Реферат: Калуга. Правобережье (Гамаюнщина)

Реферат: Калуга. Правобережье (Гамаюнщина)

ВВЕДЕНИЕ

«ИСТОКИ И ПУТИ РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ИСКУССТВА КАЛУЖСКОГО КРАЯ»

Современная деятельность КХМ по изучению народного искусст­ва в Калужской области имеет свои традиции. Интерес к народной художественной культуре края возник еще в дореволюционное вре­мя. В Калуге на рубеже XIX—XX в.в. появляются различные кра­еведческие общества: Губернская ученая архивная комиссия, Цер­ковное историко-археологическое общество, Общество изучения при­роды и местного края. Последнему принадлежит инициатива по соз­данию местного естественно-исторического музея «На благое про­свещение», открытого в Калуге 15 мая 1914 года и получившего имя А. А. Рыжичкина, на средства которого он был устроен. Сот­рудники музея организовали этнографические экспедиции, собирали произведения народных мастеров в губернии. В 1919 году Общест­во изучения природы и местного края совместно с Обществом исто­рии и древностей выступило инициатором создания губернского Кра­еведческого музея, который и был открыт в 1925 году. Важным направлением в деятельности Губернской ученой архивной комис­сии было археологическое изучение Калужской губернии. В резуль­тате этой работы была составлена археологическая карта губернии, где имелись сведения о 70-ти городищах, 410-ти курганах. В 1897 году в палатах Коробовых при Ученой архивной комиссии был от­крыт Губернский исторический музей.

Этнографы и краеведы, входившие в состав этих обществ, свои­ми публикациями на страницах таких изданий, как «Известия Ка­лужской ученой архивной комиссии», «Калужская старина», «Изве­стия Калужского общества изучения природы и местного края» про­буждали интерес к истории и культуре края. И в настоящее время не утратили своего научного значения труды таких известных ка­лужских краеведов, как Д. И.  Малинин, В. М. Кашкаров.

В послереволюционные годы изучение народного искусства калуж­ского края становится важной составной частые краеведческой, работы В этот период в Калуге функционируют Калужское общество краеве­дения, Калужское общество истории и древностей, Калужское об­щество изучения местного края, Калужское бюро краеведения. С деятельностью последних была связана работа известных в области краеведов и этнографов М. Е. Шереметевой и Н. М. Маслова. Впоследствии,  являясь  научными  сотрудниками  музеев,  они принимали участие в этнографических экспедициях и археологических раскоп­ках на территории Калужской области, активно собирали материалы по народному искусству, деревянной резьбе, изразцам, вышивке, на­бойке, узорному ткачеству, кружевничеству, художественному ли­тью, по истории местных кустарных промыслов. Собранная ими эт­нографическая коллекция и их публикации по народному искусству и в настоящее время сохранили свою научную значимость. Этногра­фическая и археологическая традиции указывают на истоки народ­ного художественного творчества на территории Калужской губер­нии в дошедших до нас немногочисленных остатках материальной культуры вятичей, населявших край в VI-XII вв. Это металлические предметы: подвески, кольца, детали керамических изделий. Архео­логические древности, найденные на территории калужского края, по своему декору во многом представляют традиционный славянский орнаментальный комплекс, но гипотетически указывают на локаль­ные орнаментальные черты: преобладание геометрических и зоомор­фных мотивов. С удивительным постоянством они сохранились в из­делиях народных мастеров — вышивке, ткачестве, деревянной резь­бе — до начала ХХ-го столетия. Но уже в XIX веке эти мотивы в достаточной мере трансформировались, древняя архаика слилась в них с образцами окружающей природы, с фольклором.

По времени исторических воспоминаний различных видов народ­ного художественного творчества калужского края следует отметить резьбу по дереву. Самые ранние известия о деревянных изделиях в нашем крае относятся к XVI веку. Сигизмунд Герберштейн, посол германского императора Максимилиана, в «Записках о Московии», описывая Воротынск и Калугу, отмечает, что калужане весьма ис­кусны в выделке деревянной посуды, привозимой в Москву, Литву и другие места. Сохранилось и другое свидетельство такого же ха­рактера: в 1515 году между подарками, отосланными Константино­польскому патриарху Пахомию, тверской епископ Нил «...отправил три става калужских». Калуга в XVI веке вообще славилась свои­ми деревянными изделиями, но особенно были известны ложки и чаши искусной резьбы. К сожалению, изделий этого промысла не сохранилось. Однако, этнографическая коллекция КОКМ зафиксиро­вала деревянные предметы крестьянского обихода XIX века: рубе­ли, прялки, вальки, богато орнаментированные трехгранно-выемча­той резьбой. Среди орнаментальных мотивов преобладают солярные знаки. Пряничные и набойные доски XIX века также украшены вы­емчатой резьбой с растительной и зооморфной орнаментикой.

