завет, Сократа, Конфуция, Шопенгауэра), но конкретного ответа о смысле жизни не находит. Все мудрецы столкнулись с проблемой смысла жизни, а не только он. Мы приближаемся к истине только настолько, насколько мы удаляемся от жизни, - говорит Сократ, готовясь к смерти. – К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтобы освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если это так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам? Мудрец всю жизнь ищет смерть, и поэтому она не страшна ему.

Нужно искать опору не в разуме, а в религиозной вере, в ней писатель видит силу жизни. К этому выводу Толстой приходит, наблюдая за жизнью крестьянства.

Оглянувшись на жизнь людей, на все человечество, Толстой увидел, что они живут и утверждают, что знают смысл жизни. Как и у других  людей, смысл жизни для Толстого был в вере. Где жизнь, там и вера, с тех пор как есть человечество. Она дает возможность жить, и главные черты веры везде и всегда одни и те же. Если человек живет, он во что-нибудь верит. Вера есть смысл жизни. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил.

Толстой начал понимать, что в ответах, даваемых верой, храниться глубочайшая мудрость человечества, и что главное, ответы эти одни отвечают на вопрос жизни. Автор понял: для того, чтобы понять, что такое жизнь, надо узнать и понять всю жизнь человечества. И я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни. Это не та вера, которую искал Толстой. Вера этих людей не есть вера, а только одно из утешений в жизни. Вся жизнь  общества, в котором жил Толстой, была противоречием вере. Жизнь же людей верующих и трудящихся была подтверждением того смысла жизни, который давало знание веры. Толстой присматривался к жизни этих людей и все больше убеждался, что у них есть настоящая вера им необходимая. Эти люди принимали болезни и горести без всякого недоумения, а спокойно и с твердой уверенностью в том, что все это, должно быть, и не может быть  иначе, что все – добро. Люди круга Толстого противились и негодовали на судьбу за лишения и страдания.

В противоположность тому, что, чем мы умнее, тем менее понимаем смысл жизни и видим какую-то злую насмешку в том, что мы страдаем, эти люди живут, страдают и приближаются к смерти со спокойствием, чаще с радостью. Толстой полюбил этих людей, чем больше он вникал в их жизнь, тем больше любил их, тем легче ему становилось жить. Он понял, что истину закрыло от него не столько заблуждение его жизни, сколько сама жизнь в тех исключительных условиях удовлетворения похотей, в которых он провел ее.

Когда Толстой говорил, что его жизнь – зло, он был прав. Неправильно было то, что ответ, относящийся только к нему, он отнес к жизни вообще. Жизнь мира совершается по чьей-то воле, кто-то нашими жизнями и жизнью всего мира делает свое какое-то дело. Чтоб иметь надежду понять смысл этой воли, надо, прежде всего, исполнять ее – делать то, чего от нас хотят.

Толстой вспоминает, что жил только тогда, когда верил в Бога. Наверное, знать Бога и жить – одно и тоже. Бог есть жизнь, стоит забыть его, не верить – и ты умираешь. Что же такое эти оживления и умирания? Ведь человек не живет, когда теряет веру в существование Бога. У человека есть смутная надежда найти его. Но опять же Толстой приходит к мысли о том, что «не мог же я без всякого повода, смысла и причины явиться на свет».  

Бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни – спасти свою душу. Для этого нужно жить по Божьи, отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смириться, терпеть и быть милостивым.

Толстой говорит, что только теперь он не видит зла, перестал сомневаться. Он хочет понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось ему как необходимость разума, а не как обязательство поверить.

