Истоки истории

но временем неотступно повторяющихся переселений народов из Центральной

Азии, завоеваний и переворотов, взаимоуничтожения народов и их смешения —

временем постоянного воссоздания древней, лишь прерываемой катастрофами

культуры.

Поэтому история этих тысячелетий изобилует событиями, которые, однако,

еще не носят характер исторических решений человека.

V. ОСЕВОЕ ВРЕМЯ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Забегая вперед, мы уже дали характеристику осевого времени. Сделали мы

это потому, что понимание его сущности имеет центральное значение для

представления о мировой истории.

Для занятий философией истории осевое время является сферой самого

продуктивного, плодотворного исследования.

Это время можно рассматривать как промежуточную фазу между двумя эпохами

великих империй, как передышку, отданную свободе, как облегченный вздох в

сфере наиболее ясного сознания.

1. Структурирование мировой истории осевым временем

Осевое время служит ферментом, связывающим человечество в рамках единой

мировой истории. Осевое время служит масштабом, позволяющим нам отчетливо

видеть историческое значение отдельных народов для человечества в целом.

Глубочайшее разделение народов определяется тем, как они относятся к

великому прорыву осевого времени.

Мы различаем:

1. Осевые народы. Это те народы, которые, последовательно продолжая свою

историю, совершили скачок, как бы вторично родились в нем, тем самым

заложив основу духовной сущности человека и его подлинной истории. К этим

народам мы относим китайцев, индийцев, иранцев, иудеев и греков.

2. Народы, не знавшие прорыва. Прорыв был решающим по своему универсально-

историческому значению, но не повсеместным событием. Ряд народов великих

культур древности, существовавших до прорыва в осевое время и даже

одновременно с ним, не были им затронуты и, несмотря на одновременность,

остались внутренне чужды ему.

К осевому времени еще относится период расцвета египетской и вавилонской

культур, хотя и с несомненными признаками поздней стадии. Обе они не знали

преобразующей человека рефлексии: не испытали метаморфозы, соприкасаясь с

осевыми народами, и не реагировали на прорыв, который произошел вне сферы

их непосредственного существования. Они остались, но существу, такими же,

какими они были раньше в качестве предшествующих осевому времени культур,

достигнув громадных успехов в области организации государственной и

общественной жизни, в архитектуре, пластике и живописи, в создании своей

магической религии. Однако все это происходило уже на стадии медленного

умирания. Будучи в своем внешнем существовании подчинены новым силам, эти

народы утеряли и свою внутреннюю культуру, которая в каждом отдельном

случае перерождалась: в Месопотамии -- в персидскую, а затем в сасанидскую

культуру и ислам; в Египте — в римскую и христианскую, позже в ислам.

Обе названные выше культуры — египетская и вавилонская — обладали

всемирно-историческим значением, ибо, воспринимая их,отправляясь и

отстраняясь от них, углубляясь в соприкосновении с ними, утверждалась как

культура иудеев, так и культура греков, заложивших основы Западного мира.

Древние культуры были вскоре почти полностью забыты и Вновь открыты

только в наше время. Они потрясают нас своей грандиозностью, но вместе с

тем остаются нам чуждыми — нас разделяет пропасть, разверзшаяся между нами

из-за того, что они остались вне совершившегося прорыва. Китайцы и индийцы

нам бесконечно более близки, чем египтяне и вавилоняне. Величие египетских

и вавилонских творений в своем роде неповторимо. Однако все то, что нам

понятно и близко, возникает в новую эру, созданную прорывом. В исчезнувших

впоследствии подходах мы видим, особенно в Египте, удивительное

предвосхищение, как будто 'ожидание близости прорыва, который так и не

состоялся.

Основной, решающий для истории человечества вопрос таков: следует ли

сопоставлять Китай и Индию с Египтом и Вавилоном и видеть их различие лишь

в том, что первые сохранились до наших дней; или же надо исходить из того,

что Китай и Индия своим участием в создании осевого времени сами совершили

тот основополагающий переход, который приводит к их принципиальному отличию

от великих культур древности.

Еще раз повторяю: Египет и Вавилон можно сопоставить с Китаем на ранней

стадии его истории и с культурой долины Инда третьего тысячелетия, но не с

Китаем и Индией вообще. Китай и Индия близки Западу не только в силу того,

что они существуют по сей день, но и в силу того, что они совершили прорыв

в осевое время.

