Дипломная работа: Анализ судебной реформы Столыпина

Отсюда – противоречие. С одной стороны, по мнению социал-демократов, реформа была нужна, депутаты от фракции негодовали, что она не будет распространена, например, на территорию Сибири, считали её меньшим злом, чем сохранение волостного суда и суда земского участкового начальника. А с другой, они же полагали её бесполезной. Бесполезность её они видели в том, что реформа не реализует свой демократический потенциал, что она в силу этого не будет содействовать ликвидации феодальных пережитков в деревне. Взамен социал-демократы предложили весьма туманную и абстрактную конструкцию – выбранный на основе демократического избирательного права коллегиальный суд «для лучшего обсуждения вопросов многогранной жизни низов населения» [2, ст. 1479], Этот суд должен был полностью отказаться от применения обычного права в силу его «реакционности», по той причине, что это право, естественно носящее классовый характер, создавалось в период феодализма и крепостничества, а потому не соответствует потребностям капиталистического развития, являясь тормозом российской деревни на пути к прогрессу. Жёсткая привязка к социально-экономическому критерию объясняет и различную трактовку необходимости упразднения обычного права в деятельности местного суда по сравнению с либеральными партиями. Если либералы на первый план выдвигали интересы правовой защиты личности и собственности в новых исторических условиях, то социал-демократы – то обстоятельство, что обычное право является «тормозом для классовой дифференциации низов населения» [2, ст. 1481].

Отличает их от либералов и резко пессимистическая позиция, вытекающая из парадигмы о классовом характере государства. Они полагали, что в условиях современного политического режима провести модернизационные преобразования местного суда и судопроизводства (ввести всеобщее избирательное право при выборе судей, утвердить коллегиальность суда, заменить обычное право новой кодификацией на основе европейского опыта) невозможно. Во-первых, законодательные учреждения, избранные по избирательному закону, носящему ярко выраженный классовый характер, не пойдут на то, что противоречит их классовым интересам. Во-вторых, и сам правящий режим, в условиях которого вся реальная власть сосредоточена в руках бюрократического аппарата, возглавляемого правительством, носящим ещё более реакционный «продворянский» характер, чем «представительство», не пойдёт на проведение начал демократизации и независимости суда в жизнь. Поэтому улучшать законопроект поправками, по мнению левых социалистов, было не только бесполезно, но и вредно, поскольку они будут представлять собой покрывало для произвола, «лоскуты, оторванные от торжественной мантии культурного государства и пришитые на грязный халат азиатской сатрапии» [2, ст. 1585]. Чрезмерный радикализм, отсутствие позитивной, компромиссной позиции, вытекающий из тезы о классовом характере государственной власти и роли Думы лишь как конституционной фикции, как декорации, призванной обмануть народ, приводил, естественно, к выводу о необходимости революции как единственного пути прогресса, в том числе и в правовой сфере. Поэтому Н.С. Чхеидзе и подытожил критику законопроекта фразой о том, что, по его мнению, «настоящий суд… будет у нас только тогда, когда русский народ и все народности, входящие в состав России, произнесут свой окончательный суд над… настоящими хозяевами страны» [2, ст. 1694].

Таким образом, точка зрения социал-демократической фракции о сугубо классовом характере государства и права, движущимся через капитализм к социализму, приводил социал-демократов к выводу о необходимости построения весьма отвлечённой и абстрактной юридической конструкции органов местного правосудия – «демократический» коллегиальный суд, действующий на основе «обновлённой» кодификации права. Для социал-демократов, таким образом, внешне характерно категорическое отрицание любого приспособления принципов «цивилизации» к нуждам и особенностям традиционалистской «почвы». Хотя фактически отстаивание производственно-корпоративных ценностей и интересов, антисобственнические настроения, неприятие идеи разделения властей и выдвижения вместо этого тезиса о «самодержавии народа» и необходимости организации «прямой демократии» делают их выразителями интересов «почвы», облечённых в новые «индустриальные» одежды. Поскольку в возможности реализации этой конструкции они не верили в силу характера режима, выражавшего интересы реакционных классов, то их позиция по поводу законопроекта носила ярко выраженный деструктивный характер под лозунгом «чем хуже тем лучше», и смысл выступлений сводился фактически к разжиганию революционных настроений в массах.

