Любовь, как смысл человеческого существования

в принципе же они должны быть соединены через то волнующее и сладкое

чувство, которое овладевает нами, когда мы видим успехи и счастье тех лиц,

к которым мы особенно тепло расположены.

Арнольд Хейнлинк в своем вышедшем в 1665 г. труде «Любовь»

разделяет ее на два подвида — чувственную и действенную любовь.

Чувственная любовь еще не сама нравственность, а награда за нее (можно

принимать, можно не принимать ее). Она выражается как телесная и

чувственная любовь, то есть страсть и желание (так же душа связана с

телом); сама по себе она не плоха и не хороша;

и, так же как духовная любовь, есть подтверждение того, что наши действия

находятся в зависимости от разума и высшего закона нравственности (люди,

однако, этого не ценят).

Действенная любовь как целенаправленное, твердое желание к действию

выражается в трех формах. Первая — любовь-уважение — формирует

нравственность как готовность действовать по велению разума. Вторая —

любовь-доброжелательность — не может быть преступной, плохой, ибо является

одной из черт Бога. Третья — любовь-стремление, склонность — характеризует

деятельность как нравственную наиболее глубоко.

В свою очередь Стендаль в знаменитом трактате «О любви» (1822)

указывает на четыре формы любви:

любовь-страсть, любовь-желание, физическую любовь и любовь-честолюбие.

Разумеется, можно найти и другие варианты классификации видов любви, но

ясно одно — всегда надо иметь в виду многозначность этого феномена.

«ЛЮБОВЬ — ЭТО СТРЕМЛЕНИЕ К БЕССМЕРТИЮ...»

Эрос и либидо

Скандальная знаменитость XX в. психоаналитическая теория либидо,

фактически подтвердила — в пределах человеческого микрокосма — космическую

интуицию древнейших натурфилософов: Великий Эрос, космогоническая сила,

начало влечения к соединению стихий, существ, вещей, лежит в самой основе

всех явлений этого мира. Эротически заряженное поле — первичная и

могущественная энергия человека; именно она, отклоненная от своей прямой

цели, расходуется на самые разнообразные нужды общественно-культурного

жизнеустроения. (Зигмунд Фрейд, создатель практики и философии

психоанализа, говорил даже о количественных характеристиках этой энергии,

еще почти неисследованных.) Либидо, то есть энергия всех первичных позывов,

объединяющихся в человеческом представлении словом «любовь», включает, по

Фрейду, все формы любовных и дружественных чувств, все привязанности к

себе, к родителям, к сверстникам, к родине, к профессии и делу, к

отвлеченным понятиям, к Богу и т. д.: один и тот же исходный половой

импульс питает их всех. Такой пансексуализм неприятно сконфузил многих,

скорее всего в силу своей холодно-научной оголенности. Ибо подобное

видение, обряженное в великолепные мифологические одежды, рожденное в

поэтически-провидческом исступлении не только никого не шокировало, но

вдохновляло и возвышало веками. Речь идет о Платоне, его учении об Эросе, с

которым отец психоанализа сам удостоверил свое родство, говоря о совпадении

платоновского эроса с его собственным понятием либидо.

Вспомним, как всю иерархию эротических чувств, вздымающуюся пирамиду

любовных стремлений, вплоть до идеальной вершины, любви к Небесной Красоте

как таковой, Платон упирает в подножие чисто полового страстного

стремления. Без него никакая восходящая лестница невозможна, попросту ей

неоткуда было бы взяться. Земля и небо, земная страсть и небесное

блаженство связаны одним проводником. Земная красота, единственно, где

сверкает отблеск — пусть слабый — небесной красоты, рождает у души

воспоминание и тоску по утерянной горней родине, бессмертному великолепию

идеальных божественных форм. В трепетном безумстве стремления к близости с

любимым, слиянию с ним — надежда вновь обрести потерянное. Здесь как будто

созидается радужный путь Туда, у души «прорезаются» крылья. Как глубочайший

исток и загадка платоновского мира нас поражает эротическая неистовость

тона философа, возбужденный «физиологизм» его стиля, когда он рисует эти

картины в диалоге «Федр». За этой загадкой стоит эмоционально-волевая

установка на предельную конденсацию половой энергии (и ни в коем случае не

на ее угашение!) для ее претворения в высшие формы без потери ее энергийной

ценности, всего ее жара и пыла. Неистовство влюбленных стоит в одном ряду —

или, точнее, в начале одного ряда — тех «величайших для нас благ», которые

«возникают от неистовства»: дара пророчества, творческой одержимости,

художественного вдохновения, горячей молитвенной устремленности к

небесному, к богу. Не будет внизу вулкана натурального пола, его

огнедышащей энергии, не будет ничего и вверху, никакой красоты умного,

духовного космоса, которую стремится обрести человек, как будто говорит

внутри Платона какое-то простое знание-проницание. Эта глубокая истина

отслаивается как общезначимое зерно от всей обволакивающей его пышной

мифологии небесных сфер, судеб, ниспадающих в материальный уровень душ и

вновь восходящих, мифологии, окрашенной влиянием восточной метафизики кармы

и переселения душ (у Платона «закон Ад расти и», богини судьбы в ее

карающем аспекте).

