Дипломная работа: Консерватизм Н.М. Карамзина в отношении реформ и революций

Таблица № 2.

Показав эту пеструю картину взаимодействия различных обычаев и нравов, автор делает важный вывод: «Такая смесь в нравах … казалась нам природною, и россияне любили оную, как свою народную собственность»[87]. Этот вывод очень важен для карамзинской оценки петровских реформ. Здесь же отметим, что в «Письмах» вопрос о смешении нравов рассматривается во многом иначе. Карамзин пишет: «Сие смешение для меня противно. Целость, оригинальность! Вы во всем драгоценны; вы занимаете, питаете мою душу – всякое подражание мне неприятно» [88]. Как можно увидеть, в более раннем произведении мы не встречаем указания на роль исторической традиции в процессе становления нравов определенного народа. Таким образом, позиция Карамзина по данному вопросу претерпевала эволюцию.  Важный материал для оценки общественно-политической позиции Карамзина представляют его размышления об исторической роли проведенных Иваном III политических преобразований. «Два государя, Иоанн и Василий, умели навеки (курсив мой – М.И.)решить судьбу нашего правления и сделать самодержавие как бы необходимою принадлежностью России, единственным уставом государственным, единственною основою целости ее, силы, благоденствия» [89]. Автор с предельной точностью и ясностью говорит о неразрывности судеб самодержавия и России, которое становится своего рода неотъемлемым атрибутом ее исторической судьбы. Однако Карамзин находит необходимым подчеркнуть различие между самодержавием и тиранией, которого не замечали европейские путешественники, которые писали о неограниченной власти московских князей. «… тирания есть только злоупотребление самодержавия, являясь и в республиках, когда сильные граждане или сановники утесняют общество. Самодержавие не есть отсутствие законов, ибо, где обязанность, там и закон, никто же и никогда не сомневался в обязанности монархов блюсти счастие народное» [90]. Тирания, таким образом, заключающая в утеснении общества, характеризуется также отсутствием законов, в соответствии с которыми монарх должен это самое общество оберегать и блюсти его счастье. Однако вместе с тем подобная обязанность монархов формулируется Карамзиным чрезвычайно широко, не сводится к ряду конкретных задач. Как будет показано ниже, автор и в других своих сочинениях будет подчеркивать абстрактность подобной обязанности.  Конечным выводом автора об итогах правления Ивана III являются слова: «Внутри самодержавие укоренилось … Наконец царь сделался для всех россиян земным Богом» [91] Бегло затронутый выше Карамзиным вопрос о различии между тиранией и самодержавием, развернется в широкомасштабную историческую картину при анализе им правления Ивана IV.  Важные для характеристики общественно-политической позиции Карамзина мысли можно найти в его размышлениях о периоде регентства Елены Глинской. «Елена опиралась на Думу Боярскую: там заседали опытные советники трона; но Совет без государя есть как тело без главы: кому управлять его движением, сравнивать и решать мнения, обуздывать самолюбие лиц пользою общею?» [92]. Размышления автора о необходимости единоличной власти, выражающей общие интересы в противовес частным стремлениям, детализируются вплоть до отношений монарха и его ближайших советников. Одновременно можно заметить, что Карамзин склонен переносить общие философские представления о человеке и обществе (общее и частное благо) на политическую систему (необходимость единоличной, монархической власти) и далее, в свою очередь, на организацию верхов власти (полное превалирование монарха над советниками трона). От этого замечания о самом начале правления Глинской перейдем к его общей оценке данного периода. Карамзин полагает, что «Елена считала жестокость твердостию; но сколь последняя, основанная на чистом усердии к добру, необходима для государственного блага, столь первая вредна оному, возбуждая ненависть; а нет правительства, которое для своих успехов не имело бы нужды в любви народной» [93]. Важно отметить, что, подчеркивая приоритет того или иного характера самодержавного правления, Карамзин исходит именно из государственных интересов. Более того, он четко показывает, что «любовь народная» является лишь средством для большей твердости правления. По сути, интересы народа (которые являются частным благом) в лучшем случае используются для осуществления государством политики, направленной на достижение общего блага. Данные размышления еще раз подчеркивают специфику трактовки Карамзиным теории общественного договора с минимальным учетом народного суверенитета.  