В общем, можно сделать вывод о том, что позиция, занятая основными группировками и фракциями российского парламента третьего созыва по отношению к основным положениям проектировавшегося правительством проекта преобразования местного суда, наиболее ярко продемонстрировала их отношение к необходимости создания в России основ правового государства, его задачам, а также к принципам, формам и методам его построения. Для правых фракций, отстаивающих (в целом) почвеннические устои, идея формирования в России правового государства и гражданского общества была неприемлема. В связи с этим в процессе обсуждения законопроекта они последовательно отстаивали идею сохранения корпоративного строя общества и традиционалистских начал в области судоустройства и судопроизводства. Октябристы, отражая консервативно-либеральную позицию части российского парламента, рассматривали постулаты правового государства как отдалённую цель и на повестку дня ставили задачу постепенного и осторожного синтеза политико-правовых устоев «почвы» и «цивилизации», отводя главную роль в этом процессе «полуавторитарной», по сути, конструкции государственной власти. В связи с этим главную цель введения модернизационных судебных и правовых институтов они видели, прежде всего, в укреплении доверия общества к государству. Кадеты и примыкавшие к ним депутаты от прогрессистов, польского коло и ряда других национальных группировок видели в принципах правового государства ярко выраженную самоценность. Они являлись сторонниками решительных мер, направленных на переплавку традиционалистских устоев «цивилизацией», отводя главную роль в этом процессе институтам гражданского общества. Вследствие этого в процессе обсуждения законопроекта они явили себя наиболее последовательными и бескомпромиссными сторонниками формирования судебно-правовой базы правового государства. Трудовики и социал-демократы полагали необходимым создать в России «индустриальный вариант почвеннической цивилизации». В связи с чем пропагандировались чисто внешние и крайне абстрактные лозунги, связанные с идеей его построения, скрывающие за собой стремление к консервации традиционалистских устоев на новой идеологической основе. Сама эта идея не предполагала реализации классических принципов правового государства, носила корпоративный характер и использовалась в сугубо «антипозитивных» целях пропаганды идеи полного разрушения политико-правовых основ современной им российской государственности.

ВЫВОДЫ И РЕКОМЕНДАЦИИ

Анализ обсуждения законопроектов, лёгших в основу одного из важнейших составляющих столыпинского модернизационного проекта – реформы судоустройства, судопроизводства и некоторых наиболее важных отраслей материального права начала ХХ в. в Государственной думе, позволяет понять, что взгляды на эту судебную реформу у различных группировок российского парламента начала XX в. находились в теснейшей взаимосвязи с их общей политической позицией по отношению к тем принципам, которые, по их мнению, должны были определять взаимодействие государства, общества и личности. Фракции резко расходились во взглядах: на сущность и соотношение государства и права, феномен гражданского общества, принцип верховенства закона, правовой статус личности, а также на необходимость предоставления гарантий обеспечения её прав и свобод. В связи с этим различались и их воззрения на роль и значение судебных органов в государстве, преступность вообще и политическую преступность в частности, причины преступности, цели наказания, роль государственных органов и общественных организаций в борьбе с нею, отношение населения к методам этой борьбы и т.д.

Фракция правых, считая, что верховный суверенитет целиком и полностью принадлежит исключительно монарху, резко отрицательно относилась к такому постулату правового государства, как необходимость разделения властей вообще, а в особенности, к принципу независимости судебной власти от административной. Представители правых считали, что государственная власть должна быть совершенно определённым образом идеологически ориентирована, а её представители должны выступать носителями их партийной идеологии – идеологии «истинно русских людей», исповедовавшей самодержавие, великорусский национализм, великодержавный имперский шовинизм и «фундаменталистское», «воинствующее» православие в крайних формах. По их мнению, в результате «инфильтрации» чуждыми в этническом и идейном отношении элементами государственный аппарат стал ненадёжен в идеологическом отношении, а потому «спасовал» перед революционной смутой, которую они не считали в полной мере преодолённой. В особенности «ненадёжными» они считали представителей законодательных и судебных органов, которые были относительно автономны от верховного суверена в лице императора. Поэтому в целях скорейшего восстановления порядка в период «смуты» они полагали любой контроль над исполнительными органами, а в особенности над полицейскими структурами абсолютно недопустимым. Фактически они предлагали полностью лишить общество возможности оказывать хоть какое-либо влияние на административно-полицейские структуры империи (которым они, однако, полностью также не доверяли по идеологическим мотивам). Вследствие этого при обсуждении всех законопроектов, предложенных правительством, правые последовательно отстаивали принципы минимизации независимого судебно-прокурорского контроля над полицией и администрацией, уменьшения роли судебной власти в процессе смягчения наказания, устранения принципа независимости в организации местного мирового суда.

В связи с этим правые фактически не признавали необходимости формирования в России основ гражданского общества. Фактически причина крылась в недоверии по отношению к обществу. Фракция в дебатах по поводу реформы полагала, что население в силу той же «идеологической ненадёжности» ещё не «доросло» до реформ, что оно находится под влиянием «враждебных элементов» революционного толка, а его представители склонны выражать не государственную, а «обывательскую» точку зрения. Поэтому её представители в ходе обсуждений практически всех законопроектов выступали сторонниками консервации патриархальной политической культуры населения, в особенности крестьянского (на поддержку которого они в основном ориентировались), полагая, что народным вождём в мире политики может выступать исключительно дворянство (представителям чиновничьего мира они, в силу вышеуказанных причин, не доверяли). Таким образом, правыми пропагандировалось не приобщение подавляющей части населения к участию в политической жизни, активному влиянию на неё, а выдвигались совершенно противоположные лозунги. В связи с этим при обсуждении законопроектов правые выступали против расширения влияния общества на государственную и, в частности, на судебную власть таких общественных институтов, как суд присяжных, патронаты, выборный мировой суд, адвокатура, да и сама Государственная дума.