На этом следует кратко остановиться, подвергнув критике существующие

решения этого вопроса.

Издавна принято считать, будто Китай и Индия, в отличие от Запада, не

имели подлинной истории. Ибо история означает движение, изменение сущности,

начатки нового. На Западе сменяют друг друга совершенно различные культуры:

сначала это древне-азиатские и египетские, затем греко-римская и, наконец,

германо-романская. Меняются географические центры, территории, народы. В

Азии же всегда остается нечто незыблемое; модифицируясь только в своем

явлении, погружаясь в глубины катастрофических потрясений, оно все время

вновь возникает на неизменной основе, вбчно тождественное самому себе. При

такой точке зрения складывается представление, что к востоку от Инда и

Гиндукуша царит не знающая исторического развития стабильность, к западу

же— динамическое движение истории. Тогда резкая граница между великими

культурами должна проходить между Персией И Индией. До Инда европеец может

еще считать, что он находится в Европе, утверждает лорд Эльфинстон

(которого цитирует Гегель) (12).

Утверждение такого рода объясняется, как мне кажется, исторической ролью

Китая и Индии в XVIII в. Лорд видел условия своего времени, а совсем не

Китай и Индию в их подлинном целостном значении. В то время обе эти страны

достигли самого глубокого упадка.

Разве упадок Индии и Китая, начавшийся в XVII в., не есть великий по

своему значению символ того, что может произойти со всеми людьми? Разве и

для нас роковой вопрос не состоит в том, как избежать возврата к азиатской

основе, из которой уже вышли Китай и Индия?

3. Последующие народы. Все народы делятся на тех, основой формирования

которых был мир, возникший в результате прорыва, и тех, кто остался в

стороне. Первые — исторические народы;

вторые — народы первобытные.

Элементом, политически структурировавшим новые мировые империи в мире

прорыва, были македонцы и римляне. Их духовное убожество связано с тем, что

они не сумели воспринять всей душой опыт осевого времени. Поэтому они были

способны в историческом мире к политическим завоеваниям, к управлению, к

организации, к восприятию и сохранению образованности, к непрерывности в

передаче опыта, но не к его продолжению или углублению.

По-иному обстояло дело на севере. Здесь, так же как в Вавилоне и Египте,

не было великого духовного преобразования. Нордические народы пребывали в

дремотпости примитивного состояния, однако в объективно труднопостигаемой

для нас сущности своей духовной направленности (Гегель называет ее

нордической душой) они уже достигли субстанциальной самобытности к тому

моменту, когда соприкоснулись с духовным миром осевого времени.

2. Мировая история после прорыва осевого времени

С эпохи осевого времени прошло два тысячелетия. Консолидация в мировые

империи оказалась неокончательной. Эти империи рухнули; во всех трех

областях друг за другом следовали эпоха воюющих государств, эпоха разрухи,

переселения народов, эфемерных завоеваний и новых, быстро преходящих

мгновений высоких культурных созиданий. В трех великих культурных кругах

появляются новые народы: на Западе — германцы и славяне, в Восточной Азии —

японцы, малайцы, сиамцы; они в свою очередь создают новые образования.

Однако создавали они их в борьбе с воспринятой ими высокой культурой,

посредством ее усвоения и преобразования.

Германцы стали осуществлять свою духовную миссию в мире, лишь когда они

приняли участие в преобразовании человечества, которое началось тысячу лет

тому назад. С того момента как они установили связь с этим миром, ини

начали новое продвижение, в рамках которого они по сей день выступают в

качестве германо-

романского мира Европы. Вновь возник исторически неповторимый феномен.

Теперь происходило то, что не смогла осущестэить античность. Высшая

напряженность человеческой сущности, отчетливость пограничных ситуаций —

все то, что началось в период прорыва в осевое время, а в период поздней

античности почти исчезло, теперь повторялось на равной глубине и, быть

может, в большем объеме, хотя это происходило не впервые и не

самостоятельно, а изначально во взаимодействии с тем старым, что теперь

воспринималось как свое собственное. Вновь делалась попытка осуществить то,

что доступно человеку.