Достоевский Федор Михайлович

(1821-1881)

5.1. Биография писателя

Ф. М. Достоевский – писатель, философ, публицист, общественный деятель. Родился в семье лекаря больницы для бедных. В 1843г. окончил офицерские классы инженерного училища, получил место в инженерном ведомстве, но вскоре вышел в отставку и посвятил себя художественному творчеству. Основные произведения: «Бедные люди» (1846), «Идиот» (1868), «Бесы», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» (1879-1880). Участник кружка М.В. Петрашевского, Достоевский в 1849 г. был арестован и приговорен к смертной казни, замененной каторгой (1850-1854) с последующей службой рядовым. Там и произошел решительный перелом в его мировоззрении, осложненный развитием эпилепсии. В 1859 г. он возвратился в Петербург, где и появились его повести «Дядюшкин сон» (1859), «Село Степанчиково и его обитатели» (1859), роман «Униженные и оскорбленные» (1861), «Записки из мертвого дома» (1861-1862) – о трагических судьбах и достоинстве человека на каторге – прозвучали обвинением русской каторжной действительности. Вместе с братом М.М.Достоевским издает «почвеннические» журналы «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865). В романах присутствует реалистическое изображение социальных контрастов, столкновение ярких, самобытных русских характеров, страстные поиски общественной и человеческой гармонии, тончайший психологизм и гуманизм.

5.2. Религиозно-философские взгляды

Достоевский полагал, что сохранившийся в народе христианский идеал веротерпимости обеспечил России усвоение европейской культуры и цивилизации без характерных крайностей буржуазного общества, без его негативных черт – бедности, вражды сословий, борьбы всех против всех.

Кроме того, Достоевский говорил о необходимости нравственного совершенствования  человека, о соединении народа на основе христианской любви, размышляя о возможности построения «царства Божьего на земле». По его мнению, достижение братства народов, социальная гармония возможны только на основе совершенствования жизни и достижения счастья каждым отдельным человеком. Эти проблемы стоят в центре внимания Достоевского-писателя.

В годы юности Достоевский был сторонником идей христианского социализма, как и идей французских утопистов. Эти идеи ему представлялись тем более гуманными, чем более терпимыми и безрадостными были порядки, условия жизни миллионов людей, как в России, так и в буржуазной Европе. Отрицательное отношение писателя к капитализму не изменилось до конца жизни. Никакой прогресс не оправдывает общество, моралью которого являются обман и грабеж, а высшей ценностью – деньги ради денег.

Существенно, коренным образом изменилось, однако, у Достоевского в 60-70-е гг. (по сравнению с годами молодости) отношение к социализму: теперь уже не только как к идее, но и практике ее осуществления. (Такой практикой к тому времени уже было «бесовство» - первые кровавые опыты российского терроризма.) Теперь Достоевский отказывается видеть различие между капитализмом и социализмом по существу: оба они эксплуатируют самые низкие помыслы человека – только грубо-материальные. Речь может идти, считает Достоевский, лишь о перераспределении собственности, о перемене лиц в иерархической власти.

Достоевский решительно отвергает теорию «среды» (особенно популярную у французских материалистов XVIII в.), фактически снимающую с человека всякую ответственность за его поступки, а самого человека низводящую до случайного продукта случайных обстоятельств. Социалистический идеал очень хорошо соответствует этой теории, т.к. он есть идеал «муравейника», лишающего людей индивидуальности, устанавливающего режим жесточайшего  тоталитаризма. 

Творчество Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа – это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. Философские взгляды писателя не оформлены в виде системы. Для философско-художественных размышлений Достоевского характерен глубинный антиномизм и экзистенциальная напряженность духовно-нравственных исканий, в которых он предвосхитил многие ключевые философские идеи XX в. В творчестве автора к 60-м годам XIX в. проявляется господство нигилизма. Оно спровоцировано поражением в Крымской войне и социальными кризисами. Суть нигилизма – отрицание ценностей, идеалов. Это архаизм, следовательно, нужно все ниглировать и заменить культуру общественной полезностью – утилитарный подход.

 Достоевский, прежде всего, великий антрополог, все его художество – лишь метод антропологических изысканий и открытий. Он не соглашается с тем, что человек – сугубо природное существо. Как религиозный мыслитель, Достоевский ставит высшим приоритетом человека веру в Бога и демонстрирует это своими произведениями. Жизнь с верой – жизнь истинная. Если человек потерял веру, то это заканчивается страшными последствиями.