На право ораторы с крайне-правых скамей смотрели исключительно как на инструмент государственной власти. В связи с этим правые отвергали такой основополагающий принцип современного государства, как верховенство закона. Функции государства и органов юстиции заключались, на их взгляд, лишь в выполнении воли суверена и реализации всё той же идеологии «истинно русских людей». В связи с этим правые, в процессе обсуждения законопроектов судебной реформы, отстаивали необходимость сохранения исключительных положений, чрезвычайных судов, которые, на их взгляд, лишь компенсировали идейную ненадёжность кадров обычных судебных учреждений. Они выступали сторонниками: ограничения контроля судебной власти и прокуратуры над деятельностью чиновников; необходимости сохранения контроля и надзора правительства (в частности, Минюста) над судебными институтами и минимизации роли «писаного законодательства», права в местных судах.

Резко отрицательно правые относились к принципу равенства всех перед законом. Являясь сторонниками сохранения и укрепления сословного строя, члены фракции в то же время выступали за государственный и судебно-правовой остракизм по отношению к таким экономическим, социальным и этническим элементам, как предприниматели, интеллигенция, еврейство (и некоторые другие национальные меньшинства), которых считали идейными врагами. Поэтому, дебатируя законопроекты, фракция выступала за судебно-правовую изоляцию крестьянства, уменьшение влияния на суды интеллигенции, капиталистов, евреев, а также всемерное «ужесточение» в их отношении норм уголовного права и процесса.

Наконец, правые в процессе обсуждения законопроектов показали себя противниками такого постулата правового государства, как свобода личности, гарантированность гражданских прав и свобод, связанного с принципом взаимной ответственности гражданина и государства. Поскольку право для них, как уже указывалось, являлось инструментом в руках государства, правовой статус личности, на их взгляд, должен был характеризоваться отсутствием всякой автономии от государственной власти. Выдвигая лозунг «государство превыше всего», причём понимая под последним фактически административно-полицейские органы, правые были сторонниками необходимости полного подчинения личности административно-государственным интересам. Кроме того, патриархальные, традиционалистские начала воспринимались правыми как безусловная ценность, и в связи с этим сама свобода трактовалась ими как сословная привилегия. Поэтому преобладающее значение в трактовке свободы для них имело стремление к ограждению узкосословных прав. Вследствие этого в процессе обсуждения законопроектов об ответственности должностных лиц за посягательство на права подданных, правые считали наиболее важным оградить не интересы частных лиц, а «энергию» чиновников, которую они должны были проявлять в борьбе против «революционной заразы», угрожавшей государству. В процессе обсуждения законопроектов, имевших целью гуманизацию пенитенциарной политики, правые, полагая, что «злая воля» преступника абсолютна, а политическая преступность порождает и провоцирует всякую другую преступность, и считая святой обязанностью государства бороться против неё исключительно репрессивными методами жёсткой превенции, выступили их противниками. Они выступали против условного осуждения и условно-досрочного освобождения преступников или, по крайней мере, за максимальное сужение возможности применения этих мер индивидуализации и гуманизации наказания. Обсуждая законопроект о преобразовании местного суда, правые последовательно отстаивали непригодность для крестьянства процедурных и организационных форм судебного процесса, применявшихся в системе обычных, несословных судов, т.е. форм, основанных на ограждении прав личности посредством гарантий, установленных законом (верховенства закона в суде, независимости и профессионального характера суда, независимой адвокатуры). В этом проявилось крайне негативное отношение правых к автономии личности от государства, к предоставлению ей возможности самостоятельно отстаивать свои права перед лицом государственных органов. Фактически это означало отсутствие стремления правых депутатов повышать политическую и правовую культуру народа, содействовать преодолению его правового нигилизма – следствия многовековой отсталости.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что правые в процессе обсуждения судебной реформы в Третьей Государственной думе выражали не только специфические классовые, социально-экономические но и «цивилизационные интересы», будучи непримиримыми противниками модернизации политико-правовой сферы российского общества. В процессе обсуждения серии законопроектов, имевших целью обновление судебно-организационной и правовой систем империи, они отстаивали необходимость сохранения таких традиционалистских устоев, как: сословный строй, сословная и национально-религиозная обособленность крестьянства, его изоляция от проникновения политических, социальных, экономических, правовых элементов модернизации, угрожавших сословно-корпоративной и «цивилизационной» изоляции сельских жителей, привилегированное положение дворянского сословия, сохранение патриархального и религиозного характера судопроизводства, неприятие принципов либерализма и демократии, идеи правового государства. (Это однако не исключало некоторого своеобразия взглядов на эти принципы дворянских правых депутатов, акцентировавших внимание: на отстаивании своих сословных привилегий, упрочении влияния своего сословия на политическую жизнь страны и необходимости идеологизации государственного механизма; крестьянских депутатов фракции, обращавших большее внимание на отстаивание сословно-корпоративной и «цивилизационной» обособленности крестьянства и депутатов от духовенства, ориентировавшихся на необходимость сохранения духовных, национально-религиозных традиционалистских устое.) Дебаты обнаруживают ясное стремление основной массы членов фракции, используя политическую и социальную демагогию, поддержать низкую правовую культуру основной массы населения, законсервировать правовой нигилизм широких народных масс в целях отстаивания своих реакционных «почвеннических» политико-правовых идеалов.

