Истоки истории

больше отдалялись от осевого времени, не подавая на данном этапе надежд на

то, что они в обозримое время придут к своей эволюции к каким-либо новым

существенным возможностям.

Напротив, в наше время все то, что произойдет, должно быть

универсальным и всеохватывающим; развитие уже не может быть ограничено

Китаем, Европой или Америкой. Решающие события, будучи тотальными, должны

неминуемо носить совсем иной, роковой характер.

В целом развитие, начало которого относится к первому дыханию,

представляется нам теперь в своем многообразии так, будто оно привело бы к

полному крушению, если бы на Западе не возникло начало чего-то нового.

Теперь весь вопрос в том, сохранит ли грядущее развитие свою открытость и

завершится ли оно, проходя через жесточайшие страдания, искажения и

ужасающие провалы, созданием настоящего человека; хотя каким образом это

произойдет, мы еще совершенно не можем себе представить.

Единые истоки человечества в начале доисторического времени столь же

темны для нас, сколь темен будущий мир господствующего ныне на земном шаре

человечества, которое, быть может, достигнет единства своего юридически

упорядоченного, духовно и материально устремляющегося в бесконечность

существования.

Наша история совершается между истоками (которые мы не можем ни

представить себе, ни примыслить) и целью (конкретный образ которой мы не

можем существенным образом обрисовать).

Однако истоки и цель связаны друг с другом: в зависимости от того,

какими я мыслю первые, я мыслю и вторую. То, что не имеет убедительного

зримого в реальности образа, находит свое символическое выражение: истоки

— в «создании человека», цель — в «вечно» царстве душ».

В последующих разделах будет рассмотрена история — этот процесс между

истоками и целью, в той мере, в какой она является прошлым, ее

основополагающие вопросы и фактические данные.

Для иллюстрации мы предлагаем обратиться к простой схеме мировой

истории (ее следует читать снизу вверх).

III. ДОИСТОРИЯ

1. История и доистория

К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем

документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем

почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических

раскопках, остаются для нас немыми в своей

безжизненности. Лишь словесные данные позволяют нам ощутить человека,

его внутренний мир, настроение, импульсы. Письменные источники нигде

не

датируются ранее 3000 г. до н. э. Следовательно, история длится около

5000 лет.

Объективно доистории — поток различных изменений, однако в духовном

смысле это еще не история, поскольку история возникает лишь там, где есть

осознание истории, традиция, документация, осмысление своих корней и

происходящих событий. Представление, что и там, где нет преемственности

традиций, история, как таковая, все-таки была пли даже должна была быть,

не более чем предрассудок.

История — всегда ясное для человека прошлое, сфера усвоения этого

прошлого, сознание своего происхождения. Доистория — обоснованное, правда,

фактически, но не познанное прошлое.

Развитие человека в доисторическую эпоху — это становление основных

конститутивных свойств человеческого бытия; развитие человека в

историческую эпоху — это развертывание ранее обретенного содержания

духовного и технического характера. Конститутивные свойства человеческого

бытия складывались в неизмеримых пластах времени; напротив, историческое

развитие выступает как ограниченное во времени явление, выразившее себя в

творениях, представлениях, мыслях, образах на широкой и глубокой основе

сложившегося в доистории и по сей день еще действенного человеческого

бытия.

Доистория и история создали, таким образом, в своей последовательности

две основы нашего существования. Доисторическое становление человека —

формирование человека как вида со всеми его привычными склонностями и

свойствами, со всей присущей ему сферой бессознательного — составляет

фундамент нашего человеческого бытия. Исторически осознанная передача

свойств человека н его эволюция, которая показывает нам, на что был

способен человек, и которая всем своим содержанием составляет источник

нашего воспитания, нашей веры, нашего знания и умения,— этот второй момент

в развитии человека — подобен тонкой оболочке над кратером вулкана. Может

случиться, что эта оболочка будет сброшена, тогда как фундаментальные

свойства человека как представителя данного вида, сложившегося в

доисторические времена, неотвратимо присущи его природе. Быть может, нам

грозит опасность вновь превратиться в людей каменного века, ибо мы,

собственно говоря, никогда не перестаем ими быть.