До настоящего времени сохранившиеся деревянные домики в Ка­луге и в калужских селах приятно удивляют замысловатым резным декором. По своим законам развивались орнаментальные мотивы в калужской архитектурной пропильной резьбе. Имея в своих исто­ках бытовую трехгранно-выемчатую резьбу, архитектурную прорезь, навыки иконостасной пластики, калужская пропильная резьба пред­стает в хронологических рамках конца XIX — нач. XX столетия с целым комплексом уже сложившихся характерных признаков. Ра­ботая с конкретным материалом, убеждаешься в том, что народные мастера менее всего думали о «чистоте» того или иного стиля, от которого они исходили в своем творчестве. Принцип отбора был ис­ключительно избирательным, усваивались и перерабатывались те формы и мотивы, которые более всего привлекали. Поэтому в ка­лужской архитектурной пропильной резьбе часто можно встретить такие формы декора, которые говорят об определенном симбиозе разнородных источников, в частности классицизма и русского стиля, русского стиля и модерна. Мастера т. н. ропетовского стиля, рабо­тавшие на калужской почве, большинство мотивов брали из сквозной и городской резьбы крестьянских построек: прорезные розетки, зуб­чики, городки, треугольники. В отдельных узорах пропильного де­кора, строящихся на сочетании ромбов и кругов, можно проследить аналогии с узорами калужской вышивки.

Влияние ампирных форм декора на калужскую домовую резьбу представляется вполне естественным, если учитывать богатую клас­сицистическую архитектурную практику в городе, в частности, изве­стный по сохранившимся памятникам и трудам С. В. Веэсонова5 ка­лужский деревянный ампир. Классические мотивы — сухарики, зуб­чики, полочки и др. — в калужском пропильном декоре довольно распространенное явление. Но они постоянно разбиваются сложной системой кругов, розеток, ромбов, зигзагов, треугольников, являясь по сути уже своеобразной стилизацией крестьянской геометрической резьбы. Светелки и пилястры с декоративно трактованными элемен­тами ордерности, кронштейны, наличники с очельем в виде арки и с рядом резных балясин мелкого штучного набора постоянно теря­ют свои очертания в ажурных живописных излишествах русского стиля. Модерн привносит в декор наличников новые орнаментальные мотивы, например, лирообразную фигуру. Первоначально она про­сто удачно вкомпанована в резьбу наличника, но далее получает ряд причудливых переработок. Причудливая текучесть, прихотливый кон­тур подобных форм вызывают ассоциации с виньеточной графикой модерна, которая легко могла быть приспособлена к формам пропильного декора, о чем свидетельствует целый ряд памятников и в других регионах. Творчество калужских мастеров, переходивших на новый вид архитектурной резьбы по дереву — пропильной — пита­ли самые разные источники. Одни из них восходили к прошлому, дру­гие — к современности. В арсенале были не только мотивы и фор мы архитектурного декора, но и орнаментика других видов творче­ства, в частности, как уже упоминалось, мотивы калужской народ­ной вышивки.

Из глубин народного творчества идет к нам и крестьянская вы­шивка. Этнографическая коллекция по калужскому краю сохранила прекрасные образцы народной вышивки XIX — нач. XX вв. При всем этом, она вобрала в себя неоднородный материал: наиболее древний орнаментальный пласт дают нам вышивки Перемышльского, Калужского, Лихвинского уездов, районов Гамаюнщины и Монастырщины, датируемых XIX веком. Источниковедческое значение данных памятников народного шитья определяется степенью сохранения тра­диционной орнаментики архаического извода на уровне доброжелательно-апотропейного значения. Вышивка других регионов более поздняя. В изделиях данного круга орнамент реализуется на уровне чисто эстетическом. Орнаментальные мотивы тяготеют к «изобрази­тельности», бытовым элементам, полностью утрачивают связь с ар­хаическим «прообразом». Этнографический аспект исследования калужской народной вышивки нашел свою определенную реализацию в работах М. Е. Шереметевой.