Октябристы также признавали властный суверенитет за монархом, однако в отличие от правых выступали за то, чтобы эта власть в интересах прав общества и отдельных его членов была ограничена законом, гарантом чего они признавали принцип разделения властей. Но октябристы «главной», «основной» ветвью власти всё же склонны были считать власть административную, исполнительную, управляемую непосредственно сувереном. По их мнению, эта власть, выражая общественные интересы, должна была в то же самое время контролировать общество. Поэтому для представителей центра в процессе обсуждения реформы было характерно стремление достичь компромисса с правительством, инициирующим законопроекты, лежавшие в её основе, иногда даже за счёт принципиальных моментов, с которыми представители фракции не всегда были согласны. Тактика компромисса, присущая центру, выражалась в выступлении против поправок, исходящих со скамей, расположенных слева от них и пытавшихся «выровнять» влияние различных ветвей власти на смягчение участи преступников, на контроль над чиновничьим аппаратом и на деятельность местного суда.

Октябристы, возлагая большие надежды на пробуждение «общественной инициативы» и «самодеятельности», в том числе в сфере судоустройства, судопроизводства и пенитенциарной политики, будучи вследствие этого безусловными сторонниками формирования в России сильного гражданского общества, тем не менее, не слишком доверяли ему. Причина этого в том, что октябристы полагали, что население России ещё не созрело для взаимодействия с властью «на равных» на базе либеральных ценностей. А потому придерживались точки зрения, согласно которой необходимо было расширение участия гражданского общества в управлении делами государства, но постепенное и под контролем властного аппарата. Государство, на их взгляд, должно было не только служить обществу, но и надзирать за ним. По их мнению, общественная инициатива должна, прежде всего, обслуживать государственные интересы и быть в связи с этим в определённой степени подчинена государству. Поэтому в процессе обсуждения законопроектов они, сохраняя своей целью в отличие от правых развитие общественного самоуправления (патронатов, суда присяжных, выборного мирового суда и т.д.), выступали против чрезмерного, с их точки зрения, усиления общественного элемента и ослабления полицейско-бюрократического, предлагаемого фракциями, занимавшими левые скамьи. Главной целью политики октябристов по отношению к обществу, таким образом, фактически становилось укрепление доверия общества к власти, зачастую не институциональными, а пропагандистскими средствами.

В соответствии с такой точкой зрения, на право октябристы смотрели как на инструмент, защищающий интересы личности, но, в первую очередь, не от государства, а через посредство государства. В процессе обсуждения законопроектов реформы центристы постоянно напоминали, что право, закон – есть средство ограждения личных прав. Однако в интересах общества, в целом, они должны защищать государство и его представителей. Поэтому они выступали против чрезмерного расширения возможностей смягчения наказаний для политических преступников, подчинение патронатных организаций государству.

«Союзники», являясь сторонниками равенства всех перед законом, идя навстречу представителям административно-полицейской власти, не испытывая доверия к обществу, преследуя тактические цели в процессе обсуждения реформы, допускали отступления от него. Так, октябристы соглашались с минимизацией применения принципов индивидуализации и гуманизации наказания по отношению к политическим преступникам, ограничением ареала распространения действия мирового суда, ограничением прав евреев в области судоустройства и судопроизводства и т.д.

Наконец, в отношении, безусловно признаваемой ими необходимости обеспечения прав и свобод личности октябристы (сохраняя приоритет государства и государственности) в отношении взаимной ответственности государства и личности отдавали безусловный приоритет ответственности личности перед государством. Отсюда – противоречивость и непоследовательность позиции фракции, с одной стороны, признающей правовую автономию личности и необходимость её защиты от государственного произвола, а с другой – ищущей соглашения с властью иногда за счёт сужения этой автономии. Это выразилось в сохранении самого института административной гарантии (при признании необходимости её значительного сужения), ограничении прав личности в процессе применения к ней условного осуждения и условно-досрочного освобождения (при признании необходимости существенного расширения применения этих мер, по сравнению с правительственным законопроектом), отклонении поправок левых фракций, позволяющих личности с большей полнотой отстаивать свои права в местном суде (в сочетании с поддержкой и даже некоторым расширением ряда прогрессивных в этом плане положений законопроекта).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что «центр» Думы, в целом, выступал за постепенный синтез систем права, судоустройства и судопроизводства, характерных для традиционалистской «почвы» и модернизационной «цивилизации». Октябристы выступали в отличие от правых за ассимиляцию устоев «почвы» «цивилизацией», за поглощение крестьянского традиционализма правовым строем, а не наоборот. В этом выразилось характерное для представителей консервативного либерализма стремление постепенно и крайне осторожно приспособить российскую деревню, в частности, и значительную часть российского общества к модернизации, укрепив, прежде всего, доверие к её устоям. (В степени этой постепенности и осторожности и выразились внутрифракционные различия.) Однако недоверие к степени готовности общества (которое действительно было настроено в большинстве своем «антилиберально») адекватно воспринять модернизационные цели развития привело октябристов к выводу о необходимости приоритета не институциональных преобразований, способствующих формированию гражданского общества, а укрепления доверия населения к государственной власти как основного средства преодоления традиционализма.