По сравнению с Китаем и Индией на Западе как будто значительно больше

драматических начинаний. При наличии Духовной непрерывности, подчас

слабеющей, наблюдается последовательность совершенно различных духовных

миров. Пирамиды, Парфенон, готические соборы — подобных различий в рамках

исторической последовательности нет в Китае и Индии.

Однако и в Азии нельзя говорить о стабильности. В Китае и Индии также

были века молчания, подобно нашей эпохе переселения народов *, когда все

как будто погружалось в хаос, из которого затем возникала новая культура. И

в Азии — в Индии и Китае — происходили географические перемещения вершин

культуры и политических центров, и носителями происходившего движения

становились различные народы. Отличие от Европы не радикально, аналогия

полностью сохраняет свое значение: творческая эпоха осевого времени, вслед

за ней перевороты и возрождения, вплоть до того времени, когда начиная с

1500 г. Европа вступает на путь своего неведомого ранее продвижения вперед,

тогда как культуры Китая и Индии именно в это время находятся в стадии

упадка.

После того как совершился прорыв осевого времени и сформировавшийся в нем

дух стал посредством своих идей, творений, образов доступен каждому, кто

был способен слышать и понимать, когда стали ощутимы безграничные

возможности, все последующие народы становятся историчными в зависимости от

степени интенсивности, с которой они отзываются на совершившийся прорыв, и

.от глубины, на которой он ими ощущается.

Великий прорыв служит как бы неким посвящением человечества в тайну

неизведанных возможностей. Любое соприкосновение с ним — и впоследствии —

носит характер нового посвящения. С этого момента в процессе собственно

исторического развития участвуют только посвященные люди и народы. Одна-

кр^это посвящение отнюдь не является загадочной, пугливо охраняемой тайной.

Напротив, оно открыто дневному свету, преисполнено безграничного желания

быть воспринятым, охотно допуская любые проверки и испытания, показываясь

каждому; однако тем не менее — это «открытая тайна», ибо воспринимает ее

только тот, кто готов к этому, кто, будучи его перевоплощением,

возвращается к самому себе.

Новое посвящение происходит в процессе интерпретации и усвоения.

Сознательная передача, решающие по своему значе-

VII. ЕЩЕ РАЗ: СХЕМА МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Прежде чем обратиться к современности, бросим еще раз взгляд на историю в

целом так, как она структурировалась в нашем изложении. Вся история

человечества делится на три последовательно сменяющие друг друга фазы:

доисторию, историю и мировую историю.

1. Длительный период доистории охватывает время становления человека — от

возникновения языка и рас до начала исторических культур. Здесь мы

соприкасаемся с тайной человеческой сущности, осознаем неповторимость

существования человека на Земле, перед нами встает вопрос о нашей свободе,

которая неизбежно должна быть связана с прохождением всех вещей и которую

мы больше нигде в мире не всгречаем.

2. История охватывает события приблизительно нятитысяче-летней давности в

Китае, Индии, на Ближнем Востоке и в Европе.

С Европой следует сопоставлять Китай и Индию, но не Азию в целом как

географическое понятие.

Здесь складываются сначала великие культуры древности:

шумерийская, египетская, эгейская, культура доарийской Индии, культура

долины Хуанхэ.

Затем в результате завоеваний возникали новые культуры. Они формировались

во взаимодействии победителей и побежденных, в ходе восприятия победителями

преднайденных исконно существовавших культур; так было в Китае, в арийской

Индии;

так восприняли культуру побежденных вавилоняне, персы, греки и римляне.

Всем этим географически сравнительно небольшим областям противостояли

изолированные культуры Мексики и Перу, а также разбросанные но всему

земному шару первобытные народы, сохранявшие до соприкосновения с

европейцами в эпоху великих географических открытий все многообразие своих

примитивных культур.

3. С возникающего в наши дни глобального единства мира и человечества

фактически начинается универсальная история земного шара, мировая история.

Ее подготовила эпоха великих географических открытий, начало ее относится к

нашему веку *. : Членение внутри этих фаз существенно отличается друг от

Друга.