Главная тема религиозно-философских исканий Достоевского – человек и его отношение к Богу. Теодицея – проблема оправдания Бога: если Бог – добро, то откуда зло? Достоевского волнует антроподицея – оправдание человека. В романе «Братья Карамазовы» рассматривается тема зла, его происхождения и возможных попыток освобождения от него. Достоевский рассматривает освобождение от зла и ставит вопрос о возможности мировой гармонии. Проблема человека трансформируется в тему гармонии и путей ее достижения, возможности создания общества без зла. Единственный путь к мировой гармонии лежит через сердце человека, духовное совершенствование, сопряженное со страданиями.  Достоевский,         по словам Бердяева, открыл новую мистическую науку о человеке. Человек – глубина бытия, уходящая в недра божественной жизни. Философские искания Достоевского оказали влияние не только на русскую, но и мировую культуру и философию.

5.3. «Легенда о Великом инквизиторе»

Возможно ли «заставить» людей быть счастливыми, решив за них – что нужно и что не нужно им для счастья? Об этом Достоевский размышляет в философии интродукции к знаменитому роману – «Великий инквизитор». Действие происходит в Испании, в XVI в., в разгар террора инквизиции. Фактически действующих лиц в этой философской притче двое: Великий инквизитор, держащий в страхе и повиновении всю Севилью, и Иисус Христос, вновь посетивший землю после своей смерти и чудесного воскрешения.

Инквизитор – это девяностолетний старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но которые еще светятся, как огненная искорка. Он не в великолепных кардинальских одеждах, в каких красовался вчера перед народом, когда сжигали врагов римской веры. В эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской рясе. За ним на расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и «священная» стража.

Он останавливается перед толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он хмурит седые густые брови, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять его. Он сжигает людей за «ересь», за малейшие отступления от канонов и догматов церкви. Фанатик готов упрятать в тюрьму, приковать цепями и самого Христа, который своим появлением мешает ему установить должный порядок в обществе.

Что же это за порядок? Это порядок всеобщей сытости и всеобщего довольства, ведь большинству людей, считает их «пастырь», ничего и не надо. Самое страшное преступление, за которое может быть только одно наказание – костер, - это инакомыслие, даже малейшее сомнение в справедливости и мудрости поступков и слов Инквизитора, который, возможно, и искренне желает народу добра, но добра по-своему, без свободы.      

Эта глава является синтезом религиозно-философского видения. Христос приходит на землю, спускается спустя 15 веков, после того, как пророк написал: «Се гряду скоро». Великий инквизитор, узнав его, приказывает арестовать и в ту же ночь приходит в темницу. В диалоге с Христом, точнее в монологе (Христос молчит), Великий инквизитор обвиняет его в том, что он совершил ошибку, взвалив на плечи людей непосильное бремя свободы, которая приносит одни страдания. Человек, считает инквизитор, слишком слаб, вместо заповедного идеала богочеловека, он стремиться к малореальным благам, к вседозволенности, власти, чтобы иметь все «здесь и сейчас», все сразу. У человека проявляется страстное желание чуда, с которым связаны ересь, безбожие, как осуществление вседозволенности.

Свободу проявления человеческого в этом мире сам человек ошибочно и по причине «слабости и подлости своей» понимает как абсолютное освоение. Начинается это с того, что вначале люди подобны детям, взбунтовавшимся в классе и выгнавшим учителя, но заканчивается антропофагией – людоедством. Поэтому несовершенное человечество нуждается не в заповеданной Христом свободе, ему нужны «чудо, тайна, авторитет». Чуть лишь только человек отвергнет чудо, то тот час отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес. Неспокойство, смятение и несчастье – это удел людей после того, как ты претерпел свободу их. Кому же владеть людьми, как не тому, кто владеет их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а, взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним.

Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода твоя. Свобода, свободный дух заведут их в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные или свирепые, истребят себя самих. Другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возмолят к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих». И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будут тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Это понимают немногие. Великий инквизитор принадлежит к тем, кто прозрел глубинную истину большинства. Жажда необыкновенного, чуда, все и всех возвышающий обман скрывают то, что на самом деле руководит человеком: «перед кем преклониться, кому вручить совет и каким образом соединиться в бесспорно общий и согласный муравейник».