Леволиберальные фракции Третьей Государственной думы (к числу которых можно причислить кадетов, прогрессистов и национальные фракции) выступали безусловными сторонниками народного суверенитета, а потому полагали, что государственная власть должна, безусловно, служить интересам общества. В силу этого они выступали сторонниками наиболее последовательного и полного проведения принципа разделения властей. Леволиберальные фракции российского парламента отстаивали необходимость реализации этого постулата правового государства в процессе обсуждения всех законопроектов, имевших отношение к судебной реформе. Дебатируя законопроекты об условном осуждении и условно-досрочном освобождении, они добивались расширения полномочий судебных органов в праве выносить решение о применении этих мер. В отношении законопроектов, усиливавших ответственность должностных лиц за противозаконные деяния, левые либералы выступили за замену «смешанных присутствий», нарушавших принципы судейской свободы и беспристрастности обычными судами, и в целом – за создание более благоприятных условий для усиления независимого судебного контроля над администрацией. В процессе обсуждения законопроекта об изменении порядка предания суду левые либералы также делали акцент на максимальной независимости всего процесса судебного разбирательства от узко понимаемых «государственных интересов», под которыми зачастую скрывались интересы чисто административные. Обсуждая реформу местного суда, кадеты и примыкавшие к ним думские фракции делали акцент на создание гарантий его независимости по отношению к Министерству юстиции (например, возражали против назначения министром председателя мирового съезда).

Левые думские фракции в полном соответствии со своей доктриной народного суверенитета считали, что не государство должно контролировать гражданское общество, а наоборот, гражданское общество должно всецело подчинить себе государство. На реализацию этого постулата были направлены их поправки, относившиеся к законопроектам судебной реформы. Обсуждая методы гуманизации и индивидуализации уголовных наказаний, кадеты и примыкавшие к ним, считая, что современное им государство чрезмерно изолировано от гражданского общества, а право в силу этого «политизировано», выступали: за более широкое и самостоятельное развитие общественной инициативы в лице патронатных организаций и таких институтов влияния общества на судебную власть, как суд присяжных и планирующихся ювенальных судов. Политическую преступность они считали менее опасной для общества, поскольку она была следствием недостаточного учёта государством интересов социума. Огромное внимание в процессе обсуждения законопроектов реформы левые либералы уделяли необходимости усиления роли такого мощного инструмента формирования гражданского общества, как местное самоуправление; они выступали за повышение его роли и в процессе преследования должностных лиц и в создании местного суда. Кроме того, необходимость усиления общественного влияния на судебные институты государственной власти проявлялась в требовании кадетов отменить имущественный ценз при формировании выборных органов местного суда.

В соответствии с доктриной, которой придерживались в целом все леволиберальные фракции, право (в основе которого не политические и социальные интересы, а общечеловеческие ценности, главной из которых является «гуманность») должно было стоять выше государства, связывать его, заставлять выполнять свои требования. В отличие от правительства, октябристов и правых эти фракции не рассматривали закон как орудие государства, ставя право выше «политики», признавая его самостоятельной силой. Таким образом, они выступали провозвестниками идеи правового государства на российской политической арене и безусловными сторонниками соблюдения принципа верховенства закона. В соответствии с этим левые либералы в процессе обсуждения проекта устройства местного суда выступали сторонниками необходимости сужения сферы применения обычая, большей его формализации с целью придания ему «правового характера». Дебатируя же законопроекты, связанные с контролем над законностью деятельности бюрократии, и мероприятиями, совершенствующими пенитенциарную политику, они сражались за резкое сужение сферы внесудебного «усмотрения» различного рода административных органов власти.

Левые либералы являлись абсолютно бескомпромиссными сторонниками неукоснительного соблюдения принципа равенства всех перед законом. Поэтому они категорически выступали против любых редакций законопроектов судебной реформы и поправок, изымающих из их сферы действия определённые территории или определённые группы населения, не вызывающие доверия власти или более правых фракций (евреев, мусульман, горожан, интеллигенции и т.д.).

Свобода личности, гарантированность прав и свобод человека и гражданина и взаимная ответственность гражданина и государства были альфой и омегой правосознания либералов. В реализации этого принципа был, по их мнению, главный смысл судебной реформы. Поэтому в процессе обсуждения всех законопроектов соблюдение его всегда выдвигалось кадетами и их союзниками на первый план. Именно они выступили основными инициаторами поправок, принятых Думой, предоставлявших дополнительные процессуальные гарантии потерпевшим от действий административной власти. Именно эти фракции, полагая, что социальные причины преступности играют главную роль, выступили за расширение возможности для применения более гуманных мер наказания. Именно с их подачи и при их активном содействии были переработаны статьи законопроекта о местном суде, касавшиеся установления дополнительных гарантий для реализации принципа неприкосновенности личности.