Тогда мы, располагая уже не каменным топором, а самолетами, ло

существу, вернулись бы к доисторическим временам, а тысячелетия истории

были бы забыты, и следы их стерты в памяти. Конец истории мог бы вернуть

человека к тому состоянию, в котором он, будучи уже и все еще человеком,

существовал много тысячелетий тому назад: без знания и сознания того, что

от поколения к поколению передавался накопленный опыт.

Мы ничего не знаем о душе человека, который жил 20 000 лет тому назад.

Однако мы знаем, что на протяжении известной нам истории человечества,

этого короткого промежутка времени, человек не изменился существенным

образом ни по своим биологическим и психофизическим свойствам, ни по своим

первичным неосознанным импульсам (ведь с тех пор прошло лишь около с га

поколений).

Результатом доисторического становления является то, что наследуется

биологически, что, следовательно, способно устоять во всех катастрофах

истории. Исторические же приобретения тесно связаны с традицией, они

передаются н поэтому могут быть утеряны. То, что утвердилось в мире людей

во взлетах творческого созидания, а затем посредством передачи последующим

поколениям формировало и изменяло феномен человека, настолько связано с

этой передачей, что без нее, поскольку это не передается биологически,

может полностью исчезнуть; и тогда останутся только конститутивные

свойства человека.

Перед историческим сознанием постоянно стоит великая проблема

фундаментальной основы человека, существовавшего в доисторическую эпоху,

проблема его основополагающей универсальной сущности. В природе человека

глубоко заложены действенные силы времен его формирования. Доистория — это

время, когда произошло становление человеческой природы. Если бы мы могли

проникнуть в доисторию, нашему пониманию стала бы доступна субстанциальная

основа человеческой природы, поскольку мы увидели бы ее становление,

условия и ситуации, которые создали человека таким, как он есть. Вопросы,

на которые могла бы дать ответ доистория, будь она эмпирически познаваема,

таковы:

, Каковы первичные мотивы человека, каковы его жизненные импульсы? Что

из них остается неизменным во все времена, что изменяется? Могут ли они

еще быть преобразованы? Полностью ли они скрыты? Научился ли человек

обуздывать эти импульсы только в историческое время или уже в доистории?

Прорываются ли они вообще время от времени или хотя бы в определенных

ситуациях, разрывают ли скрывающие их покровы? Когда и как это

происходило? Прорвутся ли изначальные импульсы с неведомой дотоле силой,

если произойдет крушение всего того, во что мы верим и что передано нам

предыдущими поколениями? Какой облик примут эти исконные силы, если им

будет придана определенная форма? Как это осуществить? Во что они

превратятся, если будут лишены возможности выразить себя и осуществить

непосредственное воздействие, если, например, они будут замаскированы

посредством понятийных схем, представлений о мире, ценностных понятий,

насилия, что означало бы ик парализацию?

Те ничтожные данные о доистории, которыми мы раслолагаем, те картины,

.которые мы создаем с помощью этнографии, фольклористики и истории и

используем для психологического представления об исконных влечениях

человека, служат нам зеркалом нашей сущности, открывающим нам то, что мы

нодчас охотно скрываем от самих себя, о чем мы при известных условиях

забываем.

2. Общая картина доистории

В недоступных нашему определению временах и эпохах происходило расселение

людей на земном шаре. Оно шло внутри ограниченных областей, было бесконечно

разбросанным, но вместе с тем носило всеобъемлюще единый характер: великие

медленные процессы незаметного образования рас, речи и мифов, неуловимого

распространения технических открытий, странствований. Все эти события еще

неосознанны, и, будучи, правда, уже явлениями человеческой жизни, своими

корнями еще уходят в мир природы.

Одни объединения людей влекут за собой дру1 'не, люди знают друг о друге,

взирают друг на друга. Разбросанность устраняется в борьбе, создаются

новые, большие объединении. Они служат переходом к истории, начало которой

связано с появлением письменности.

