Дипломная работа: Анализ судебной реформы Столыпина

Дипломная работа: Анализ судебной реформы Столыпина

Содержание

1. Обсуждение законопроекта о введении состязательного начала в обряд предания суду в III Государственной думе

2. Обсуждение законопроекта об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе в III Государственной думе

3. Обсуждение законопроекта о преобразовании местного суда в III Государственной думе

Выводы и рекомендации

Библиографический список

1 ОБСУЖДЕНИЕ ЗАКОНОПРОЕКТА О ВВЕДЕНИИ СОСТЯЗАТЕЛЬНОГО НАЧАЛА В ОБРЯД ПРЕДАНИЯ СУДУ В III ГОСУДАРСТВЕНОЙ ДУМЕ

законопроект преступный служба дума

Сущность законопроекта «о введении состязательного начала в обряд предания суду», который был внесён правительством в Третью Государственную думу в ноябре 1907 г. состояла в следующем. Для того, чтобы ускорить процесс судопроизводства по уголовным делам с участием присяжных заседателей, Министерство юстиции выступило с предложением ввода для передачи прокурором обвинительного заключения в судебную палату, которая служила «обвинительной камерой», перепроверявшей результаты проведения предварительного следствия перед направлением дела в окружной суд, вместо обязательного порядка – порядок диспозитивный. То есть поставить его в зависимость от желания обвиняемого. Министерский законопроект также предполагал предоставить возможность участвующим в деле лицам и их адвокатам отстаивать свои интересы в ходе разбирательства дела в судебной палате, давая там свои «словесные объяснения». Дума внесла в правительственный законопроект определённые дополнения и изменения, направленные на установление дополнительных гарантий лицам, желавшим направить «возражение» на обвинительный акт прокурора в судебную палату. Наиболее важная из поправок предполагала обязательное предоставление несовершеннолетнему обвиняемому защитника для разрешения вместе с ним вопроса о необходимости передачи его дела в обвинительную камеру. Министерский законопроект с поправками думской комиссии, был принят Думой весной 1909 г. Однако Государственный совет в качестве второй законодательной инстанции отклонил его, высказавшись категорически против и правительственной статьи о возможности сторонам и их защитникам предоставлять свои объяснения в судебной палате, и думской поправки к законопроекту, предполагавшей оказание обязательной юридической помощи несовершеннолетним, мотивируя это в основном тем, что реализация этих положений вызовет «торможение» судебного разбирательства. В связи с этим законопроект был повторно внесён в Думу с поправками согласительной комиссии в декабре 1910 г. В силу того, что Дума категорически не согласилась с теми изменениями, на которых настаивал Государственный совет, законопроект был отклонён и в силу так и не вступил.

Полемика, вызвавшая оглашение поправок согласительной комиссии в Думе, демонстрирующая различия в позиции думских группировок по отношению к основным положениям законопроекта, так же как и ранее рассмотренные парламентские дебаты, даёт нам возможность увидеть различия в правосознании господствующих фракций российского парламента третьего созыва.

Ораторы от правых отстаивали редакцию Государственного Совета. Г.Г. Замысловский, проголосовавший за них в согласительной комиссии (первоначально вообще выступая против существования обвинительных камер как таковых), вопреки очевидности считал, что контроль над действиями прокуратуры посредством установления состязательного начала в деле проверки обвинительного акта будет якобы способствовать переходу прокуратуры из роли охранителя законности к роли обвинителя, и что гораздо более действенным поэтому является уже существующий «внутриведомственный» контроль над прокурором. Это ярко иллюстрирует общую позицию правых, согласно которой право являлось простым орудием в руках государственной власти, которая отождествлялась ими с властью административной. Для оправдания своей точки зрения эти фракции применяли излюбленный аргумент националистических организаций, широко пользующихся методом социальной демагогии – обращение к интересам «простого русского народа». Они, по мнению ораторов от правых, состояли в устранении «несправедливости», позволявшей в случае принятия думского законопроекта богатым отстаивать свои интересы в обвинительной камере посредством найма адвоката и не позволявшей делать то же неимущим. Однако подлинный мотив негативного отношения к законопроекту состоял в неприкрытой ненависти ораторов от правых к адвокатуре как таковой. Ф.Ф. Тимошкин выразил желание вообще отменить институт адвокатуры как якобы «мешающий» судопроизводству и отстаивающий лишь собственные корыстные интересы. В этом стремлении к «уравнению в бесправии» проявилось крайне негативное отношение правых к автономии личности от государства, к предоставлению ей возможности самостоятельно отстаивать свои права перед лицом государственных органов. Это означало и отсутствие стремления правых депутатов в своих интересах повышать политическую и правовую культуру народа, содействовать преодолению его правового нигилизма – следствия многовековой отсталости.