Таким образом, деятельность леволиберальных фракций Думы в процессе дебатирования законопроектов судебной реформы была направлена на создание реальных гарантий: для соблюдения принципа разделения властей, независимого судебного контроля над администрацией; усиления роли и полномочий органов местного самоуправления как институтов гражданского общества; верховенства права; равенства всех перед законом. Кадеты и их союзники выступали безусловными и наиболее последовательными сторонниками правовой модернизации России и реализации в ней идеи правового государства. В этом они резко отличались от правых, которые выступали категорически против идеи правового государства в её европейском понимании; от октябристов, которые использовали её в пропагандистских целях для укрепления доверия общества к власти, и от левых фракций, которые выступали с позиции неверия в возможность содействовать его построению легальными, правовыми путями. Левые либералы делали основной акцент на необходимость приспособления нового суда, судопроизводства и права к социально-экономическим требованиям нового индустриального общества, к тем изменениям в социальной и экономической жизни деревни и, в целом, российского «почвеннического» уклада, которые влечёт за собой появление частной собственности и рыночной экономики. Леволиберальные фракции полагали необходимым проведение юридической модернизации более решительно и последовательно, нежели думский центр, не делая в ходе её проведения резких различий между российской деревней и городом, окраинами России и её «сердцевиной». Понимая, что правовое «воспитание» российской «почвы» неизбежно, они видели её в радикальном переустройстве судебно-правовой системы России, организации последовательного поглощения её «цивилизацией». Однако степень адекватности такой позиции по отношению к российским реалиям (что вытекает из того, что основанные на их основополагающих политико-правовых принципах поправки к законопроектам не были в большинстве своём приняты и тем более реализованы) вызывает, конечно же, определённые сомнения.

Социалистические фракции Думы, к числу которых необходимо отнести трудовиков и социал-демократов, также являлись сторонниками идеи народного суверенитета. Однако в отличие от либералов либо вообще не признавали компромисса с «исторически сложившейся властью» и постепенности в процессе реализации этого постулата (социал-демократы), либо являлись эволюционистами в крайне незначительной степени (трудовики). Сам этот постулат воспринимался ими как непререкаемая догма. Исходя из этого принцип разделения властей трактовался ими как прогрессивный, но ни в коем случае не как политический идеал (даже на данном историческом этапе). Таковым для социалистов выступало «самодержавие народа» в форме «идеальной» парламентской республики с однопалатным парламентом, воплощавшим «истинную», «бесклассовую» демократию, не нуждавшуюся в поиске баланса классовых интересов, а потому базировавшуюся на идее «единства власти народных представителей». По их мнению, выборность всех чиновников и судей «сверху до низу» и принцип неограниченной их ответственности перед представительными органами власти решал все проблемы. Существовавшее в России государство они считали орудием в руках господствующего класса, применяемым (исключительно – по мнению и социал-демократов и преимущественно – трудовиков) в целях организации эксплуатации угнетённых классов и их подавления. По их мнению, таковая природа современного государства полностью исключала возможность реализации их идеала легальным путём – путём парламентской борьбы. Поэтому их парламентская деятельность, в основном, носила пропагандистский характер и была направлена на пробуждение «движения низов», которое насильственным путём сметёт современный «антинародный» политический порядок, т.е. на критику существующего режима. Впрочем, необходимо заметить, что трудовики в отличие от социал-демократов осуществляли эту критику с более или менее позитивных позиций, предлагая многочисленные поправки к законопроектам судебной реформы, пытаясь убедить в их необходимости леволиберальные, а иногда и господствующие фракции Думы. Социал-демократическая фракция выступала с более непримиримых позиций и, руководствуясь необходимостью проявлять демонстративный остракизм по отношению к «прогнившей» власти, голосовала против законопроектов целиком либо вносила поправки, носящие чисто пропагандистский характер, в отвержении которых Думой она не сомневалась, и не считала нужным это скрывать.

В отношении необходимости формирования в России основ гражданского общества обе социалистических фракции Думы придерживались точки зрения, что таковое должно было, конечно же, подчинить себе государство (отсюда, в частности – требование отменить любые имущественные цензы, касающиеся формирования судебного аппарата империи). Однако представлять собой, по их мнению, оно должно было в сущности корпорации с прямой демократией (территориально) – сельские («крестьянские общины»), на которые ориентировались трудовики, и производственные, которым отдавали предпочтение социал-демократы. Это сближало представителей, защищавших корпоративные интересы крестьянства, трудовиков, с правыми крестьянскими депутатами (до такой степени, что некоторые их поправки взаимно поддерживались). Трудовики более оптимистично, чем социал-демократы были настроены по отношению к возможности влияния общества на эволюцию государственности в общем и судебно-правовой системы в частности в сторону демократизации. Поэтому, полагая, что развитие общественной инициативы, в конце концов, способно изменить карательную направленность «классового судопроизводства», выступали: за развитие патронатного движения и ювенальной юстиции, расширение компетенции суда присяжных и прочих институтов формирующегося гражданского общества. Социал-демократы же, будучи ярыми антиэволюционистами, абсолютизировали классовый характер государства и права. В силу этого, с их точки зрения, пока они не в их руках, руках пролетариата и беднейшего крестьянства, необходим остракизм по отношению к ним. Поэтому они выступали против улучшения законопроектов и в части усиления влияния гражданского общества на политическую власть.