Одним из важных событий последующей истории, на котором останавливается Карамзин, является момент отдаления от власти боярского рода Глинских и начало самостоятельного правления Ивана IV. Он связывает его влиянием монаха Сильвестра. Подобное обстоятельство позволяет Карамзину высказать свою точку зрения относительно роли и значения своего рода наставника у трона. Эта проблема очень волновала автора и была одной из тех его идей, которые он сам стремился претворить в жизнь [94]. Поэтому неслучайно, что Карамзин столь ярко пишет о Сильвестре: «… он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы Отечества, и царь нашел в нем редкое сокровище, друга необходимо нужного самодержцу, чтобы лучше знать людей, состояние государства … друг его как подданный … смотрит прямее в сердца и вблизи на предметы» [95]. Подобный наставник как бы совмещает две функции: с одной стороны, его деятельность направлена на общее благо (также как у самодержца), с другой, он находится «ближе» к обществу, что позволяет собирать информацию, мало доступную непосредственно для монарха. Таким образом, идея большой роли наставника при царе является своего рода ответом Карамзина на важный для первой четверти XIX века (и в более поздние времена) вопрос о получении верховной властью достоверной информации «снизу». Среди иных способов решений этой же проблемы можно указать, например, на «Введение к Уложению» Сперанского М.М., предполагающее создание Государственной Думы.  Последующий период правления Ивана IV (до введения опричнины) является для Карамзина во многом идеалом соотношения между непосредственной властью царя и ролью его советников. Историк рисует следующую картину политического устройства. Царь опирается на круг доверенных советников (Избранная Рада), одновременно сам активно участвует в государственном управлении. По поводу смены прежних чиновников и замены их новыми Карамзин замечает: «… злоупотребления в частной власти бывают обыкновенным неминуемым следствием усыпления или разврата в главном начальстве…» [96]. Таким образом, верховная власть, ответственная за претворение в жизнь принципа общего блага, должна четко контролировать деятельность ее аппарата чиновников. Более того, злоупотребления в нижних эшелонах власти Карамзин считает прямым просчетом действий власти верховной. Таким образом, прослеживается позиция автора о необходимости существования централизованного чиновничьего аппарата, четко контролируемого монархом. Поэтому благополучное положение в государственных делах видится Карамзину следующим образом: «Только в одних самодержавных государствах … все зависит от воли самодержца, который подобно искусному механику (курсив мой – М.И.), движением перста дает ход громадам, вращает махину неизмеримую и влечет ею миллионы ко благу или бедствию» [97].  Также Карамзин обращает внимание на эпизод относительно престолонаследия и планов бояр относительно кандидата на трон, произошедший во время болезни царя в 1560 г. Его вывод относительно произошедших событий таков: «Все человеческие законы имеют свои опасности, неудобства, иногда вредные следствия; но бывают душою порядка, священны для благоразумных, нравственных людей и служат оплотом, твердынею держав» [98]. Таким образом, налицо консервативная позиция автора по вопросу об изменении коренных законов государства: необходимо ради благополучия страны в целом сносить неудобства существующих законов, чем менять их, создавая опасность тем самым опасность «ввергнуть отечество в бездну всегдашнего мятежа» [99].  Обратимся, наконец, к анализу периода царствования Ивана IV, который принято называть опричниной. Прежде всего, необходимо определить, какие причины изменения политического курса царя Карамзин выдвигает на первый план. Таковыми причинами, по его мнению, являются, с одной стороны, природные свойства Ивана IV , соединенные с порочным воспитанием, с другой – разрыв отношений с его советниками. Карамзин говорит немало слов о благом влиянии Адашева и Сильвестра на царя, о несправедливой с его стороны политики их угнетения и т.