Реферат: Культура ставропольцев в XIX ВЕКЕ

Прошло четыре года училищной службы. Орловский епископ Гавриил, хорошо знавший Соловьева, когда был ректором Семинарии, сам предложил ему место священника. Соловьев сначала с благодарностью принял место, но его охватило духовное раздумье. Колебания его, впрочем, были непродолжительны. Отказавшись от места, он обратился к епископу назначить его послушником в Площанскую пустынь, но Преосвященный определил его в Брянский Печерский монастырь. С этого времени и началась его нелегкая трудовая жизнь в положении послушника. Пешком, с кожаной котомкой за плечами, с палкою в руках, совершил он в весеннюю распутицу двухсотверстный путь до назначенного ему брянского монастыря. В монастыре встретили его подозрительно: не было примера, чтобы инспектор и учитель училища начал поступление в монашество с низших степеней послушания.

Приставлен он был первоначально к должности чернорабочего на дворе и при кухне. Через четыре месяца он был назначен к вакансии пономаря в ранней Литургии; в этом звании думал он остаться навсегда. Но Промысел Божий дал его жизни и деятельности другое направление.

В то время, когда Соловьев упражнялся в подвигах послушания, неожиданно для епархиального начальства пришло распоряжение Святейшего Синода о немедленном отправлении послушника Соловьева на казенный счет в Петербургскую Духовную Академию, и Соловьев снова очутился на школьной скамье. Распоряжение это было делом его друга Борисова, в то время бакалавра Академии. Только привычка к послушанию и к беспрекословному исполнению всех велений начальства заставила Соловьева явиться в Петербург и остаться в Академии. Невольное пребывание в Академии скрашивалось сердечною дружбой и привязанностью Борисова. Зная хорошо духовные дарования и душевные качества Соловьева, Борисов не мог допустить, чтобы они остались без применения к делу на более широком поприще в области церковнообщественной жизни и заглохли в стенах монастыря, и привлек его поэтому в Академию, где мысли его должны были получить другое направление.

Поступив в Академию, Соловьев принял пострижение в монашество с именем Иеремии. Пострижение совершено было в академической церкви 21 ноября 1824 года Ревельским епископом Григорием (впоследствии митрополитом Петербургским).4 Иеремия пробыл в Академии только три года. Это трехлетнее пребывание не убило в нем прежней мысли остаться в монастыре, в уединении. При окончании курса он заявил начальству о своем намерении поступить в монастырь и просил, чтобы его не удостаивали никакой академической степени. Просьба строгого инока была исполнена, но в монастырь ему не скоро пришлось поступить. Вскоре по окончании курса в 1827 году он был рукоположен в иеромонаха и был назначен Законоучителем кадетского корпуса. В 1829 году перемещен был из корпуса бакалавром в Академию. В 1830 году состоялось назначение Иннокентия Борисова ректором Киевской Духовной Академии. Предстояла тяжелая, нежелательная для обоих друзей, разлука, так как, по словам Иеремии "оба они (т.е. Иннокентий и Иеремия) надобны были для поддержки в этом мудреном мире" (Преосвященный Иеремия. Биографический очерк. М., 1897, стр.9). Но митрополит Серафим, которому хорошо была известна жизнь двух друзей, пришел к мысли, что "Иеремия будет скучать без него" (там же), т.е. Иннокентия, и решил снова соединить их. На следующий день он предложил комиссии духовных училищ назначить Иеремию инспектором в Киевскую Академию, г Друзья возблагодарили Бога за неожиданное воссоединение и отправились в Киев, куда давно и всею душой стремился Иеремия. С назначением на должность инспектора Академии последовало и возведение Иеремии в сан архимандрита. В 1834 году он был перемещен ректором Киевской Семинарии и настоятелем Киево-Выдубецкого монастыря. В 1839 году сделалась свободною должность ректора Киевской Духовной Академии: Иннокентий друг Иеремии возведен был в сан епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии. Иеремия занял его место. "Исполнилось слово Спасителя, говорит, цитированный нами автор биографического очерка Преосвященного Иеремии, "всяк смиряя себя, вознесется" (Лк.ХУШ, 14). Сколько Иеремия не уничижал себя, все напрасно: он добровольно принял на себя тяжелые чернорабочие обязанности монастырского послушания, его против воли посылают в высшее учебное заведение; добровольно он, оказывается, от ученой степени, чтобы лишиться права получать высшие должности, его против воли назначают на такую должность, которая дается только имеющим высшую степень".5