Для социалистов (так же как и для правых) был характерен взгляд на право, как на инструмент, обслуживающий классовые и идеологические интересы государства. Трудовики и социал-демократы вследствие этого выступали с резко враждебных позиций по отношению к существовавшему правовому устройству и, в сущности, к принципу верховенства права вообще. Поэтому в качестве поправок к законопроектам фигурировали правовые нормы, имеющие зачастую весьма отдалённое отношение к правовой системе Российского государства, выражавшему, с их точки зрения, преимущественно интересы господствующих классов. Поэтому ораторы от социалистов зачастую грешили правовым нигилизмом и волюнтаризмом.

В принципе, социалистические фракции, декларирующие своей целью самую широкую демократизацию российской политико-правовой системы, были безусловными сторонниками принципа равенства всех перед законом. Однако необходимо отметить, что они с большим недоверием относились к социальным слоям, враждебным тому корпоративному устройству, на которое они опирались в своих социальных проектах. Поэтому они старались ограничить или, по крайней мере, минимизировать их влияние на судебно-правовую систему России, настаивая, например, на необходимости обеспечить большинство в местном суде представителям традиционалистского крестьянства и уменьшить влияние на судопроизводство дворянства, предпринимательских слоёв населения и связанной с ними интеллигенции.

Свобода личности, гарантированность прав и свобод человека и гражданина и взаимная ответственность гражданина и государства, в принципе, признавалась и всячески превозносилась ораторами от социалистов. Однако остракизм по отношению к правящему режиму, сугубо «антипозитивная» позиция, занятая по отношению к законопроектам, которые должны были оформить судебную реформу, превалирование пропагандистской составляющей их думской деятельности, приводили или к нежеланию поправками улучшать содержание законодательных предложений, вносимых правительством и господствующими фракциями, или к внесению таких поправок, которые сводились к предоставлению «избыточных» и утопичных гарантий для личности, направленных к явному ущербу для современной им «антинародной» государственной власти, рассчитанных, в основном, на пропагандистский эффект, который мог «разбудить народные массы» для борьбы со «старыми и прогнившими» политико-правовыми порядками.

Таким образом, позиция социалистических фракций по отношению к законопроекту базировалась на полном и абсолютном недоверии к современному им Российскому государству в силу его классовой природы, которое вряд ли может быть признано оправданным. Это привело к нежеланию признавать общие закономерности политико-правового развития, своеобразие политико-правового элемента цивилизационной составляющей России, а в итоге – к вытекающему из политического максимализма правовому нигилизму и волюнтаризму. Эта позиция, в свою очередь, приводила их к отрицанию возможности борьбы с нарушениями законности в рамках существующей политической системы. Следствием этого явилось стремление к подрыву всеми возможными способами основ существующего политического режима как основной цели своей законотворческой деятельности. Социалисты, таким образом, выступали сторонниками необходимости модернизации судебно-правовой системы России, но, в значительной мере, с опорой на адаптированные для индустриальной цивилизации «почвеннические устои». Позицию крайних левых фракций, с одной стороны, выступавших за радикальную демократизацию и «юридизацию» судебных институтов империи, а с другой – за сохранение влияния корпоративного элемента на судоустройство, судопроизводство и даже в некоторой степени «мировоззрение» юстиции, нельзя не охарактеризовать как «двойственную».

Таким образом, можно сделать общий вывод о том, что позиция, занятая основными группировками и фракциями российского парламента третьего созыва по отношению к основным положениям проектировавшейся правительством судебной реформы, была связана с отношением к такому основополагающему модернизационному политико-правовому институту, как правовое государство. Эта позиция, в свою очередь, в значительной степени определялась их цивилизационными предпочтениями и ориентациями. Их анализ позволяет выразить мнение о достаточной проблематичности реализации принципов правового государства на практике в силу того, что, пожалуй, лишь леволиберальные фракции Думы поддерживали его в полной мере. Всё это, конечно, не может не порождать сомнения в адекватности режима третьеиюньской монархии требованиям времени. Очевидно, что затруднения в процессе модернизации в немалой степени были обусловлены отсутствием не только должной гибкости монарха и правительства, но и достаточно мощной социальной базы для её проведения.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1.  Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России. М.: Политиздат, 2009. 286 с.

2.  Дмитриев Ю.А., Черкашин Е.Ю. Законодательные органы России от Новгородского веча до Федерального Собрания (сложный путь от патриархальной традиции к цивилизации) / ред. Е.Ф. Варварина. М.: Манускрипт, 2008. 103 с.

3.  Законотворчество в Российской Федерации: науч.-практич. и учеб. пособие / под ред. А.С. Пиголкина; Ин-т законодательства и сравнит. правоведения при Правительстве Рос. Федерации. М.: Формула права, 2010. 605 с.

4.  Ильин В.В. Реформы и контрреформы в России: Циклы модернизацион. процесса / ред. В.В. Ильин. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. 399 с.