Изучение памятников калужского народного шитья в аспекте ис­кусствоведческого метода исследования продиктовало необходимость анализа образной структуры орнамента, основных принципов постро­ения орнаментального образа. Это, в свою очередь, обусловило ре­шение более частных задач, а именно: систематизация орнаменталь­ных мотивов, выявление их семантики в контексте этнографического и фольклорного материала, акцентирование основных выразительных средств, соединяющих абстрактную схему узора с реальной поверх­ностью конкретного предмета. Калужская народная вышивка пред­ставляет собой локальный вариант шитья южнорусского региона на основании приверженности к геометрической орнаментике, к техни­ке перевита.

Традиционные приемы в технике и орнаментации наиболее устой­чиво сохранились в условиях натурального хозяйства Гамаюнщины и Монастырщины. В изделиях калужских вышивальщиц орнамент вышивки существует в определенном предметном контексте, где все согласовано и связано между собой: назначение, конструкция, мате­риал, цвет — все объединено единством замысла. Вышитые узоры калужских занавесок и полотенец оставляют ощущение празднично-сти, что соответствовало функциональной роли этих предметов в бы­товом обиходе деревни. Колористический строй вышивки неотделим от фактуры: народные мастера исходят из реальных качеств холста и нитей; отдавая предпочтение перевити, с тонким чувством меры вводят штопку, настил, крестик. Свои вышивки они насыщают разнообразными ритмами — то неспешными и торжественными, то бы­стрыми и веселыми. Ритмический бег лаконичного узора, оттенки цвета, фактурное богатство открывают нам духовный мир создателя орнамента — народного художника.

Своеобразными смежными к вышивке промыслами в Калужской губернии были цветное ткачество, тесемочный, ленточный и кружев­ной промыслы. В быту калужских крестьян значение кружева было невелико. Однако, в сфере бытования художественных промыслов губернии кружевной выделяется редкой стабильностью произведет на достаточно высоким художественным уровнем изделий. Анализ архивного и этнографического материала по калужскому краю поз­воляет локализовать кружевоплетение в губернии Жиздринским, Козельским, Тарусским, Боровским и Лихвинским уездами. Но как промысел кружевничество значительное развитие получило лишь в Боровском и Лихвинском уездах. Как художественное явление ка­лужское кружево развивалось по двум направлениям: крестьянское, создаваемое для домашнего употребления, и промысловое, которое в основном сбывалось в белошвейные мастерские Москвы.

Достоянием крестьян было кружево, плетеное из льна, что впол­не соответствовало тем тканям — холсту, крашенине, пестряди — которые оно украшало. У него не было развитых узоров в силу ис­ключительно численного способа плетения. Оно служило отделкой крестьянской одежды и существовало в форме края или прошвы. Численный способ плетения обусловил в основном геометрический характер узоров. Основой кружевных промыслов в Боровском и Лихвинском уездах было мерное многопарное кружево в форме прошвы и края. Стилистически калужское промысловое кружево очень близко кружеву подольскому. Это кружево многопарное, с цветочными рисунками на тюлевом фоне, с тонкими решетками, со сканью обводов. Калужское промысловое кружево характеризует особая тонкость, явное предпочтение тюлевому фону, легкие расти­тельные узоры. Искусно выполненные работы калужских мастериц удостаивались дипломов на выставках, о чем свидетельствуют ар­хивные документы.

Значительным явлением в народном искусстве калужского края являлась художественная керамика. Среди цеховых знамен калуж­ских ремесленников можно увидеть знамя с надписью «Кафельный». Расцвет изразцового производства в губернии относится к XVIII веку. В топографическом описании калужского наместничества 1785 года значится десять кафельных заводов, а в 1857 количество их сократилось до двух. Последняя четверть 18 века совпадает с об­разованием Калужского наместничества, и расцвет изразцового про­изводства    в    губернии в  это время можно объяснить масштабами строительства. В это время в моде были изразцовые печи с крупными ампирными рисунками по всему зеркалу, нередко датированные. Еще в 1944 году такие печи можно было увидеть в некоторых до­мах Калуги. В КОКМ находятся изразцовые печи, датированные 1759 годом, с изящными гирляндами и сюжетными панно. Калуж­ские изразцы вывозились в Москву и другие губернии. Известно, в частности, что калужские изразцовые печи украшали здание Мало­российской коллегии в Глухове.