Друзья детства расстались, наконец, в 1841 году. Иннокентий переведен был в Вологодскую епархию, а Иеремия, по обычаю, занял его место: назначен был викарием Киевской митрополии, с возведением в сан епископа Чигиринского. Разлука была тяжелая, но неизбежная. Оба они вступили уже в такой возраст, когда благодаря продолжительному жизненному опыту, менее могли нуждаться в нравственной взаимной поддержке и во взаимных наставлениях и назиданиях. Не надолго после остался в Киеве и Иеремия. Через два года он получил новое назначение: возведен в звание епископа Кавказского и Черноморского.

На пути к Ставрополю еще раз произошла встреча Иеремии со своим другом детства Иннокентием. Встреча произошла в Харькове. Иннокентий радовался духовною радостью за своего друга Иеремию. Заветная, задушевная мечта Иннокентия дать деятельности Иеремии направление, соответствующее его духовным дарования и силам, осуществилась. В ревности и способностях своего друга к труду для славы Божьей он никогда не сомневался; не сомневался и в благих результатах этого труда и, как показали последствия архипастыре кой деятельности первого Кавказского епископа, не ошибся в своих ожиданиях и надеждах относительно его.(Васильев, 613)

Чтобы не дать угаснуть Православию на Кавказе, надо было заменить существовавшее духовенство более образованным. Из опыта прошлых лет было видно, что приглашение духовенства из других епархий не давало ожидаемого результата. Нужны были местные силы, которыми могла бы свободно располагать епархиальная власть и давать им надлежащее направление, а через них и всей церковной жизни Северного Кавказа. Чтобы вызвать в духовенстве потребность к образованию, уничтожить в жизни его все препятствия к получению образования и создать из него способных и достойных служителей Слова Божья среди разнородного населения Северного Кавказа, нужно было открыть свою семинарию, и Преосвященный Иеремия с первых же дней вступления в управление Епархией пришел к мысли, что без семинарии невозможно правильное осуществление всех задач церковноепархиальной жизни, что пока не будет в Епархии своей Семинарии, епархиальная власть не может считать себя полным хозяином своего дела и действовать вполне самостоятельно. Мысль эта сделалалсь господствующей архипастырской деятельности Преосвященного Иеремии, всецело заняла его внимание, не давала ему покоя и нравственного удовлетворения, пока не была осуществлена на деле. "Основание Духовной Семинарии, говорил епископ Иеремия, я считаю не менее важным делом для Церкви, как и покорение Кавказа для государства".6 Вопрос об открытии Семинарии на Северном Кавказе возбужден был Преосвященным Иеремией вскоре по прибытии его в епархию.

Глава  III. Быт ставропольцев в XIXв.

  III-I. Жилища.

Основным типом крестьянского жилища на Ставрополье во второй половине XIX века были саманные хаты. Переселенцы, не успевшие еще отстроиться, жили в землянках. Бедным семьям в них приходилось жить довольно долго, пока собирались средства для постройки более основательного жилища. Землянку вырывали целиком в земле, крышу тоже делали земляную на досках, при этом она немного выступала над землёй. Вниз выкапывали ступеньки, стены внутри обмазывали глиной и белили. В землянках, как и в хатах, устанавливали русскую печь. В землянках крестьянe жили так же, как на «кочёвках» в степи. Первые переселенцы на Став­рополье по приезде на новое, необжитое ещё место, устраивали для жилья также «балаганы» — делали в земле углубление, прикрывали его бурьяном, а затем сеном.

С конца XVIII до середины XIX веков переселенцы на Ставрополье строили свои дома из дерева. Это объяснялось не только наличием тогда строи­тельного материала, но и тем, что колонисты из центральных губерний страны принесли навыки деревянного строительства и не сразу привыкли к «привычному для них саманному. Однако в 60-е годы большинство до­лов в сёлах построены были уже из самана, и только дома старожилов оставались деревянными. С начала XX века в крестьянском строительстве стали шире, чем во второй половине XIX века, применяться деревянные тоски, которые крестьяне приобретали на железнодорожных станциях.