д. Все это еще раз подчеркивает, сколь большую роль Карамзин отдавал своей идее о необходимости присутствия мудрого наставника и советника при монархе. Однако наиболее известными страницами об Иване IV являются те из них, которые посвящены описанию ужасов и террора во время опричнины. А.С. Пушкин писал о них: «… несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий» [100]. Главный протест и осуждение тирании Ивана IV Карамзин выражает скорее не в виде отдельных тезисов и рассуждений, а постоянным и настойчивым упоминанием и анализом конкретных казней и ужасов его правления.  Рассмотрение проблемы тирании закономерно ставит вопрос об отношении автора к протесту против нее. Здесь позиция Карамзин очень четкая. Если царь, по его мнению, «всех превзошел в мучительстве, то они превзошли всех в терпении, ибо считали власть государеву властию божественною и всякое сопротивление беззаконием…гибли, но спасли для нас могущество России, ибо сила народного повиновения есть сила государственная» [101]. А также в другом месте: «Россия устояла с любовию к самодержавию … чтобы в лучшие времена иметь Петра Великого, Екатерину Вторую» [102]. Характерное для Карамзина превознесение государственных интересов над народными достигает здесь, пожалуй, апогея. Принцип самодержавия, соединяемый автором с понятием могущества и блага России, ставится несравнимо выше, чем любые жертвы. Возможность его трансформации в тиранию не означает для Карамзина наличие каких-либо коренных недостатков и изъянов в самом институте (что подчеркивает его фраза о Петре I Екатерине II) – такая возможность относится им скорее к личностному фактору, роли провидения в истории.  Одним из важнейших политических преобразований в истории России, которое не могло пройти мимо внимания Карамзина, является указ о 5-летнем сроке сыска беглых крестьян 1597 г. и реконструируемый автором указ 1592 или 1593 г. Вместе с тем нельзя не отметить, что историк считает их лишь довольно узкими частными мерами, которые лишь в последующем привели к возникновению крепостного права. Поэтому его характеристика достаточно краткая и сводится к тому, что правитель «желая утвердить между ними (владельцами и работниками сельскими – М.И.) союз неизменный … уничтожил свободный переход крестьян» [103]. В ответ же на недовольство крестьян и богатых землевладельцев, по мнению Карамзина, вводится указ 1597 г., причем «законодатель благонамеренный … не предвидел … всех важных следствий сего нового указа» [104]. Таким образом, из размышлений автора следует, что он считает мероприятия правительства по пресечению перехода крестьян от одного владельца к другому закономерными, удовлетворяющими целям благополучия, как крестьян, так и помещиков. Он не видит в них коренных изменений в общественно-политической системе.  Наконец последним политическим преобразованием, анализ которого Карамзиным, хотелось бы осветить в данном разделе является восшествие на престол Бориса Годунова, связанные с ним обстоятельства и анализ самого его правления.  Размышления автора об особенностях начала правления Годунова дают немаловажные сведения о его собственной общественно-политической позиции. В первую очередь он характеризует специфичность условий восшествия на престол нового царя. Земский собор собрался «для дела, небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца России, где дотоле властвовал непрерывно, уставом наследия род варяжских князей и где государство существовало государем; где все законные права истекали из его единственного самобытного права: судить и рядить землю по закону совести» [105]. В этой фразе важно практически каждое слово. Во-первых, Карамзин подтверждает схожесть ситуации выбора государя на царство в 1598 году с призванием варягов. Учитывая, что мы оценили второе из указанных событий в рамках теории общественного договора, то можно предполагать, что Карамзин должен вновь решить тем или иным способом проблему суверенитета народа, которая после Рюрика находится в тени суверенитета самодержавной власти. Во-вторых, Карамзин предельно четко высказывает свою позицию относительно роли монарха в государстве. Он есть не просто его глава, носитель власти – монарх является своего рода воплощением самого государства. Он выражает государственные интересы (см. предположения о концепции «общего блага» Карамзина, высказанные выше), управляет им как опытный механик (см. слова историка об Иване IV).