5.  История парламентаризма в государствах-участниках Содружества Независимых Государств: из материалов науч.-практич. конф.: (к 90-летию со дня нач. работы Гос. Думы России) / Федер. Собр. парламент РФ Гос. Дума. Изд. Гос. Думы. М.: Известия, 2008. 47 с.

6.  История политических партий России: учебник для студентов вузов, обучающихся по спец. «История» / под ред. А.И. Зевелева. М.: Высш. шк., 2009. 447 с.

7.  История русской правовой мысли: Биогр. Док. Публ. М.: Остожье, 2008. 604 с.

8.  Казарезов В.В. О Петре Аркадьевиче Столыпине / В.В. Казарезов. М. : Агропромиздат, 2007. 94 с.

9.  Казарезов В.В. П.А. Столыпин: история и современность. / В.В. Казарезов. Новосибирск: МП РИД, 2007. 107 с.

10.  Козбаненко В.А. Государственная Дума как опыт представительной демократии в России: Краткий очерк истории / ред. А.С. Беляев; О-во Знание России; Ростов. обл. орг. Ростов н/Д.: Юго-Запад, 2009. 46 с.

11.  Комиссарова Л.И., Яренгина В.П. Органы высшей государственной власти и центрального управления Российской империи в конце XIX-начале XX веков: справ. изд. / Л.И. Комиссарова, В.П. Яренгина СПб., 2008. 82 с.

12.  Конституционализм: исторический путь России к либеральной демократии / сост. А.В. Гоголевский, Б.Н. Ковалев; Ин-т Открытое о-во. М.: Гардарики, 2010. 617 с.

13.  Кудинов О.А. Конституционные реформы в России в XIX – начале XX вв. / Ин-т молодёжи М.: Социум, 2008. 131 с.

14.  Лихобабин В.А., Пархоменко А.Г. Российский конституционализм: История. Современность. Перспективы / В.А. Лихобабин М.: Молодая гвардия, 2007.

15.  Народовластие в России – очерк истории и современного состояния / ред. Ю.А. Дмитриев. М.: Манускрипт, 2007. 296 с.

16.  П.А. Столыпин и исторический опыт реформ в России / отв. ред. А.П. Толочко. Омск: Изд-полигр. отд. Омск. гос. ун-та, 2007. 201 с.

17.  Шестаков Ю.А. Участие фракции партии народной свободы в обсуждении законопроекта об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе в Третьей Государственной думе. Человек и общество на рубеже тысячелетий: междунар. сб. науч. тр. / под общ. ред. проф. О.И. Кирикова. Вып. 46. Воронеж: Воронежский госпедуниверситет, 2010. С. 257–265.

18.  Шестаков Ю.А. Участие «Польского коло» III Государственной Думы в обсуждении законопроекта об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе. Социально-гуманитарные проблемы современности: сб. науч. тр. / редкол.: Н.И. Гусев. Шахты: ГОУ ВПО «ЮРГУЭС», 2010. С. 63–64.

19.  П.А. Столыпин: Жизнь за Отечество: Жизнеописание (1862–1911). / Г.П. Сидоровнин. М.: Поколение, 2007. 720 с.: ил.

20.  Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций: учебник для вузов по курсу «Отечественная история». 6-изд., перераб. М.: КДУ, 2008. 752 с.

21.  Становление российского парламентаризма начала XX века / Н.Б. Селунская, Л.И. Бородкин, Ю.Г. Григорьева, А.Н. Петров; под ред. Н.Б. Селунской. М.: Мосгорархив, 1996.

22.  Шестаков Ю.А. Обсуждение законопроекта об условно-досрочном освобождении в III Государственной Думе. Человек и общество на рубеже тысячелетий: междунар. сб. науч. тр. / под общ. ред. проф. О.И. Кирикова. Вып. 42. Воронеж: Воронежский госпедуниверситет, 2008. 427 с. С. 150–158.

23.  Шестаков Ю.А. Обсуждение законопроекта о введении состязательного начала в обряд предания суду в Третьей Государственной думе. Актуальные проблемы гуманитарных наук. Всеросс. Науч.-практич. конф. 8–9-апреля 2009 г. г. Шахты: в 2 т. / Шахты: ГОУ ВПО «ЮРГУЭС», 2009. Т 2. С. 289–291.

24.  Шестаков Ю.А. Рассмотрение законопроекта об изменении порядка производства дел о взыскании вознаграждения за вред и убытки, причинённые распоряжениями должностных лиц в III Государственной Думе. Социально-гуманитарные проблемы современности: сб. науч. трудов / редкол.: Н.И. Гусев. Шахты: ГОУ ВПО «ЮРГУЭС», 2010. С. 59–60.

25.  Шестаков Ю.А. Участие правых фракций III Государственной Думы в обсуждении законопроекта об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе. Социально-гуманитарные проблемы современности: сб. науч. тр. / редкол.: Н.И. Гусев. Шахты: ГОУ ВПО «ЮРГУЭС», 2010. С. 61–62.

26.  Правда Столыпина: Альманах 1 / Г. Сидоровнин. Саратов: Соотечественник, 2009. 318 с.

27.  Овсепян Ж.И. Становление парламента в России / отв. ред. Д.Ю. Шапсугов. Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2008.