Первая фаза, если оставить в стороне всевозможные гипотезы, доступна

нашему восприятию только как параллельное существование безмерно различных

людей и многообразных явлений природы. Здесь, вероятно, была общность

владения и однотипность мышления, обусловленные свойствами человеческой

природы, а не историческими условиями. Величественные картины происхождения

человеческого рода, рассеяния народов и их распространения по земному шару,

свидетельствующие о том, как люди забыли свое прошлое и, заблуждаясь,

создали множество различных объяснений своего происхождения,— все это либо

полные глубокого смысла символы, либо просто гипотезы.

Членение второй фазы отправляется от прорыва, который является по своему

значению осевым временем истории. К нему и от него идут все пути.

Третья фаза еще в значительной степени относится к будущему. Для ее

понимания необходимо вернуться к тем явлениям прошлого, которые являются

как бы неким предвосхищением или подготовлением: к крупным государственным

объединениям в истории (империям), к великим универсально мыслящим людям

античности и Нового времени,— этим людям, преисполненным значительными по

своему содержанию идеями, которые являются не рассудочными вехами в

развитии абстрактной человеческой природы как таковой, а выросшими из

корней своего народа образами человеческой сущности вообще, и поэтому их

слова и самое их существование обращены ко всему человечеству.

Дальнейшее членение на три фазы состоит в следующем:

1. В первой фазе все происходящее близко тому, что бессознательно

происходит в природе. Доисторические или неисторические народы (т. е.

первобытные пароды до того времени, когда они вымирают или становятся

материалом для технической цивилизации) живут в сфере фактической общности

языка и культуры. То и другое распространяется в незаметном движении,

выявить которое можно только по его результатам. Непосредственный и

сознательный контакт между людьми ограничивается обычно самой узкой сферой

при абсолютной разбросанности их суще-

ствования. Фактический же контакт, происходящий посредством

распространения достижений цивилизации, охватывает обширные пространства,

иногда даже весь земной шар, но без ведома людей.

В доисторический период существуют культурные процессы, которые в

некоторых случаях представляются нам достаточно своеобразными и как бы

являют собой зародыши того, что впоследствии найдет свое место в

исторических культурах. Различие заключается в том, что эти процессы не

достигают фазы истории и при соприкосновении с движением исторических

народов быстро приходят в упадок; сами по себе они достигают поразительных

свершений, однако они как бы скованы природным существованием людей и

постоянно близки к тому, чтобы опять погрузиться в него.

Культуры первобытных народов были распространены по всему земному шару.

Знакомясь с каждым народом, мы ощущаем особенность его духа; она присуща

даже пигмеям, бушменам, находящимся на самой низкой ступени развития, или

народам севера, таким, как эскимосы, и — в высокой степени — полинезийцам.

Что касается народов Америки — Мексики и Перу, — то здесь уже допустимо

сравнение с Вавилоном и Египтом.

2. во второй фазе развертывание немногих великих культур идет — несмотря

на ряд случайных соприкосновений — параллельно. Это — отдельные истории.

Единство этих исторических процессов не более чем идея; ни в коей степени

нельзя считать, что все становится повсюду известным и повсюду оказывает

свое воздействие. Напротив: самое высокое и значительное остается

ограниченным рамками узкого пространства и времени. Оно расцветает,

погибает и как будто надолго, быть может навсегда, забывается. Здесь нет

никакой уверенности в том, что оно будет сохранено и передано другим

поколениям. Правда, в сфере каждой данной культуры как будто сохраняется

последовательность традиций. Культура распространяется и живет, но вскоре

достигает той границы, за которой следует упадок и гибель.

И все-таки в определенных, относительно небольших областях земного шара

возникает универсальная по своему духовному значению сфера всеобщей

истории, внутри которой появляется все то, о чем размышляли люди и что

непосредственно касается нас.

Развитие расчленяется. Мы видим процессы, охватывающие несколько веков и

составляющие одно целое в последовательности своих стадий — от расцвета до

завершения в поздний период развития. Мы видим типичную смену поколений,

которые в своей совокупности охватывают почти столетие (распространение,

завершение, упадок). Видим подчас, быть может, и шпенглеровский

тысячелетний процесс. !1 : •

Однако движение все'продолжается. Нет ни непрерывных поздних стадий, ни

бесконечного «существования феллахов» •'•. ни пол-

окостенения. Новое, изначальное постоянно пробивается на пе»еркаость и в

Китае, и в Индии. ;

^'^дНапйасно делались попытки охватить ход истории в целом. Ц^Т^кто

ститал, что путь идет от Вавилона через греков и римлян цр, .йК^север,.