В-третьих, самодержец является единственным источником легитимности и законности в государстве. Более того, он является своего рода воплощением закона, главным из которых является закон его совести, который выше Карамзин соединял с обязанностью «блюсти счастие народное». Все указанные размышления можно свести к тому, что автор, рассматривая монархическую власть во многом как результат общественного договора, выделяет, на наш взгляд, две стадии. Первая из них связана с передачей народом, суверенитет которого признается и учитывается на данном этапе, власти монарху. Примерами подобного рода ситуаций Карамзин считает призвание варягов и выбор на царство Бориса Годунова. Вторая же стадия связана с функционированием самой монархической власти. На данном этапе, характеристике которого и посвящена проанализированная мысль Карамзина, автор склонен учитывать в основном суверенитет монарха, который становится своего рода воплощением государства. Примерами подобной ситуации является, по Карамзину, время правления представителей династии Рюриковичей.  Обратимся к дальнейшим мыслям Карамзина об особенностях вступления на престол Бориса Годунова. Он пишет: «Час опасный: кто избирает, тот дает власть и, следственно, имеет оную; ни уставы, ни примеры не ручались за спокойствие народа в его столь важном действии, и сейм Кремлевский мог уподобиться варшавским: бурному морю страстей, гибельных для устройства и силы держав» [106]. Эта мысль свидетельствует, что Карамзин признает наличие суверенитета, власти в руках народа, который передает ее в руки монарха. Однако, как следует из данной фразы, он не отождествляет до конца во многом схожие, как Карамзин сам указывает выше, ситуации призвания варягов и избрания Годунова: «…ни примеры не ручались…». Причины различия двух данных событий можно попытаться увидеть в том, что при призвании варягов действовали обстоятельства особого рода: междоусобия, непорядок внутри различных политических образований (вариант «войны всех против всех»), добровольность данного акта. Эти обстоятельства, как отмечалось выше, характерны для ситуации заключения общественного договора, которым, как мы считали Карамзин, и считает призвание варягов и установление вместе с этим монархической власти. При избрании же Годунова выделяет иные движущие факторы: «Но долговременный навык повиноваться и хитрость Борисова представили зрелище удивительное: тишину, единомыслие, уветливость во многолюдстве разнообразном, в смеси чинов и званий» [107]. Стоит вновь отметить сколь большое значение Карамзин придает роли традиции в укреплении самодержавия, которая способствует тому, что народ не стремится присвоить властные полномочия себе, но отдает их избранному монарху.  На материале оценки Карамзиным обстоятельств избрания на царство Годунова хотелось бы попытаться провести беглое сравнение позиций автора и Ж.де Местра относительно возможности и легитимности самого факта избрания монарха. На наш взгляд, основное отличие позиции Карамзина по данному вопросу заключается в том, что в его взглядах сильнее, чем у де Местра сохранилась просветительская основа. Поэтому избрание монарха рассматривается Николаем Михайловичем в аспекте заключения общественного договора, легитимность которого он признает. Для де Местра решающую роль играют иные факторы. Вместе с тем два данных автора достаточно близки в своих позициях по оценке роли исторической традиции и закона в истории государств.

Вернемся к анализу Карамзиным правления Годунова. При оценке последующего этапа царствования одним из определяющих факторов для автора является убеждение в том, что Годунов повинен в убийстве царевича Дмитрия [108]. Здесь в полной мере проявляется характерный для Карамзина провиденциалистский подход к осмыслению исторического процесса. В основе последующих бедствий правления Годунова автор почти повсеместно склонен видеть проявления «суда небесного» [109]. Они выражаются, с одной стороны, в действиях и реакции народа на те или политические мероприятия царя, с другой, в чувствах и мыслях самого Годунова, в его отношении к «подданным» [110]. Главной тенденцией, характеризующей отношения двух данных сторон является, по Карамзину, отсутствие истинного и «твердого союза между государем и государством». Несмотря на щедрость царя по отношению к народу, его военным и политическим успехам, что-то было не так. Причины подобного положения Карамзин ищет в самом Годунове. «Венценосец не имел утешения верить любви народной; благотворя России, скоро начал удаляться от россиян … уже чувствовал, что если путем беззакония можно достигнуть величия, то величие и блаженство … не одно знаменуют» [111]. Поэтому считает Карамзин, с одной стороны, Годунов рассылает множество шпионов и «изветчиков» по России, с другой, народ, «признав в нем тирана» относился отрицательно ко всем его мероприятиям [112]. Наряду с этим историк отмечает, что «нравственное могущество царское ослабело в сем избранном венценосце» [113]

Наконец, последней «казнью для того, кто не верил правосудию божественному в земном мире» [114]. Карамзин считает приход Лжедмитрия. Одновременно решающей стадии достигает разлад между государем и государством, в результате которого самозванец, по мнению автора, и достигает успеха. Таким образом, размышления Карамзина о времени царствования Годунова демонстрируют провиденциалистский подход автора к истории с опорой на христианские ценности. Одновременно на их основе можно судить о том, что монарх для Карамзина не только обладатель верховной политической власти в государстве, так как на примере Годунова он стремится показать, какую роль в истории играет личная добродетель самодержца. Его фигура приобретает некий религиозный оттенок, который Карамзин выразит во фразе о том, что самодержец для россиян – земной Бог.