В 70-е гг. XIX в. в Ставропольской губернии соотношение строительного материала, использовавшегося крестьянами при строительстве домов, было следующее. Домов, построенных из камня или обожжённого кирпича, в сёлах было 0,23 проц., деревянных домов — 19,14 проц., саманных — 80,63 проц.1 Дома крестьян, построенные на хуторах, были из такого же строительного материала, как  и в сёлах.

Саманный кирпич — этот основной строительный материал на Ставрополье — изготавливали из глины, смешанной с резаной соломой и навозом. Для постройки средней крестьянской хаты требовалось две тысячи кирпи­чей. Яму для фундамента рыли неглубокую — «в две лопаты», её обкладывали «диким» камнем. Камень для строительства в изобилии имелся на  Ставрополье около большинства сёл. Порог в доме делали бревенчатый, а     пол — земляной, крестьяне называли его «земью».2 «3емь» крестьяне обмазывали жёлтой глиной, подмазывали её каждую субботу и посыпали жёлтым песочком.

Крыша крестьянских домов во второй половине XIX — начале XX вв.
была двух-, реже — четырёхскатная, установленная на стропилах, крытая камышом или соломой. С 70-х годов XIX в. начинают повсеместно появляться черепичные крыши.

Отапливали дома в конце XIX — начале XX веков — в отличие от более раннего периода, когда ещё в изобилии имелись дрова, — соломой, сухим бурьяном, кизяком, «объедьями» (несъеденным кормом). Это топливо быстро прогорало, поэтому на зиму его запасали очень много. Трубы в домах делали из досок, камыша или хвороста и обмазывали глиной. В противопожарных целях местные власти отдавали распоряжения заменять такие тру­бы каменными, однако это редко выполнялось. Двери в крестьянских до­мах были деревянные, изготавливавшиеся из покупных досок.    

В каждой комнате или, как говорили крестьяне, «половине» дома делалось по два окна на улицу и по два-три окна во двор. Окна в чистой комнате     делались нередко больших размеров, чем в жилой, поэтому её иногда называли «светлицей». Окна закрывались деревянными ставнями, большей час­тью неокрашенными, украшались наличниками с незатейливой резьбой.3 Дома  крестьяне обязательно белили и внутри, и снаружи белой глиной, цоколь белили серой или жёлтой глиной. Для ставропольских сёл было характерно то, что белились не только саманные дома и турлучные постройки, но и деревянные дома, дома из камня и обожжённого кирпича.

Жилища (типа хаты) у ставропольских крестьян были, как правило, двух- или трёхкамерные. В плане они представляли собой вытянутые пря­моугольники, стоящие длинной стороной, реже фасадом, к улице. На Став­рополье получили распространение два основных вида планировки кресть­янской хаты. В первом случае жилище состояло из одной комнаты и сеней, реже — из двух смежных комнат и сеней. Во втором случае хата-«связь» состояла из двух комнат, разделённых сенцами. В начале XX века некото­рые богатые крестьяне стали строить квадратные в плане — «круглые», как их называли, дома. Планировку таких домов, как и название, ставро­польские крестьяне заимствовали у зажиточного казачества Кубани и Дона. Сени в крестьянских домах делались большими, особенно если жилище имело всего одну комнату, иногда — больше самой комнаты. Напротив вход­ной двери (если в сенях не было второй двери, ведущей на улицу) находил­ся чулан, сделанный из сосновых досок. Потолка в сенях не было, там находился лаз на чердак с приставленной к нему лестницей. В начале XX века к домам иногда стали пристраивать открытую веранду — «коридор».