Относительно октябристской фракции необходимо сказать, что по этому вопросу она раскололась. Определённая её часть, рупором которой явился член согласительной комиссии Г.В. Скоропадский, изменила своему первоначальному мнению и согласилась с поправками Государственного совета. Причиной тому, видимо, была позиция безусловной поддержки правительства, которой придерживались некоторые члены фракции. И поскольку правительство не выступило в поддержку своего проекта, присоединившись к мнению Совета, они также сочли невозможным отстаивать свою прежнюю позицию. Идя вслед за мнением правительства, в свою очередь, перемещающегося в фарватере «поправевшей» политической конъюнктуры, Г.В. Скоропадский начал утверждать, что ускорение судопроизводства – «главная» часть законопроекта, что её надо добиться «во что бы то ни стало», не обращая внимания на явное умаление правовых гарантий обвиняемого. Само понятие состязательности, первоначально фигурировавшее в названии законопроекта, трактовалось им предельно узко – как синоним диспозитивности направления дела в обвинительную камеру. Активно поддержал член согласительной комиссии и аргумент Совета и правых о якобы «несправедливости» предоставления возможности сторонам давать объяснения в обвинительной камере и прибегать при этом к услугам профессионального адвоката, даже усиливая его доводами о предстоящих дополнительных расходах казны, фактически принося интересы защиты прав личности интересам исполнительной власти. Однако другая, бóльшая часть фракции, представителем которой в комиссии был депутат С.В. Андронов, продолжала оставаться на прежних позициях. Для неё была очевидна ценность обвинительной камеры как инструмента, защищавшего личность на этапе предания суду. Согласившись с диспозитивным порядком передачи дела в обвинительную камеру из-за чрезмерной загруженности палат, ораторы от этой части октябристов, тем не менее, последовательно отстаивали принцип состязательности при рассмотрении там обвинительного акта. Депутаты говорили о том, что «скорости суда не должна быть принесена в жертву справедливость» и что разгрузка судебных палат новым порядком восхождения туда дел и так позволит ускорить процесс. На первое место ими выдвигались интересы подсудимого, защита прав личности от возможного «затемнения истины» прокурорской администрацией, которая осуществляла государственное преследование и была заинтересована в успехе обвинения. Октябристы в связи с этим обратили внимание на надуманность аргументов Государственного совета и правых о якобы создаваемой законопроектом социальной несправедливости. Они убедительно доказали, что уравнение, предлагаемое правыми, достигается в сущности тем, что необходимая для того, чтобы квалифицированно отстаивать интересы подозреваемого, юридическая защита будет устранена и оценке государственного обвинения не будет противопоставлена другая, ограждавшая интересы личности. Однако, в целом, «левыми» октябристами была высказана достаточно пассивная и умеренная позиция, выражавшаяся в том, что голосование против поправок Совета необходимо, прежде всего, для того, чтобы не менять старый порядок предания суду, который в целом их устраивал. Необходимость не допустить ухудшения судебной процедуры была для этой части фракции главным смыслом борьбы против новой редакции законопроекта. Причина этого, по-види-мому, состояла в том, что инструментом ограждения прав личности октябристы считали современный, учитывающий, пусть и в минимальной мере, интересы гражданского общества, государственный механизм, подрывать который они не хотели. Поэтому оратор от «левой» части фракции Н.Т. Шубинской говорил о том, что он «не сторонник полемики законодательных учреждений между собой».