Никакая наука не дает людям хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда не сумеют они разделиться между собой. Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный. Во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то, что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые будут не в силах пренебречь хлебом земным для хлеба небесного.

Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас, и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными. Но мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, ибо тебя мы уже не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать.

Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться. Забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились перед ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека. Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга, ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить.

Без твердого представления себя, для чего ему жить, человек не согласиться жить и скорее истребит себя, чем останется , на земле, хотя бы вокруг него были бы хлебы. Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.  

Избранные отвергли учение Христа, но взяли его имя как знамя, лозунг, как приманку «награду небесного и вечного» и несут массе столь желаемые ей чудо, тайну, авторитет, избавляя тем самым от смятения духа, мучительных размышлений и сомнений взамен счастья растительного существования, которое как «детское счастье – слаще всякого».

Христос все это понимает. Он видит торжество безликости. Молча выслушав инквизитора, он тоже молча поцеловал его, «вот и весь ответ». Старик вздрагивает и идет к двери, отворяет ее и говорит: «Ступай и не приходи больше…не приходи вовсе, никогда, никогда…».

Чтобы понять нюансы писательской мысли, следует напомнить, что христианство изначально говорит о двух царствах – земном и небесном. Однако оно никогда не отрицало мир материальный, социальный, мир общественных установлений.

Христа поняли лишь «избранные», а большинство его приняло как «внешнее», как чудотворца и гаранта вечной жизни после смерти. И это станет явной ошибкой обычного разума, судящего по внешнему соблюдению нравственных норм. Заповеди Бога – это призыв к нравственности в лице Христа к человеку. Христос в «Великом инквизиторе» есть сущность и полнота свободы человеческого мира.

Подлинная жизнь человеческого сознания осуществляется в пространстве его свободы, в жажде и возможности своего собственного, индивидуального самоутверждения. Но природа человека такова, что отпущенный на свободу, он тот час бросается бунтовать против существующего порядка. Именно тут начинает противопоставляться его скрытый индивидуализм, раскрывается противоречивость его природы и самой свободы, к которой стремиться человек, ведет к своеволию, приводит человека к пороку и гибели. Это путь недостойный человека, это путь человекобожества, который мнит, что ему «все дозволено». Это путь отрицания Бога и превращения человека в Бога. Истинный путь свободы – путь, ведущий к богочеловеку, путь следования Бога.

Бог для Достоевского – основа нравственности. Человек должен пройти испытание бременем свободы, через все страдания и муки, чтобы сделаться человеком. Для Достоевского главная забота – это забота о нем самом. Гуманизм писателя – вести своего человека к богочеловеку и заботиться о человеке.

Достоевский говорил, что свобода составляет сущность человека, и он не может отказаться от нее, если хочет остаться человеком. Поэтому он не хочет грядущей социальной гармонии и радости жить в «счастливом муравейнике», если это связано с отрицанием свободы. Подлинная свобода – это высочайшая ответственность человека за свои поступки, это тяжелое бремя и даже страдания. Поэтому, люди, получив свободу, спешат от нее избавиться. Это жестокая взаимосвязь свободы и ответственности, существующие для каждой подлинной личности, не сулит человеку счастья. Свобода и счастье для человека, если он действительно человек, оказываются несовместимы. Всегда есть два пути: или быть счастливым, но расстаться со свободой, или быть свободным, но несчастным страдальцем. Свобода – для сильных духом, способных стать страдальцами, встать на путь богочеловека. Достоевский призывает человека сделать свой сознательный выбор между добром и злом. Можно идти как к добру, так и к злу. Чтобы человек не превратился в зверя, ему нужен Бог. Он может идти к добру только через страдание.

Человек оказывается на грани разрыва между своим вынужденно-житейским путем и истиной, которая в нем тлеет. Задача христианского мира – возродить в человеке человеческое

Бердяев Николай Александрович

(1874-1948)

6.1. Биография писателя

Н. А. Бердяев – философ и публицист. Учился в университете Св. Владимира (Киев). В 1898г. был исключен из университета за связь с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» и пропаганду марксизма. В 1900г. выслан в Житомир. В 1904-1908гг. жил в Петербурге, с 1908г. – в Москве. В первых литературных произведениях примыкал к «легальному марксизму», затем стал противником учения Маркса.