Изготовление калужской глиняной игрушки, которая известна в настоящее время больше как хлудневская игрушка, по этнографи­ческим материалам во многом связывается с праздничными гулянья­ми — ярилками. Они проходили на пасхальной неделе в селах и городах губернии. Здесь необходимы были традиционные «свистуль­ки», «сопелки», в виде козы, конька, медведя, бабы с гусем, птички, вылепленные из глины, без поливы, с яркой раскраской. Само наз­вание праздника — ярилки — происходит от имени древнего сла­вянского бога солнца — Ярилы. Имена Ярилы, Купалы, богов язы­ческого пантеона, сохранила народная память в топонимике, в пра­здниках весенне-летнего цикла. Утрачена магическая и заклинательная сущность древнего действа, но калужская глиняная игрушка во всем своем комплексе бессознательно донесла до наших дней древ­ние вятические формы, сохранила в механической передаче апотропейное значение образа.

В настоящее время проблема использования традиций народного искусства в современном художественном процессе остается акту­альной не только для искусствоведов и историков, но и для масте­ров декоративно-прикладного искусства.

ВЛАДЕЛЬЦЫ ГАМАЮНЩИНЫ

Ушли совсем те поколения, которые могли бы нам рассказать об истории вотчины на правом берегу Оки. Жители нового района Правобережья г. Калуги даже не подразумевают, что живут в мест­ности, народное название которой Гамаюнщина.

Откуда пошло это название? Этот вопрос интересовал исследо­вателей еще с середины XIX в.

Здесь, благодаря историческим условиям, сложился особый ук­лад жизни, свой говор, свой костюм, отличающийся от соседних местностей.

В большинстве случаев население само отмечало и выделяло та­кую группу, давая ей особое прозвище. Иногда народная память просто-напросто сохраняла старые юридические термины. Источни­ком названий служили «народные предания, фамилии географичес­кого происхождения и географические имена селений».

Г.Н.Потанин (тогда студент Петербургского университета), проведший лето 1861 г. под Калугой, а за ним калужский крае­вед М.Е.Шереметева (в 1920-е годы научный сотрудник Калуж­ского государственного музея) сделали в своих работах о Гамаюнщине предположение, что на­звание местности, по утвержде­нию окрестных жителей, не при­надлежащих вотчине, происходит от бранного слова «гамаюн» и что «Гамаюнские крестьяне прозваны так за свою неуживчивость и шумливость».

Исследователи искали истоки названия местности в понятии «гомоюнить» (тульское) — громко го­ворить, шуметь, кричать, бранить­ся, буянить. От слова «гомон» — шум, гом, крик.

Только от одного гамаюнского крестьянина в 1861 году Григорий Потанин услышал, «что она (Гамаюнщина) так называется по имени какого-то Гомоса, управлявшего вотчиной в старые годы».

М.Е.Шереметева также пишет, что Гамаюнщина могла быть на­звана, «согласно местному преда­нию, от прозвища (Гамаюн, Гам) одного из владельцев вотчины, жившего не позднее второй поло­вины XVIII в.».

Остановимся на этих свидетель­ствах, зафиксированных нашими ис­следователями, и попробуем обра­титься к истории вотчины...

Владельцем этой территории с конца XVII века являлся ближай­ший сподвижник Петра I — князь Федор Юрьевич Ромодановский (1640—1717 гг.). В 1691 г. в селе Ромоданово для него была построена церковь Рождества Пресвятой Богородицы. Все села и деревни, принадлежавшие князю, входили в Ромодановскую волость.

Может быть, в гербе князей Ромодановских была изображена райская птица Гамаюн? Но, взглянув на герб древнего княжеского рода Ромодановских, птицы не обнаружим.

Только в словаре русского языка XI—XVII вв. мы найдем еще одно значение этого слова. Слово «гамаюн» входило в состав титу­лования, т.е. обращения к кому-либо сообразно титулу. Из Посоль­ства Звенигородского 1569 г. взята цитата обращения к царю: «Во царех светлообразнейшему и избранному Гамаюну».