Доистория -- это величайшая реальность, ибо в ней возник че-' ловек,

однако реальность эта нам, по существу, неведома. Но едва только мы задаем

себе вопрос, что мы, люди, собственно, такое, и пытаемся найти ответ в

познании того, откуда мы пришли, мы сразу же обращаемся к доистории,

стремясь проникнуть в ее глубины. Тьма этих глубин обладает притягательной

силой, мы с полным основанием устремляемся к ним, но нас всегда ждет

разочарование, уготованное невозможностью их познать.

Ффффффффффффффффффффффффффффффффффффф

IV. ВЕЛИКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ ДРЕВНОСТИ

1. Общий обзор

Почти одновременно в трех областях земного шара возникают древнейшие

культуры. Это, во-первых, шумеро-вавилонская и египетская культуры и

эгейский мир с 4000 г. до н. э.; во-вторых, открытая в раскопках доарийская

культура долины Инда третьего тысячелетия (связанная с Шумером); в-третьих,

смутно сквозящий в воспоминаниях, оставивший скудные следы архаический мир

Китая второго тысячелетия до н. э. (и, вероятно, еще более ранний).

Вся атмосфера внезапно меняется. Здесь уже не царит молчание. Теперь люди

говорят в письменных документах друг с другом и тем самым с нами, если

только мы постигаем их письменность и язык,— говорят посредством

архитектурных памятников, предполагающих организацию и государственность,

своих произведений искусства, где чуждый нам смысл скрыт в привлекательных

для нас формах.

Однако этим высоким культурам неведом еще тот духовный переворот, который

мы определили как осевое время, создавшее тип нового, современного нам

человека. С названными культурами можно сопоставить американские культуры

Мексики и Перу, расцвет которых, правда, относится к более поздним

тысячелетиям. И этим культурам также недостает того, что еще до них дало

нам осевое время. Они исчезли при одном только возникновении западной,

выросшей из осевого времени культуры.

В полосе пустыни, тянущейся от Атлантического океана через Африку, Аравию

до глубинных районов Азии есть помимо многих мелких оазисов две большие

долины рек — долина Нила и Двуречье. В этих двух районах можно глубже, чем

где-либо, проследить по документам и вещественным памятникам историю

человечества. Мы видим теперь, что происходили там около 3000 лет до н. э.,

и, основываясь на следах прошлого, выводим свои заключения об еще более

раннем времени. В Китае нам едва доступны события,.- выходящие за пределы

второго'тысячелетия; а отчетливые и «подробные сведения датируются первым

тысячелетием. Раскопки в Индии свидетельствуют о высокой цивилизации, о

наличии там в третьем тысячелетии до н. э. развитых городов, но они еще

изолированы и едва ли находятся в какой-либо связи с более поздней

культурой Индии, начало которой относится примерно к концу второго

тысячелетия до н. э. В Америке все произошло значитель-»*чя;7ь ДЛш-яЛ^ 'ч Л«-;-

;'*иа»

ее своей воле, проявить личное мужество наездника и воина, оценить

красоту животного.

События, открывающие историческую эру, ведут к более глубокому вопросу:

что же произошло с человеком, что заставило его перейти из неисторического

существования в историю? Какие, собственно, черты его сущности привели к

началу истории?

Каковы основные характерные черты исторического процесса, отличающие его

от доистории? Речь идет о таком ответе, который связан с внутренними

глубинами человеческой сущности. Мы хотим узнать не о внешних событиях, а о

внутреннем преобразовании человека.

Истории предшествовало становление и преобразование, свойственное в

значительной степени как человеку, так и природным явлениям. Скачок из

этого простого существования в историю характеризуется, вероятно,

следующим:

1. Сознанием и воспоминанием, передачей духовного достояния — тем самым

совершается освобождение от того, что составляет только настоящее.

2. Рационализацией какого-либо значения и содержания посредством техники

— тем самым совершается освобождение от жизненно необходимой связи с

обусловленной случайностью, предусмотрительностью и гарантированностью.