Основные произведения: «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901), «Философия свободы» (1911), «Смысл творчества» (1916), «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Русская идея» (1946).

6.2.Экзистенциализм Бердяева

Бердяев занимался вопросами социального развития и смысла человеческой жизни. Человек, по Бердяеву, принадлежит к двум мирам, Это «мир» - мировая данность, эмпирические условия жизни человека, где царствует вражда, разорванность, рабство и мир  подлинный – идеальное бытие, где царствует любовь и свобода. Задача человека – освободить свой дух из этого плена, «выйти из рабства в свободу, из вражды «мира» в космическую любовь». Это возможно лишь благодаря творчеству, способностью к которому одарен человек, поскольку природа человека есть образ и подобие Бога-творца.

Обосновывая этику творчества, Достоевский понимает ее как создание чего-то нового, нового качества, но это не эволюция,  в ней ничего нового не создается, а творчество – это свобода. Тайна творчества есть тайна свободы. Творчество предполагает самоотречение человека, и все плохие качества направляются в положительное русло. Творчество – это путь освобождения «от» и «для». Первичный акт творчества – возникновение идеи в глубине сознания, а далее искусство воплощается в жизнь. Бердяев называл это социализацией гения. Каждый человек – гений, поэтому деление людей неправильно, т. к. отрицает индивидуальность, которая не зависит от социальных наслоений.

Большое внимание Бердяев уделяет взаимосвязи свободы и совести. Совесть дается человеку от Бога. У человека всегда конфликт между любовью к личности и любовью к идее – Богу, но никогда не нужно жертвовать любовью к ближнему.

В творчестве писателя проявляется интерес к государству, революции и войнам. Революцию связывал с жестокостью и насилием. Она происходит сначала в душах людей, а потом выплескивается в общество. Революция может дать много положительного для жизни людей, но она отрицает ценность личности, свободы и ведет к замене одной идеологии на другую, иногда даже более страшную.

Бердяев понимал историю как духовный процесс. Внимательно изучал понятие «особенность русской души», совмещающее в себе восточный и западный элементы, а так же православный аскетизм. Русская душа во многом языческая и необъятная. Писатель не согласен с мнением западных мыслителей, что русские люди консервативные и косные. Бердяев не примкнул ни к западникам, ни к славянофилам.

6.3. «Русская идея»

Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. Она глубоко вникала в то, что замыслил Творец о России, что есть Россия и какова ее судьба. Русским людям давно уже было свойственно скорее чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский народ – народ особенный. Мессианизм почти так же характерен для русского народа, как и для народа еврейского. Может ли Россия пойти своим особенным путем, не повторяя всех этапов европейской истории? Весь XIX и XX вв. идут споры о том, каковы пути России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы. И наша историософическая мысль будет протекать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к прошлому и особенно настоящему России и оптимистической веры и надежды в отношении к будущему.

Центральное место в произведении «Русская идея» Бердяева занимает Россия. Автора интересует вопрос о том, что «замыслил Творец о России», умопостигаемый образ русского народа, его идея.

Согласно Бердяеву, Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад. Она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала – восточное и западное. В душе русского народа есть такая же необъятность, безграничность, как и в русской равнине. У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Бердяев сравнивает русских с народами Западной Европы и делает вывод: русский народ не был народом культуры, он был более народом откровений и вдохновений. Он не знал меры и легко впадал в крайности. Кроме того, в России не было резких социальных граней, не было классов.

Два противоположных начала легли в основу формирования русской души: природная, языческая стихия и аскетически-монашеское православие. В русском народе много противоположных свойств: вера и неверие в Бога, смирение и непокорство, рабство и бунт. Для русской истории характерна прерывность, в ней есть уже пять периодов, которые дают разные образы. История России есть история Киевской Руси, времен татарского ига, Московской Руси, петровского и советского периода.