Позицию кадетов озвучил в ходе думских прений признанный думский златоуст В.А. Маклаков. Для Маклакова и кадетов на первом месте стояла защита интересов личности и её прав, а также укрепление авторитета российского правосудия в глазах населения. Достижение этого возможно, по мнению представителя кадетов, лишь при условии максимальной независимости всего процесса судебного разбирательства от узко понимаемых «государственных интересов», под которыми зачастую скрывались приверженность дисциплинарным методам управления российской юстицией. Поэтому Василий Алексеевич выступал против самой сущности законопроекта, реализовывавшего, не в последнюю очередь, бюрократический интерес «упрощения судопроизводства». Кадетский оратор полагал, что мотивировка источника законодательной инициативы о том, что обвинительная камера – формальная инстанция, лишь замедляющая ход судебного разбирательства, абсолютно неверна. Самым ценным моментом в деятельности обвинительной камеры было то обстоятельство, что она служила действенным инструментом контроля над прокуратурой, который заставлял её более тщательно выполнять свою обязанность по составлению обвинительного акта, не допуская небрежности и произвола. Особенно ценна, по мнению Маклакова, была как раз независимость членов судебной палаты от административных интересов, реализовывавшихся через дисциплинарные меры воздействия, которым могли быть подвергнуты представители прокуратуры. Поэтому, на взгляд кадетского лидера, законопроект был ценен лишь положениями, открывавшими возможность для введения состязательного начала в процедуру оценки обвинительного акта судебной палатой. Это начало позволило бы, с точки зрения оратора партии народной свободы, ввести подлинное равноправие, обеспечить подлинно независимое разрешение этого вопроса судебной инстанцией, в интересах ограждения прав личности в суде. Ибо в противном случае, обращает внимание Маклаков, «разбор тяжбы обвиняемого и прокурора превращается в интимную беседу прокурора с инстанцией его проверяющей». Он категорически возражал против аргумента о затягивании судебного разбирательства полемикой сторон в судебной палате, поскольку полагал эту незначительную задержку не оправдывавшей ущемления прав подсудимого и падения авторитета правосудия в глазах населения как следствия «скандального» характера процессов, в которых относящиеся с большей «чуткостью к справедливости» присяжные своими приговорами «будут полемизировать с прокуратурой и следствием». В отличие от октябристов кадеты и прогрессисты, анализируя законопроект, шли даже далее – их категорически не устраивал весь старый порядок придания суду: в ходе прений они активно выступали за дальнейшее расширение состязательного начала путём распространения его на предварительное следствие. Кадетский лидер полагал, что государство должно быть подконтрольно гражданскому обществу. Поэтому он сделал акцент на выявлении реакционной роли Государственного совета, утверждая, что эта роль и должна обусловить решительное «отвержение» его законопроекта. Близкую к кадетам позицию заняли прогрессисты, которые так же горячо и по тем же мотивам поддержали думскую редакцию. Обращает на себя внимание мотив, по которому оратор от прогрессистов С.И. Комсин 2-й категорически отверг аргумент правых и Государственного совета о создании ситуации неравноправия для обвиняемых, пожелавших и не пожелавших лично участвовать в разбирательстве дела в палате. Для него отстаивание своего права неразрывно связано с понятием автономии личности, её независимости от государственной власти – с её именно индивидуальным «правом», а отнюдь не обязанностью искать защиты. Понятие гражданина для него – это, прежде всего, знание своих прав и желание, а отнюдь не только возможность ими пользоваться. Только таким образом должно было на его взгляд идти правовое воспитание населения.

Итогом обсуждения стало отклонение Государственной думой всех поправок Государственного совета и, как следствие, его провал в этой инстанции.

Исходя из вышеизложенного можно сделать следующий вывод. Господствующие фракции Думы в силу различий в партийном правосознании по-разному относились к содержанию законопроекта «о введении состязательного начала в обряд предания суду». Эти различия, которые продемонстрировали бурные дебаты в Думе по поводу принятия законопроекта, заключалось в различных взглядах на сущность и соотношение государства и права; на положение личности в государстве; на цели и методы повышения правовой культуры населения.

Для правых право являлось простым инструментом в руках государства. Поэтому правовой статус личности в государстве, на их взгляд, должен был характеризоваться отсутствием всякой автономии от государственной власти, под которой они фактически понимали власть административную, исполнительную (т.к. необходимости воздействия гражданского общества на государство они не признавали). Налицо было и их стремление, используя политическую и социальную демагогию, поддерживать низкую правовую культуру основной массы населения, законсервировать правовой нигилизм широких народных масс в целях отстаивания своих реакционных политико-правовых идеалов. В отличие от правых думский центр, представленный, в первую очередь, Союзом 17 октября, полагал, что государство должно выражать общественные интересы, но в то же время контролировать общество. Иначе говоря, по мнению ораторов от центра, необходимо было расширение участия гражданского общества в управлении делами государства, но постепенное и под контролем властного аппарата. Поэтому на право октябристы смотрели как на инструмент, защищающий интересы личности, но, в первую очередь, не от государства, а посредством государства. Отсюда – противоречивость и непоследовательность позиции фракции, с одной стороны, признающей правовую автономию личности и необходимость её защиты от государственного произвола, а с другой, ищущей соглашения с властью иногда за счёт сужения этой самой автономии. Кадеты, а также примыкавшие к ним прогрессисты полагали, что государство должно быть подконтрольно гражданскому обществу, что главная функция государства и права – обеспечение прав личности. Они придерживались доктрины, согласно которой право должно стоять выше государства, связывать его, заставлять выполнять свои требования, тем самым выступая провозвестниками идеи правового государства на российской политической арене. Кадеты полагали, что личность должна обладать полной правовой автономией и быть надёжно защищена от опасности произвола, исходящего, в том числе, и от государственной власти.