3. Наличием в качестве примера и образца людей, чьи дела, свершения и

судьбы постоянно стоят перед мысленным взором их потомков в качестве деяний

правителей и мудрецов,— тем самым создается основа для освобождения от

.глухого самосознания и страха перед демонами.

Исторический процесс — это беспрерывное преобразование условий, знания,

содержания в их непосредственном явлении, но такое преобразование, при

котором возможно и необходимо отно-ц1ёНй&-'всего ко всему, связь традиций,

всеобщая коммуникация.

В чем причина того, что человек совершает скачок? Совершая его, он не

осознавал, к чему это приведет, и не стремился к этому. С ним что-то

произошло. Он не является, подобно всем остальным живым существам, столь же

ограниченным, сколь завершенным в своей специфичности; напротив, он

безгранично открыт по своим возможностям, незавершен и незавершим в своей

сущности. То,

что изначально было заложено в человеке, что несомненно действовало уже в

доистории в качестве зародыша истории, с силой вырвалось на поверхность,

когда началась история.

Этот скачок в развитии человека, следствием которого была история, может

быть воспринят и как несчастье, постигшее человека; согласно этому взгляду

здесь произошло нечто непостижимое, грехопадение, вторжение чуждой силы;

все, что создает историю, в конечном итоге уничтожает человека; история —

процесс разрушения в образе некоего, быть может грандиозного, фейерверка;

этот процесс следует повернуть вспять, вернуть к тому, что было вначале; на

завершающей его стадии человек вернется к блаженному состоянию своего

доисторического бытия.

Но этот скачок можно воспринимать и как чудесный дар человеческой природы

и в том, что человек совершил его, видеть высокое предназначение человека,

его путь к небывалому постижению и неслыханным высотам, доступным ему &силу

его незавершенности. История превратила человека в существо, стремящееся

выйти за свои пределы. Только в истории он ставит перед собой свою высокую

задачу. Никто не знает, куда она его приведет. Несчастье и беды также могут

служить ему стимулом: к возвышению. Лишь в истории формируется то, чем

человек по существу является:

а) Из первичных истоков течет поток заложенных в человеке

субстанциальных возможностей. Однако сами они становятся очевидными,

преисполненными богатого содержания, лишь войдя в эру истории, по мере того

как они освещаются, утверждаются, усиливаются, теряются, вспоминаются,

вновь возвышаются. Им необходима рационализация, которая сама по себе

совсем не есть нечто первичное, а есть лишь средство восстановления истоков

и конечных целей.

б) Вместе со скачком в историю осознается преходящий характер всего.

Всему в мире отведено определенное время, и все обречено на гибель. Но

только человек знает, что он должен умереть. Наталкиваясь на эту

пограничную ситуацию, он познает вечность во времени, историчность как

явление бытия, уничтожение времени во време*ш. Его осознание мсторми

становится гиждест&еяиым осознанию вечное ги.

в) История — это постоянное и настойчивое продвижение вперед отдельных

людей. Они призывают других следовать за ними. Те, кто их слышит и

понимает, присоединяются к этому движению. Однако вместе с тем история

остается и просто совокупностью событии, где постоянно раздаются напрасные

призывы, которым не следуют и от которых отстают. Некая огромная сила

инерции как будто постоянно парализует все порывы. Мощные си-

' Я1Ы громадных масс с их усредненными запросами душат все то, |кго не

соответствует им. Все то, что не находит места и не имеет смысла с точки

зрения массовых требований, что не встречает ве-

^ ры, должно исчезнуть. История — это великий вопрос, еще не получивший

решения, который будет решен не мыслью, а только самой действительностью;

вопрос этот сводится к тому, является ли

история в своем порыве лишь мгновением, промежуточным звеном между

неисторическими существованиями, или это прорыв глубинных возможностей,

которые даже в образе безграничных несчастий, подвергаясь опасностям и

постоянным крушениям, в целом ведут к тому, что бытие будет открыто

человеком, а он сам в непредвидимом взлете обретет свои неведомые дотоле

возможности.