Но как нам связать, соединить царя «Гамаюна» и нашего вла­дельца Гамаюнщины, князя Ф.Ю.Ромодановского?

По словам русских историков, Петр I уважал его «за испы­танную верность и любовь к правде», за то, что он был «по-собачьи преданный Петру». За то, что «никакие сокровища не в силах подкупить его и возбудить малейшее сострадание к по­павшейся жертве. Все процессы по поводу «государева слова и дела» велись им». Князь-кесарь Ромодановский был наделен обширными полицейскими полномочиями — начальник розыск­ного Преображенского приказа — «собою виден как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни». «В какой-то восторженности от кнута и застенка он доходил до такого пафоса, что поражал усердием даже самого Петра... Однажды государь решился наконец намекнуть кесарю на то что тот слишком заработался. «Зверь! Долго ль тебе людей жечь?.. Перестань знаться с Ивашкою (т.е. пьянствовать) Быть от него роже драной!».

Но самое удивительное, что «предметом шутки он» (Петр I) де­лал собственную власть, величая князя Ф.Ю.Ромодановского ко­ролем, государем, «вашим пресветлым царским величеством» а себя «всегдашним рабом и холопом Piterom» или просто по-русски Пет­рушкой Алексеевым. Отправляясь в 1697 г. в заграничное путе­шествие, Петр вверил Ромодановскому управление государством присвоив ему титул князя-кесаря и Его Величества. Петр в письмах к нему обращался как к царю: «Min Her Kenig! Письмо Ваше госу­дарственное...» и в конце письма подпись: «Вашего Величества ни­жайший подданный Piter».

Кроме государственных дел, он «участник Петровых оргий неизменный член сумасброднейшего собора, представлявший по воле государя, из себя шу­товское звание царя-ке­саря». Ведь Петр I сам писал сценарии шу­товских маскарадов, раздавая роли своим ми­нистрам.

Вдобавок князь Ф.Ю.Ромодановский был «свойственником» Петра I. Он был женат на родной сестре царицы Прасковьи Федоровны, супруги царя Иоанна Алексеевича. Ее имя было Настасья Федоров­на (урожденная Салтыко­ва, умерла 2 сент. 1736 г.), поощряемая супругом, она «изображала из себя царицу».

«В домашней жизни Федор Юрьевич отличался необыкновенно строгим нравом и придерживался старорусских обычаев». «Петр Великий терпеливо сносил впоследствии многие неприятности от Ромодановского, как то можно видеть из письма его к графу Ап­раксину от 8 июля 1713 г. из Санкт-Петербурга: «С дедушкой на­шим, как с чертом вожуся: я не знаю, что делать. Бог знает, какой человек!..».

После смерти Федора Юрьевича в 1717 г. его сын Иван Федо­рович Ромодановский «находился ближним стольником» импера­тора «и тогда же возведен государем в достоинство князя-кесаря. В то время как сей новый кесарь въезжал в первый раз в апреле месяце 1718 г. из Новгорода в Петербург, государь... выехал с великою свитою к нему навстречу ...». В сумасброднейшем соборе Иван Федорович Ромодановский звался Кир-Никитою Прешбурским, Яузским и Калужским...». В 1722 г. он упоми­нался в связи с просьбой о постройке каменной (вместо деревянной ветхой) в селе Николаевском (Чижовка) церкви во имя Николая Чудотворца.

Скончался И.Ф.Ромодановский 9 марта 1730 г. В 1734 г. его вдова Наталья Федоровна и М.Г.Головкин пожелали к церкви Рож­дества Пресвятой Богородицы сделать каменный придел во имя св. апостолов Петра и Павла.

Возможно, что за князьями Ромодановскими повелось в народе название их царско-кесаревского титула «гамаюн», а название мес­тности — «Гамаюнщина».

В дальнейшем эта вотчина была унаследована дочерью Ивана Фе­доровича Ромодановского — княжною Катериной Ивановной, в за­мужестве Головкиной. Ее муж (свадьба состоялась 8 апреля 1722 г. граф Михаил Гаврилович Головкин был вице-канцлером при Анне Иоанновне. Но при вступлении на престол императрицы Елиса-веты Петровны, за участие в сочинении Проекта об удалении сей государыни от наследования трона был лишен всех чинов и 25 нояб­ря 1741 г. сослан в Сибирь, где и скончался в 1766 г. Жена его Катерина Ивановна (ур. Ромодановская) последовала за мужем в ссыл­ку и в 1767 г., после его кончины, привезла тело в Москву. В 1736 г. граф М.Г.Головкин упоминался в связи с просьбой служи­теля церкви Николая Чу­дотворца о ее освящении в с. Чижовка.