В отличие от правых они и прогрессисты полагали необходимым поднять правовую культуру населения путём предоставления права каждой отдельной личности отстаивать свои интересы, в том числе и от государства.

Это позволяет понять, что взгляды на судебный процесс у различных группировок российского парламента начала XX в. находились в теснейшей взаимосвязи с их общей политической позицией по отношению к тем принципам, которые, по их мнению, должны были определять взаимодействие государства, общества и личности. Камнем преткновения, водоразделом между фракционными позициями здесь, как и в процессе обсуждения других законопроектов, лёгших в основу судебной реформы, были различия по отношению к постулатам, положившим основу концепции правового государства.

2 ОБСУЖДЕНИЕ ЗАКОНОПРОЕКТА ОБ ИЗМЕНЕНИИ ПОРЯДКА ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ О ПРЕСТУПНЫХ ДЕЯНИЯХ ПО СЛУЖБЕ В III ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

Законопроект «Об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе» [22, с. 40–51] был внесён в Государственную думу осенью 1907 г. по инициативе правительства. Он был передан Государственной думой на рассмотрение комиссии по судебным реформам 19 марта 1909 г. Доклад комиссии был внесён на общее обсуждение в марте 1911 г. Проект активно обсуждался в Думе в 1911–1912 гг. и в феврале 1912 г. был передан в Государственный совет, который своим решением от 9 апреля 1913 г. постановил возвратить его уже Четвёртой думе для нового рассмотрения. В итоге законопроект утверждён так и не был.

Проект этого закона был направлен к сужению так называемой «административной гарантии», т.е. к уменьшению тех процессуальных особенностей, которые отличали производство дел «о преступных деяниях по службе», касающихся должностных лиц от общего порядка судопроизводства. Главной такой особенностью было то, что для возбуждения уголовного преследования и предания суду требовалось обязательное согласие начальства подозреваемого, а судебное разбирательство проводилось без участия присяжных и, в основном, судами второй и третьей инстанции – судебными палатами и сенатом. Правительственный проект вносил в действующее законодательство о предании суду должностных лиц следующие новеллы. Во-первых, прокурору и потерпевшему предоставлялось право обжаловать решение начальства в особые присутствия, состоящие из представителей административного и судебного ведомств, а затем в судебные палаты и сенат. Во-вторых, предание суду должностных лиц теперь должно было осуществляться на общих основаниях (включая даже отмену обязательного высочайшего разрешения на предание суду губернаторов). В-третьих, теперь дела о преступлениях, совершённых по должности, должны были рассматриваться, как и прочие тяжкие уголовные преступления с участием присяжных заседателей. Причём предусматривалось расширение круга должностных лиц, чьи дела рассматривались судом первой инстанции – окружными судами.

Однако, вместе с тем, законопроект не устранял административную гарантию, полностью оставив в неприкосновенности самый важный её элемент – обязательное согласие начальства на предание суду своего подчинённого. Для оправдании этого министром юстиции И.Г. Щегловитовым, участвовавшим в думских дебатах, привлекались такие аргументы, как: специфика административной деятельности, в которой затруднительно будет разобраться судам; отсутствие в России административной юстиции и достаточно чёткого законодательного регулирования пределов «вмешательства государственной власти в частноправовую область». Однако то, что в период неограниченного самодержавия эти законодательные пробелы не были устранены, да и при «новом порядке управления» законотворческие инициативы, призванные устранить эти недостатки законодательства, крайне редко исходили от правительственной власти и, во всяком случае, так и не были проведены в жизнь, позволяют усомниться в искренности этих мотивов. Целью законопроекта, как следует из его же речей, министр считал преодоление «разложения» административной власти, разрушающей государственное управление, и устранение разного рода «технических затруднений», мешающих «правильному течению» административной деятельности. Поскольку в глазах представителей правительственной власти источником суверенитета являлся монарх, то все преобразования, касавшиеся механизма осуществления государственной власти должны были быть направлены на создание технически совершенной властной вертикали, выполнявшей повеления суверена и подчинённого ему правительства. Поэтому полная отмена административной гарантии в ситуации, когда в России существовала относительно независимая судебная власть, с которой приходилось считаться, грозила правительству ослаблением монолитности администрации и её готовности выполнять распоряжения «безоговорочно», что министр трактовал как угрозу «энергии должностных лиц». Не случайно, участвуя в дебатах, глава российского ведомства юстиции открыто выступил против теории разделения властей в её классическом варианте, которая фактически выступала теоретической базой упразднения гарантии, утверждая, что она «ныне уж оставлена» и «современное правосознание относится к ней в высшей степени отрицательно» [5, ст. 2115].