Все подобные этико-философские мысли Карамзина проявляются и в его осмыслении политических реалий. Для него личная добродетель монарха – залог прочности союза между государем и государством.  Размышления Карамзина, построенные на материале Смутного времени, мы найдем лишь в его «Записке». Кратко останавливаясь на приходе к власти Лжедмитрия, автор высказывает несколько ярких мыслей о его свержении. «Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая есть уважение нравственное к сану властителей» [115]. Это упоминание о нравственном уважении как главной опоре власти достаточно важно. С одной стороны, оно во многом раскрывает причины столь пристального внимания Карамзина к нравственному фактору при правлении Годунова. С другой, подобное утверждение можно толковать как признак того, что историк все еще придерживается концепции общественного договора. Поэтому нравственное уважение со стороны народа, как одной из сторон общественного договора – есть, безусловно, фактор стабильности всего государства. Относительно отдельных аспектов толкования самодержавия Карамзиным важные сведения дает материал о Василии Шуйском и его крестоцеловальной записи. «Шуйский … торжественно изменил самодержавию, присягнув без ее согласия (имеется в виду Боярская Дума – М.И.) не казнить никого, не отнимать имений и не объявлять войны … Уступчивость Шуйского и самолюбие бояр кажутся равным преступлением в глазах потомства, ибо первый также думал о себе, нежели о государстве … дерзнул на явную для царства опасность» [116]. Таким образом, историк четко показывает, что считает любые уступки и ограничения самодержавия преступлением против его сути, что, в конечном счете, есть преступление против России. Поэтому он и пишет, что Шуйский действовал не в целях общего блага (на что должна быть направлена деятельность самодержца), а преследуя личную выгоду. Мысли о невозможности ограничения самодержавия проявятся и при оценке Карамзиным политики Александра I.  После кратковременного владычества «многоголовой гидры аристократии» народное недовольство выливается в восстание Минина и Пожарского. В характере мыслей Карамзина о его значении, которые, в общем-то, признают его немалую роль, чувствуется, что автор внутренне все-таки уверен, что народные действия для благополучия России все равно недостаточны до тех пор, пока не будет в полноценном масштабе восстановлено самодержавие [117].  Подобным восстановлением и торжеством самодержавия является, по Карамзину, избрание Михаила Романова. Но в отличие от избрания Годунова автор высказывает не опасения, связанные с таким характером восшествия монарха на престол, а скорее наоборот стремится представить положительные аспекты данного акта. Главным из них является факт единодушного согласия народа на избрание Михаила «самодержцем, монархом неограниченным» [118]. Если учесть мысль Карамзина о нравственном уважении к власти как главной опоре самодержавия можно понять, почему факт добровольного, свободного, по мнению историка, избрания Михаила всем народом играет для него столь большую роль. Вместе с тем это еще раз доказывает в глазах историка, что самодержавие для России возникает в ходе решения объективных задач исторического развития на основе общего согласия народа. Оно органично связано с общим ходом истории страны. Подытоживая свои размышления на данную тему, историк пишет: «Князья московские учредили самодержавие; Отечество даровало оное Романовым» [119]. Дальнейший ход исторического развития осмысляется Карамзиным в плане сближения судеб России и Европы. Оно проявлялось как в некоторых изменениях в системе государственного управления (на смену «восточной простоты» приходили приказы, и вводилось Уложение), так и в нравах народа. Однако характер подобных заимствований был весьма специфичен: «Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое соединяя со старым» [120]. Через проблему заимствований в истории России автор подходит, таким образом, к оценке петровских преобразований.  Таким образом, размышления Карамзина о допетровских политических преобразованиях в России дают важнейший материал для оценки его концепции общественного договора, роли традиции в истории, значения самодержавной власти, самого монарха в развитии России, соотношения специфики российской истории и общеевропейских тенденций.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6