Православная религиозность исторически сложилась в тип храмового благочестия. Судьба философии в России мучительная и трагичная. Философия постоянно подвергалась гонению, и она нашла себе приют главным образом в духовных академиях. Очень важно отметить, что русское мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарному миросозерцанию.      Настоящее пробуждение философской мысли произошло у нас под влиянием немецкой философии. Трагедия русского народа в том, что русская власть не была верна словам: «не в силе Бог, а в правде». 

Много внимания Бердяев уделяет реформам Петра, т. к. благодаря им проявился необычайный взрывчатый динамизм русского народа. Автор подчеркивает неизбежность реформ Петра, которые были подготовлены предшествующими процессами, но имели насильственный характер. Без этих реформ Россия не могла бы выполнить своей миссии в мировой истории и не могла бы сказать свое слово. В этом вопросе философ возвращается к двойственности России: весь петровский период истории был борьбой Запада и Востока в русской душе. Петровская императорская Россия не имела единства, не имела своего единого стиля.

Таким образом, основной проблемой в «Русской идее» Бердяева является место России в мире и особенности характеров русского народа.    

        Спор славянофилов и западников был спором о судьбе России и ее призвании в мире. Славянофилы стремились к организации, органичности и целостности, это противопоставляется раздвоенности, расчлененности Западной Европы. Три элемента на Западе – Римская церковь, древнеримская образованность и государственность – были совершенно чужды Руси. Для славянофилов идеал русской жизни – это община и земщина. Они верили в великое призвание России. Славянофилами были богатые русские помещики, просвещенные гуманисты. Свободолюбивые, но очень вкорененные в почту, очень связанные с бытом и ограниченные этим бытом. Они не обращают внимания на русское странничество и бунтарство. Им свойственна была патриархальная ограниченная теория общества – это семья. У них вера в религию, свободу, а у западников – в революцию, в социализм.

Россией не был пережит гуманизм в западноевропейском смысле слова, у нас не было Ренессанса. У русских происходит смешение гуманизма с гуманитаризмом. Его связывали не столько с античностью, с обращением к греко-римской культуре, а с религией. Но слово гуманизм все-таки  связано с человеком и означает приписывание человеку особенной роли. Русским понятием был гуманизм христианский. Именно русскому сознанию свойственно было  сомнение религиозное, моральное и социальное в оправданности творчества культуры. Это было сомнение и аскетическое и эсхатологическое. Гуманизм входит составной частью в религию. В личности Иисуса Христа произошло соединение божественной и человеческой природы, и явился Богочеловек. Это должно было произойти в человеке, в обществе, в истории. На почве исторического православия, в котором преобладал монашеско-аскетический дух, не была и не могла быть достаточно раскрыта тема о человеке. Богочеловечество предполагает творческую активность человека.    

   Социальный вопрос в России носит консервативный, а не революционный характер. Это было связано главным образом  с русскими традиционными формами крестьянской общины и рабочей артели. Это было идеологией мелкого производителя. Социалисты-народники боялись политического либерализма, т.к. он влечет за собой торжество буржуазии. Герцен – противник политической демократии. Одно время он даже верит в полезную роль царя и готов поддерживать монархию, если она будет защищать народ. Социалисты более всего не хотели западного пути развития для России. Они хотят, во что бы то ни стало, избежать капиталистической стадии. Русский народ, как народ-богоносец – должен лучше Запада решить социальный вопрос. Но этот народ подстерегают и великие соблазны. Соловьева беспокоил вопрос о возможности христианского общества, и он обличал ложь общества, которое лжеименно называет себя христианским. Лишь под конец жизни он разочаровался в царства Божьего на земле. Он утверждал профетическое начало в христианстве и профетическую философию. Мечтой его было преображение всего космоса, заслугой – обличие неправды рационализма. Объявил протест против смертной казни. Оценки эстетические преобладают над оценками моральными. Он государственник, аристократ и романтик.