приходили к заключению, что исторический процесс ^г|адйгт с, востока на

запад, и прогнозировали, что далее путь должен |:^ вести в Америку. Однако

в Индии путь шел от Инда (эпоха Вед) ||^-ц^<^йЁйадяа^^хаа^.яв-ляющий собой..

не_цаследуемую биологически», .а „жюййнес.кую субстанцию»^_которая может

быть- увеличена или расхвачена. Это —нечто, действительно- существующее^

д^жакош^ШАШле-ния, что не_^ожег_быть^сдедднд^^д^ц^-оредцамеренцц-д»дано.

Значение этой субстанции раскрывается посредством совершающегося в

истории духовного процесса. В ходе этого процесса она претерпевает

изменения. Рщть мпжат^а-истории возник-

НуТ н»вц^_ц("г01"4> КОТОрЫЙ 11—^^тт^тш—^^а^лпбй^—, ЦЁДуияй-

•"ий прцмей_тайш:а,.ройа* являет_..собои ,-осевее- врвмв*—-»-те и явлениях природы. Сами по

себе они лишены смысла и случайны, являют собой катастрофы или равнодушное

пребывание в мире, и все-таки история как бы одухотворяет их, будто они

соответствуют друг другу и выросли из одного корня.

4. В эту сферу историчности нас приводит историчность нашей экзистенции.

Из точки, где мы в безусловности своей ответственности и выбора своего

места в мире, своего решения, понимания того, что мы подарены себе в любви,

становимся бытием, пересекающим время в качестве историчности,— из этой

точки падают лучи света на историчность истории посредством нашей

коммуникации, которая, проходя через все исторически познаваемое, достигает

экзистенции. Здесь мы выходим за границы истории в сферу вечного

настоящего, здесь мы в качестве исторической экзистенции, пребывающей в

истории, преступаем границы истории.

5. Мы преодолеваем историю, двигаясь к бессознательному. Дух человека

сознателен. Сознание — то средство, вне которого нет ни знания, ни опыта,

ни человеческого бытия, ни отношения к трансцендентности. То, что не есть

сознание, называется бессознательным. Бессознательное — это негативное,

бесконечное по многозначности своего содержания понятие.

Наше сознание направлено на бессознательное, т. е. на все то, что мы

находим в мире, что не сообщает нам, однако, своей внутренней сущности.

Наше сознание опирается на бессознательное, оно все время вырастает из

бессознательного и возвращается к нему. Однако узнать что-либо о

бессознательном мы можем только посредством сознания. В каждом сознательном

действии нашей жизни, особенно в каждом творческом акте нашего духа, нам

помогает бессознательное, присутствующее в нас. Чистое сознание ни на что

не способно. Сознание подобно гребню волны, вершине над широким и глубоким

основанием.

Это составляющее нашу основу бессознательное имеет двоякий смысл:

бессознательное как природа, всегда покрытая мраком, и бессознательное как

ростки духа, стремящегося быть открытым.

Если мы преодолеем историю, превратим ее в бессознательное в качестве

сущего, которое открывается в явлении сознания, то это бессознательное

никогда не будет природой, но будет тем, что

27Й

являет себя в создании символов, в языке, в поэзии, изображении и

самоизображении, в рефлексии. Мы живем, не только основываясь на нем, но и

стремясь к нему. И чем отчетливее сознание выявляет его, тем оно становится

субстанциальнее, глубже, шире в своем присутствии. Ибо в нем пробуждаются

те ростки, чье бодрствование усиливает и расширяет его самого. Дух в своем

движении в истории расходует не только нреднайденное бессознательное, но и

создает новое бессознательное. Однако обе эти фирмы выражения неправильны

перед лицом единого бессознательного, проникновение в которое есть не

только процесс истории духа, но которое есть бытие над, до и после всякой

истории.

-Однако в качестве бессознательного оно определяется только негативно, с

помощью этого понятия нельзя обрести шифр бытия, к чему тщетно стремился Э.