3. Общность и различия великих культур древности

Общие черты —организация большого масштаба, письменность, ведущая роль

слоя писцов — способствуют возникновению человека, который, будучи

продуктом рафинированной культуры, все-таки еще как бы не вполне

пробудился. Специфическая техническая рационализация соответствует

состоянию неполного пробуждения без подлинной рефлексии.

В< крупных сообществах все подчинено зримым картинам бытия, связано

безусловными нормами. Это — не вызывающее сомнения фактическое бытие,

которое высказывают и которому следуют. Основные человеческие проблемы

заключены в рамки священного знания магического характера, они не перешли в

беспокойные поиски, если не считать нескольких поразительных подступов к

этому (следы пробуждения, которые остаются нераскрытыми). Значительное

развитие обретает мысль о справедливости в Египте, и особенно в Вавилоне.

Однако вопрос о смысле не ставится со всей отчетливостью. Создается

впечатление, что ответ уже есть до постановки вопроса.

Сходство состояний и хода развития заставляет искать общую основу. Во все

времена орудия и идеи медленно распространялись по земному шару. Мы ищем

центр, из которого шло бы такое распространение нового. Именно поэтому

возникает гипотеза об основополагающем универсальном значении Шумера на

Евфрате, громадное влияние которого достигло Египта и Китая. Однако степень

этого влияния не доказана. Возникает и сомнительная гипотеза о культурном

центре в Азии — где-то в Западном Курдистане, у Каспийского моря,— о

процветавшем ранее в период более влажного климата центре культуры, откуда

вследствие наступившей засухи произошло переселение жителей по самым

различным направлениям. Это и было началом возникновения культур на

Азиатском и Европейском континентах от Китая до Египта. Однако, мысленно

погружаясь в глубины доистории, мы не обнаруживаем для этого какой-либо

твердой, подтвержденной опытом основы.

Если общие черты, быть может, все-таки имеют единое основание, то оно

сводится для нас к совершенно неопределенному представлению о

доисторических глубинах Азии, Была

•долгая общая доистория всей Азии, чьим полуостровом является Европа.

Однако и различия между великими культурами древности также значительны.

В каждом данном случае мы ощущаем весьма своеобразный дух некоей

целостности. В Китае есть только подходы к мифам, изначальные космические

представления о мировом порядке, о порядке в мерах и числах, живое

созерцание природы, обладающее естественной человечностью. Культуре

Двуречья присуща известная жесткость и сила, нечто драматическое,

обретающее трагические черты в раннем эпосе о Гильгамеше. В Египте мы видим

веселье и жизнерадостность в интимной сфере наряду с маскировкой

нивелирующего принуждения к труду, видим чувство стиля в Торжественном

величии.

До самых глубин духа доходит различие языков. Китайский язык столь

радикально отличается от западных языков, и не только по корням слов, но и

по всей своей структуре, что здесь едва ли можно говорить об общем

происхождении. Если же оно все-таки имело место, то процесс, который привел

к этому различию, должен был быть таким длительным, что гипотеза об общем

происхождении из живой культуры, сложившейся на рубеже доистории в

Центральной Азии, становится весьма маловероятной.

Совершенно различно и отношение к великим культурам древности более

поздних культур. Греки и иудеи воспринимали их как нечто далекое и чуждое;

они знали о них и сохраняли память о них, взирали на них с робостью и

удивлением, но и с известным презрением. Индийцы более позднего времени

ничего не знали о древних культурах, они полностью забыли о них. Китайцы

осевого времени видели в великой культуре древности свое прошлое,

продолжающееся без перерыва, без надлома, без ощущения нового (разве только

в виде упадка);

они видели в ней идеализированные, подчас приближающиеся к мифу черты,

созданный творческой фантазией образец.

Однако подлинного исторического движения в великих культурах древности не

было. Тысячелетия, наступившие после изначальных грандиозных творений, были

в духовном отношении сравнительно стабильным, не знающим движения временем,

Страницы: 1, 2, 3