Комнаты в крестьянских домах были, как правило, невысокие, часто не выше двух метров. Комнату, где находилась печь, называли теплушкой, или прихожей, а чистую комнату — горницей, в начале XX века — «за­лом». В отапливаемой теплушке, или «хате», жили хозяева, горница без печи была холодной и чистой. Эта комната служила в летнее время для приема гостей, а зимой, бывало, иногда превращалась в кладовую. Жилая же комната «служит настоящим обиталищем крестьянской семьи, в ней происходит вся домашняя жизнь семьи: здесь в огромной печи печётся и варится пища, здесь происходит столование, и производятся домашние работы, отдыхает и спит вся семья».4 В некоторых сёлах зажиточные хозяе­ва строили иногда дома из двух горниц, спальни, сеней и чулана, коридора. «Дома по такому плану строят только тогда, когда есть другой дом, кото­рый служит кухней и общей жилой хатой», — писал современник,

В тех сёлах, где преимущественно был распространён вариант плани­ровки «две комнаты через сени» (Благодарное, Константиновское, Александровское и других), у двери, ведущей из дома на улицу, устраивалось крыльцо, обычно украшенное как можно лучше, обязательно с лавочками. Наличие крыльца в саманных домах с земляными полами — специфика жилищ именно ставропольских крестьян, так как в других южных губер­ниях, где бытовали жилища с земляным полом, устраивать крыльцо бык не принято.

Если семья была очень большая, то на одном дворе ставили два доме, 15 проц. всех дворов было с двумя домами5. Готовили пищу в таком случае всё равно в одном доме — в том, где жили старики.

Интерьер в крестьянских домах был незатейлив и не отличался разнообразием. В сенях стояли вёдра с водой, находилась мелкая хозяйственная утварь, здесь обычно снимали обувь при входе в дом. Часто в сенях устраи­вали дощатые закрома для зерна. В чулане часто находились сундуки с приданым, там же висела одежда на вешалках, которые представляли со­бой колышки, забитые в стенку. Вешали одежду также на ремень, протяну­тый от стеньг к стене чулана.

Вся обстановка комнат делалась в основном руками самих крестьян. Покупали обычно только шкаф. В жилой комнате, а она часто была и един­ственной, передний угол занимали стоящие на полке иконы; рядом с печью или под образами находился деревянный стол, а также лавки у стен. Шкаф для посуды находился у двери, здесь же стоял ткацкий станок и прялки. Ткацкий станок находился в комнате только зимой, на лето его разбирали и выносили в сарай.

Вдоль задней стены, от печи до противоположной стены, устраивали деревянный «пол», или помост («примост», как его называли крестьяне) — настил метровой высоты из досок. «Тесовый помост на ножках, вышиной около 1 аршина от полу... служит местом ночлега для всей семьи и заменяет разом несколько кроватей», — писал современник. У зажиточных кресть­ян были лавки со спинками и жёсткие деревянные диваны с несложной резьбой на спинке. Вся деревянная мебель была некрашеная, красить ее желтой краской стали лишь в начале XX века. Тогда же появляются у некоторых крестьян табуретки, а у зажиточных даже стулья.

Если в доме была вторая комната — горница, предназначенная для приёма гостей, то её убранство было таким же, как и жилой комнаты. В горнице же находились наиболее ценные для семьи вещи. За столом, по­крытым скатертью, принимали самых дорогих гостей. Перед иконами в этой комнате отец благословлял сына на военную службу или перед вступ­лением в брак. Здесь стояла нарядно убранная кровать, и находились иног­да сундуки с приданым.

Спала вся семья на «помосте», дети же и старики обычно на печи. Летом молодёжь спала во дворе или на «земи» в хате. В зажиточных семь­ях, где были деревянные кровати, в будние дни застилали их подстилками, а в праздничные убирали простынями, украшенными кружевами или вы­шивкой, а также «косячковыми» (из лоскутков) одеялами и наволочками с кружевами. На таком нарядном белье не спали, а стелили его только для красоты.

Во второй половине XIX века комнаты крестьянского дома украшались вышитыми рушниками на стенах. В начале XX века в зажиточных семьях на стенах появляются ковры.

Освещалась комната подвешенным к потолку светильником, который представлял собой сало и фитиль из ваты, помещённые в железную посуду. Использовали крестьяне для освещения также самодельные свечи из говя­жьего жира. В конце XIX в. появились в домах крестьян и керосиновые лампы.