У нигилистов было подозрительное отношение к высокой культуре, но был культ науки, т.е. естественных наук, от которых ждали решения всех вопросов. Они популяризовали естественно-научную философию, то есть в то время  материалистическую философию. Культура привилегированного слоя стала возможной благодаря поту и крови, пролитых трудовым народом. Но русская идея есть эсхатологическая идея царства Божьего. Это не есть гуманистическая идея в европейском смысле слова. Но русский народ подстерегают опасности, с одной стороны, обскурантского отрицания культуры вместо эсхатологической критики ее, а с другой стороны – механической, коллективистической цивилизации. Только культура конца может преодолеть обе опасности. Наиболее близок к этому был Н.Федоров, который тоже обличал ложь культуры и хотел полного изменения мира, достижения равенства и братства не только социального, но и космического.

Русская идея в том, что складу души русского народа чужд культ власти и славы, которая достигается государственным могуществом. Государственная власть есть зло и грязь. Власть принадлежит народу, но народ отказывается от власти и возлагает полноту власти на царя. Лучше, чтобы один человек был «запачкан» властью, чем весь народ. Власть не право, а тягота, бремя. Никто не имеет права властвовать, но есть один человек, который обязан нести тяжелое бремя власти. Юридических гарантий не нужно, они увлекли бы народ в атмосферу властвования, в политику, всегда злую. Народу нужна лишь свобода духа, свобода думы, совести, слова. Анархия есть идеал свободный изнутри определяемой гармонии и лада, т.е. победа царства Божьего над царством кесаря. Анархизм есть хаос и дисгармония, т.е. уродство. Анархизм в русских формах остается темой русского сознания и русских исканий.  

Христианство есть не только вера в Бога, но и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке. Существует соизмеримость между Богом и человеком, и поэтому только и возможно открытие Бога человеку. Чистый, отвлеченный трансцендентализм делает невозможным откровение, не может раскрыть путей к Богу и исключает возможности общения между человеком и Богом. В Иисусе Христе – Богочеловеке, в индивидуальной личности, дано совершенное соединение двух природ, божественной и человеческой. Это должно произойти коллективно в человечестве, в человеческом обществе. Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между творцом и творением.

Русским свойственна православная религиозность, выработавшая тип русского человека с недовольством на мир, с его душевной мягкостью, с его нелюбовью к могуществу этого мира, с его устремленностью к миру иному, к концу, к царству Божьему. Русская народная душа воспитывалась не столько литургически, традиция христианского милосердия проникает в глубину душевной структуры. Ожидание новой эпохи Св. Духа связано с развитием, а не с катастрофой, которая приведет к абсолютной гармонии в Боге. Страдание Бога есть признак его святости. Религия Св. Духа и есть вечная христианская религия. Церковь Нового завета есть лишь символический образ вечной церкви.

Духовный перелом, связанный с русским Ренессансом, имел несколько источников. Более широкое значение для интеллигенции имел источник, связанный с марксизмом. Часть марксистов более высокой культуры привела к идеализму и, в конце концов, к христианству. В значительной степени отсюда и вышла русская религиозная философия. Другой источник Ренессанса был по преимуществу литературным. В начале века Д.С. Мережковский сыграл главную роль в пробуждении религиозного интереса и беспокойства в литературе и культуре. Третье течение в русском Ренессансе связано с расцветом русской поэзии. И эта поэзия очень знаменательна для русского сознания, для истории русских идейных течений, то была эпоха символизма. Символ есть связь между двумя мирами, знак многомира в этом мире. Был разрыв между интересами высшего культурного слоя Ренессанса и интересами революционного социального движения в народе и в левой интеллигенции, не пережившей еще умственного и духовного кризиса.

Русская мысль, русские искания начала XIX-XX вв. свидетельствуют о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа. Русский народ религиозный по своему типу и по своей душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно и неверующим. Русский атеизм, нигилизм, материализм приобретали религиозную окраску. Русские люди из народного трудового слоя, даже когда они ушли от православия, продолжали искать Бога и Божьей правды, смысла жизни. Русская идея – эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда – русский марксизм. Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости.

Немцы давно уже построили теорию, что русский народ – народ женственный и душевный в противоположность мужественному и духовному немецкому народу. Русские искания носят духовный характер. У русских моральное сознание очень отличается от морального сознания западных людей. У русских иное чувство земли, и сама земля иная, чем у Запада. Русские отличаются от Запада своей неповторимой душой.

Страницы: 1, 2, 3, 4