«В 1739 г. за 33 тыс. руб. у гр. Михаила Гаври­ловича Головкина Деми­дов купил Ромодановс-кую волость под Калу­гой с центром в с. Ромоданово. В 1740 г. «дво­рянин Никита Демидов требовал о построении ему в Калужском уезде в собственной его куп­ленной вотчине в Ромодановской волости на речке Выровке молото­вых железных заводов для переделки чугуна в железо». В 1741 и 1752 гг. в принадлежавшей Никите Никитовичу (1696-1753 гг.). Ромодановской волости произошли «своевольства» крестьян, привле­кавшихся им к заводским работам на Выровском, Брынском и Дугненском железных заводах. «Деятельное участие в хлопотах по усми­рению ромодановцев принимал сын заводовладельца Евдоким Ни­китич Демидов (1713—1782 гг.). В апреле 1752 г. он сообщал в Сенат, что «в 1741 г. оная волость откладывалась от нас и многия противности показывала.., а в нынешнем апреле месяц с 3-его числа помянутая же наша Рамодановская волость самовольно от нас отло­жилась и слушать ни в чем не стала...». Он обращался с просьбой: «...посланных из Ромодановской нашей волости на сибирские заводы гамаюнов, идущих... с письмами или каким уведомлением, перело­вить, и в... Канцелярии оных зачинщиков следовать».

У Никиты Никитича было пятеро сыновей. По наследству от отца эти земли получены Евдокимом, Иваном, Никитой — «Никитиными детьми». Алексей Никитич получил недвижимое имение в Ка­лужском уезде в Пасынковом ста­ну. Имеются планы Ромоданов-ской волости дворянина Алексея Ни­китича Демидова за 1777—1778 гг. В Описании Калужского наме­стничества 1782 г. за самым млад­шим сыном Алексеем Никитиным (?—1786) числилось: «селы Ромоданово, Покровское, Рожествено, Чижовка, Никольское тож; деревни Сикиотова, Пучкова, Еловка, Шо-пина, Боровая, Верховая, Квань...». Число дворов 216, мужских душ 686, женских душ 688.

«Селы Ромаданово, на правых бе­регах реки Оки и речки Островки, а безымяннаго ручья на левой; в селе две церкви каменныя. 1-я — Рождества Пресвятыя Богородицы с приде­лом апостолов Петра и Павла. 2-я — Вознесения Господня, дом господс­кий деревянный, при нем сад регулярный с плодовитыми деревьями.

Покровское, на правой стороне реки Оки, а ручья безымяннаго по обе стороны. Церковь деревянная Покрова Пресвятыя Богороди­цы, на выделенной церковной земле близ онаго села на безымян­ном ручье две мучныя мельницы, каждая об одном поставе.

Село Рожествено, по обе стороны речки Камен­ки, а ручья безымяннаго на левой. Церковь деревян­ная Рождества Христова, на церковной земле.

Никольское (Чижовка тож) по обе стороны реч­ки Чижовки и двух безы­мянных отвершков. Цер­ковь деревянная Николая Чудотворца.

Деревни: Сикиотова по обе стороны речки Можайки, а безымянных отвершков, одного на правом, а другого на ле­вом берегах;

Пучкова по обе стороны речки Пучковки, а безымянного ручья на левой стороне;

Еловка — речки Еловки и безымяннаго ручья на правых сторо­нах;

Шопина — по обе стороны ручья Хвощинскаго;

Боровая — по обе стороны двух безымянных ручьев, а третьего на правой стороне;

Верховая — на левой стороне верхового оврага;

Квань — на правом берегу реки Оки...».

Под селением 120 десятин. Пашня — 5649 десятин 285 саженей. Сенной покос — 250 десятин. Лесу — 4500 десятин 500 саженей. Неудобных мест — 90 десятин. Всего: 10609 десятин 785 саженей.

Страницы: 1, 2, 3