В каждом крестьянском дворе, кроме жилого дома, были одна (или несколько) пунек — небольших однокамерных строений без печи, исполь­зовавшихся в качестве подсобных помещений (там стояли кадушки с му­кой, люльки, хранились посуда, одежда). У украинских переселенцев было принято устраивать во дворе летнюю кухню с русской печью. Это частично переняли и русские, которые зачастую стали использовать вместо кухни сарай, поставив там печь. Часто кухню во дворе делали с чуланом, а иногда там устраивали и деревянный помост вдоль стены; таким образом, кухня фактически превращалась во второй дом. Амбар находился во дворе напро­тив дома. На заднем дворе находились помещения для скота. Обычно во дворе устраивали или три отдельных база — для коров, волов с быками и овец, или же перегораживали один большой баз на три части.

Во дворе крестьяне устраивали обязательно и погреба. Называли их «выход». Устраивались и ледники, выложенные камнем. Зажиточные кре­стьяне строили в селе бани, в которые приходили мыться односельчане каждую субботу. Чаще такие бани строили у себя во дворе, но если в селе была река, то бани строили иногда у берега.

В результате Столыпинской аграрной политики многие крестьяне вы­ходят из общины и выделяются на хутора. Власти поощряли образование хуторов, для возведения хуторских построек крестьянам выдавалась ссуда. Ссуда давалась сроком на 15 лет, однако получить её могли только зажи­точные крестьяне, которые должны были представить гарантию своей платежеспособности. Как правило, у большинства крестьян, просивших ссуду, в селе имелась усадьба с постройками (1915 — 1916 гг.). Все постройки на хуторах делались по типовым проектам из огнеупорных материалов; стро­или их наемные рабочие. «Образцовая хуторская постройка» представляла собой многокомнатный дом на каменном фундаменте или фундаменте из жжёного кирпича, с каменным цоколем и саманными стенами. Стоила та­кая постройка в целом 1200 — 1300 рублей.

Самобытность поселений и жилищ ставропольских крестьян и казаков выражалась в специфическом сочетании отдельных элементов, привнесён­ных переселенцами из разных губерний России и Украины. На характер поселений и типов жилищ крестьян Ставрополья наложили свой отпечаток также и природные условия края.

В жилище крестьян Ставрополья ярче, чем в других районах страны, проявлялось резкое социальное расслоение. Если жилища бедных и сред­них крестьян представляли собой однокомнатные саманные хаты, то зажи­точные хозяева имели просторные деревянные многокомнатные дома с де­ревянным полом и железной крышей. Имущественная дифференциация сказывалась и на внутреннем убранстве жилища. Различие проявлялось также в хозяйственных постройках: у зажиточных крестьян было не толь­ко больше помещений для скота и других хозяйственных нужд, но и все постройки были добротнее, из лучших материалов. У сельской верхушки в начале XX века в жилище и интерьере появляются элементы, сближающие их культуру с городской.

    III-II. Одежда.

В первой половине XIX века ещё не сложился единый комплекс одеж­ды, характерный для всего крестьянского населения Ставрополья. Склады­вание общих форм народного костюма на Ставрополье началось со второй половины XIX века и закончилось примерно к 70 — 80-м годам.

В конце XIX — начале XX веков для одежды крестьян Ставрополь! была характерна довольно большая зависимость от городской моды. В на­чале XX века в связи с бурным развитием капитализма в этом районе здесь резче, чем в центральной России, проявилась имущественная дифференци­ация среди крестьян, что сказывалось и на одежде. Зажиточность ставро­польских крестьян была выше, чем в целом по России, поэтому здесь про­исходило сравнительно быстрое вытеснение домотканых материалов фаб­ричными. Зажиточные крестьяне имели возможность шить одежду из доро­гих покупных материалов, заимствуя элементы городской моды, тогда как бедняки довольствовались традиционными домоткаными изделиями, у се­редняков же праздничная одежда шилась из покупных материалов, а до­машняя и рабочая — из домотканых.1

Одежду до конца XIX века крестьяне шили за редким исключением сами, в начале XX века в сёлах Ставрополья появляются модистки и порт­ные, которым отдавали шить праздничную одежду не только зажиточные, но и среднего достатка крестьяне. Деревенские портные шили верхнюю одеж­ду за натуральную плату или за деньги, часто разъезжая по сёлам в поис­ках заказов. Повседневную одежду, как правило, шили сами. В начале XX века в зажиточных семьях появляются швейные машинки, бедняки про­должали шить одежду руками. Социальные различия сказывались в основ­ном на качестве материала и на количестве одежды, а не на её покрое и фасоне, хотя несомненно, что новая модная одежда появлялась в первую очередь у кулацкой верхушки и сельских богатеев.