Хартман * в мире позитивистского мышления. Бессознательное значимо лишь

постольку, поскольку оно получает определенный образ в сознании и тем самым

перестает быть бессознательным. Сознание — это действительное и истинное.

Наша цель — углубленное сознание, а не бессознательное. Мы преодолеваем

историю, обращаясь к бессознательному, чтобы тем самым прийти к

углубленному сознанию.

Тяга к бессознательному, всегда охватывающая нас в беде, обманчива. Она

остается таковой, пытается ли вавилонский бог повернуть вспять развитие

шумного мира словами: «Я хочу спать» *, мечтает ли человек западной

культуры вернуться в рай, в состояние, в котором он пребывал до того, как

вкусил плод с древа познания, считает ли он, что ему лучше бы не родиться,

призывает ли вернуться к естественному состоянию до возникновения культуры,

видит ли в сознании угрозу, полагает ли, что история пошла по ложному пути

и ее надо повернуть вспять,— все это одно и то же в различных формах. Это

не преодоление истории. а попытка уклониться от нее и от своего

существования в ней.

6. Мы преступаем границы истории, когда видим человека в его высочайших

творениях, в которых он сумел как бы уловить бытие и сделать его доступным

другим. То, что в этой области, сделано людьми, позволившими уничтожить

себя вечной истине, становление которой осуществилось в языке, выходит за

пределы истории, сохраняя, правда, исторический облик, и ведет нас через

мир истории к тому, что есть до всякой истории, и благодаря ей становится

понятным нам языком. Тогда уже не встает вопрос: откуда и куда, вопрос о

будущем и прогрессе, но во времени есть нечто, что уже не есть просто время

и приходит к нам через все временное как само бытие.

История становится путем к надысторическому. В созерцании величия — в

сотворенном, свершенном, мыслимом — история светит как вечное настоящее.

Она уже не просго удовлетворяет любопытство, а становится вдохновляющей

силой. Величие истории в качестве предмета нашего благоговения связывает

нас со сферой, возвышающейся над историей.

7. Понимание истории в ее целостности выводит нас за преде-

279

лы истории. Единая история перестает быть исгорией. Уловить это единство

уже само по себе означает вознестись над исгорией, достигнуть основы того

единства, посредством которого есть это единство, позволяющее истории стать

целостностью. Однако это вознесение над историей, стремящееся к единству

истории, само остается задачей в рамках истории. Мы живем, нс- обладая

знанием о единстве, но, поскольку мы живем, вырастая из этого единства,

наша жизнь в истории становится надысторической.

Вознесение над историей становится заблуждением, если мы уходим от

истории. Основной парадокс нашей экзистенции, который заключается в том,

что только в мире мы обретаем возможность подняться над миром, повторяется

в нашем историческом сознании, поднимающемся над историей. Нег пути в обход

мира, путь идет только через мир, нет пути в обход истории, путь идет

только через историю.

8. Взирая на долгую доисторию и краткую историю человечества, мы невольно

задаем вопрос: не является ли исгория на 4юне этих сотен тысячелетий

преходящим явлением:1 На этот вопрос, по существу, ответить нельзя, разве

только общей фразой: то, что имеет начало, имеет и конец, пусть он придет

даже через миллионы или миллиарды лет

Однако ответ, который не может нам дать наше эмпирическое знание,

является излишним для нашею осознания бытия. Ибо даже если допустить, что

наше представление об истории значительно модифицируется в зависимости от

тою, видим ли мы в истории бесконечный прогресс или различаем тень ее

конца, существенным остается для нас то, что историческое знание в целом не

есть последнее знание. Все дело в том, чтобы воспринимать настоящее как

вечность во времени. История ограничена далеким горизонтом, в котором

настоящее значимо как прибежище, некое утверждение себя, решение,

выполнение. Вечное являет себя как решение во времени. Для трансцендирующею

сознания экзистенции история растворяется в вечности настоящего.

Однако в самой истории перспектива времени остается, быть может, еще в

виде длительной, очень длительной истории человечества на едином теперь

земном шаре. В эгой перспективе каждый человек должен задать себе вопрос -

какое место он гам займет, во имя чего он будет действовать.

Страницы: 1, 2, 3