Поправки, внесённые в законопроект думской комиссией, предусматривали: расширение полномочий прокурорского надзора, которому предоставлялось право в некоторых случаях без ведома начальства начинать предварительное следствие и усиление близости к населению, а также независимости судебных присутствий, разрешавших пререкания между прокуратурой и начальством о необходимости возбуждения уголовного преследования.

Анализ обсуждения основных положений законопроекта представителями парламентских фракций позволяет нам выявить особенности их фракционного правосознания, отношения различных депутатских партийных группировок к государственной власти, обществу и личности.

Правые фракции, в целом, дружно выступили против законопроекта, считая его «несвоевременным». Тем не менее, они проголосовали за переход к постатейному чтению и активно участвовали в дебатах. Во-первых, они рассчитывали своими предложениями противодействовать поправкам думской комиссии, усиливавшим те элементы законопроекта, которые были направлены к совершенствованию независимого контроля над административной властью. Во вторых, правые полагались на реакционную позицию Государственного совета (который, действительно, впоследствии «провалил» законопроект).

Ответ на вопрос о причинах отрицательного отношения к попыткам ужесточить контроль над соблюдением законности действий чиновников по отношению к частным лицам надо искать, по-видимому, во взглядах правых на сущность и предназначение государственной власти. Источником суверенитета, по мнению правых, являлся монарх. Представители власти, на их взгляд, должны были быть носителями определённой реакционной идеологии, которую они называли «русским национальным духом», «русской национальной идеей» – т.е. они обязаны исповедовать национализм под лозунгом «Россия – для русских», великодержавный шовинизм и православие в его «фундаменталистском» варианте. Все, кто не поддерживал идейные догматы правых, автоматически записывались последними в разряд не «истинно русских людей», а «супостатов». Поэтому правые не доверяли государственной власти. По их мнению, не только исполнительная, но и (в гораздо большей степени, как относительно автономные от суверена) законодательная и судебная власть были в результате «неоконченной» по их мнению «смуты» 1905 г., подорвавшей основы «русского национального духа», в огромной степени инфильтрованы представителями таких «супостатов» и выполняли их преступную волю. Поэтому в целях прекращения «смуты» они считали любой независимый контроль над административно-полицейскими органами абсолютно недопустимым.

Правые выступали, таким образом, противниками разделения властей. Точнее под флагом «действительного» разделения властей фактически предлагали изоляцию исполнительной власти от законодательной и судебной, с тем, чтобы лишить возможности общество осуществлять какой-либо надзор над администрацией. Народное представительство они рассматривали как законосовещательный орган, выражавший «народное» мнение», а судей – как исполнителей царской воли. Именно по этой причине ораторы от правых, прикрываясь тезисами о специфике административной деятельности и возможности массового устранения «верных» людей, необходимых для наведения «порядка», выступили против права прокурора обжаловать решения начальства об отказе в возбуждении уголовного преследования. В ответ же на предложение комиссии предоставить прокурору весьма ограниченное право на самостоятельное проведение расследования правые и вовсе пригрозили солидарно проголосовать против законопроекта в целом. Однако особенное недовольство правых вызвали положения законопроекта и поправок к нему, касавшиеся усиления более независимого, чем прокурорский, судебного контроля над администрацией. Во втором чтении правые фракции продолжали биться против поправки партии народной свободы, предлагавшей предоставить право возбуждения преследования не только прокурору, но и судебному следователю. Даже в третьем чтении они выражали «сожаление» по поводу поправки комиссии, увеличивавшей в составе судебных присутствий количество судей по сравнению с представителями администрации всего на одного человека.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8