Большую часть одежды в XIX веке (а бедняки и в начале XXвека) изготовляли из домотканого холста («замашнины») и домотканого сукна. Ткали холст из конопли, реже из льна. За зиму мастерицы успевали на­ткать по семь кусков холста в 33 аршина длиной (аршин — 0,71 м). Выт­канные холсты были серого цвета, поэтому крестьянки их отбеливали.2

Основу женского костюма в конце XIX — начале XX веков составляли рубаха и юбка с кофтой. В первой половине XIX века крестьянки на Ста­врополье, наряду с рубахами и юбками, носили также ситцевые сарафа­ны, привезённые с собой на Северный Кавказ переселенцами из Воронеж­ской губернии. Праздничные сарафаны шили из канауса, украшая их лен­тами и позументами. В 60-е годы в некоторых сёлах шёлковые и шерстя­ные сарафаны носили как праздничную одежду, однако в 70-е годы они уже целиком исчезли из комплекса женской одежды. В конце XIX — нача­ле XX веков женщины и взрослые девушки ходили дома в рубахе, надев поверх неё юбку; выходя же из дома на улицу, поверх рубахи обязательно надевали кофту.

Часто женские рубахи шили из двух частей — стана и подставы. В первой половине XIX века и стан, и подстава были домотканые, однако подстава шилась из более грубого холста, а стан из белого и тонкого. В конце XIX века стан рубашки стали шить из ситца или другого покупного материала, а подставу из домотканого холста «замашную» или же бязе­вую, из миткаля, ситца, отделывая их на груди и внизу прошвой или вяза­ным кружевом шириной в ладонь. Подол рубашки часто вышивали, а юбку в таких случаях подтыкали, чтобы виднелась вышивка.

Юбки и кофты шились, в зависимости от достатка и назначения, из шерсти, поплина, миткаля, ситца, домотканого сукна. В начале XX века вошли в моду «парочки» — юбки с кофтами, сшитые из одного материала. Зажиточные крестьянки носили «парочки» с матросским воротником, сши­тые из бархата. Юбок крестьянки носили всегда несколько, шились они широкими, в пять-шесть полос, часто с «брызжей» — широкой оборкой до подолу. Самая нижняя юбка была обязательно белая (замашная или мит­кальная), часто с прошвой, которая виднелась из-под верхней юбки. Праздничные юбки украшались по подолу кружевом, стеклярусом; в начале века стало модно пришивать на юбку два вертикальных ряда пуговиц.3

Кофты ставропольские крестьянки шили короткие, носили их навыпуск, они доходили до бёдер. Шили их, как правило, прямыми или чуть расши­ренными, с длинными узкими рукавами. Назывались такие кофты холодайки». В начале XX века наиболее распространёнными стали нарядные кофты с большой гипюровой вставкой на груди. На груди пришивали так­же в несколько рядов кружево: богатые — покупное, бедные — домашней вязки. Кофты также украшали защипами, пришивали тесьму, декоратив­ные пуговицы, шили на ситцевой подкладке, иногда даже на вате.

В качестве зимней верхней одежды женщины носили длинные «кохты», или «пальтушки», как их ещё кое-где называли. Их шили на вате, покрывали репсам или другим плотным материалом, подкладку делали из ситца, простёгивая её вместе с ватой. Кохты шили без застёжки, с широ­ким запахом, чтобы можно было завернуть в полу ребёнка. До конца XIX века в качестве теплой верхней одежды женщины, как впрочем, и мужчи­ны, носили «халаты», которые шили обычно из домотканого сукна или нанки на вате, без воротника. В начале XX века халаты вышли из употреб­ления, уступив место «шубкам» («шубейкам») — чёрным суконным пальто на вате с меховым воротником. Шубки шили длинными, часто до пят, на ситцевой или фланелевой подкладке, с хорьковым, реже лисьим шалевым воротником, иногда с манжетами. Носили их как праздничную одежду. Каждой девушке в начале XX века родители старались приобрести к заму­жеству модную шубку.4

Страницы: 1, 2, 3, 4