Как всегда у Платона, боковые ответвления его мысли, разные уровни истины

предмета представлены участниками его диалогов. Среди таких поворотов

особенно интересен миф о первоначальной целостности человеческой природы,

всемирно известный как миф об андрогинах, вложенный автором в уста

Аристофана. Любовное влечение и соединение — это и есть смутное,

неосознанное стремление и несовершенная попытка «сделать из двух одно и тем

самым исцелить человеческую природу». При всей своей образной детализации,

полете поэтической фантазии автора, этот миф выражает буквальный

мистериальный смысл соединения «двух в одного». Здесь указан идеал

личностной физически-духовной целостности человека, исцеляющей его слабую

смертную природу, идеал, отличный от торжествующего у Платона видения

эротического восхождения к бестелесной, чисто духовной красоте. Как всегда

в мифологическом мышлении, требуемое к достижению (то есть желаемое

будущее) помещается в прошлом (как в каком-то прекрасном начале уже

бывшее), вызывая глубинную тоску по утраченному состоянию и потребность к

нему вернуться.

Эрос у Платона — прежде всего стремление к совершенствованию,

пронизывающее развитие мира и в человеке сознательно направляемое к

превозможению натурального уровня чувств и понимания, к восхождению на все

более высокую и духовную ступень. Этот смысл Эроса ярко изобличает

платоновский миф о его рождении от Пороса (старейшего из богов,

упоминаемого среди первых космогонических сил, таких, как Хаос; а означает

он «путь», «средство для достижения», «богатство») и Пенни (олицетворения

Бедности). Эрот как воплощенное алкание того, чего у него самого нет

(недостача как побуждение к обретению), олицетворяет человеческую ступень в

космической иерархии. Он — квинтэссенция человека как вечно стремящегося

начала. Боги ни к чему не стремятся, они статичное, самодовлеющее бытие

достигнутого апогея и апофеоза качества. И Эрос у Платона поэтому не бог, а

особый «гений», «нечто среднее между бессмертным и смертным», потенциально

бессмертное начало, как человечество в своем пути к Богу. Сам генетический

состав Эрота в некотором роде аллегория человека, особого посредствующего

звена между высшими и низшими мирами: Отец его, его уникальное «богатство»

и «путь»,— это человеческий Разум, искра Божественного Духа, а Мать,

Бедность,— «материя», несовершенная телесная организация человека,

вступившая в брачный союз с Духом и потому втянутая в его стремления.

Целый ряд уравнений смысла любви приводит диалектическую мысль Платона к

выводу, что истинное стремление Эроса, скрывающееся за всеми его

осуществляющимися формами творческого «рождения в прекрасном», есть

стремление к бессмертию: «...рождение — это та доля бессмертия и вечности,

которая отпущена смертному существу. Но если любовь, как мы согласились,

есть стремление к вечному обладанию благом, то наряду с благом нельзя не

желать и бессмертия. А, значит, любовь — это стремление к бессмертию...

Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится стать по

возможности бессмертной». Какие же формы бессмертия порождает Эрос в

человеке? На своем сугубом поприще половой любви и полового рождения он

обеспечивает единственно возможное в природе родовое бессмертие. Но

понимание его неабсолютности ведет к трансформации эротической энергии

зачатия в «духовную беременность»: творчество новых форм государственности,

бытовой, экономической, художественной культуры. Такое бессмертие в отличие

от первого более личностное (помнят и чтут конкретного творца), а потому и

более завидное; но ему уготована участь утешать смертного человека лишь

сознанием своей посмертной славы, памяти о нем в потомстве. Культурное

бессмертие — тоже в конечном итоге не абсолютно, подвержено всем

превратностям людского мнения и шире — катастрофическому неблагополучию

всего земного, в том числе цивилизаций и культур. Платон, истинный провидец

и глубочайший метафизик, выразивший заветнейшие алкания человеческой души,

не может на этом остановиться. Как высшая цель эротических стремлений ему

нужен Абсолют, неущербное, всегда прекрасное и бессмертное бытие. Но

обретение его в созерцании-проницании бессмертной душой идеальных форм,

того «прекрасного само по себе, прозрачного, чистого, беспримесного, не

обремененного человеческой плотью, красками и всяким другим бренным

вздором... божественно прекрасного... во всем его единообразии» ', не

оставляет места личностному самосознанию. В погоне за бессмертием,

доступным по-настоящему лишь человеческой личности, эта личность

окончательно утрачивается. Эрос, по существу, терпит поражение.

Фрейд также укореняет инстинкт жизни, ее стремление продлиться до

бесконечности в Эрос, только у него как трезвого ученого XX в., последний

расшифровывается как пол, зародышевые клетки, точнее, их энергия — либидо.

Фрейд принимает положение Вейсмана о практически бессмертной «зародышевой

плазме, которая служит для сохранения вида, для размножения», дополняет его

динамическим пониманием, выдвигая на первый план «не самую живую материю,

но действующие в ней силы»2. Силам Эроса, с их принципом наслаждения,

принадлежит жизнестроительная, оптимистическая роль. Они борются с

первичным позывом к смерти, этим, по Фрейду, стремлением живой материи

вернуться в более простое, неорганическое состояние, из которого она когда-

то возникла. Фрейд, как и Платон, не утративший в своем представлении Эроса

древние натурфилософские его грани, видит в нем, в энергии либидо,

космическое влечение к соединению: атом стремится к атому — и созидается

большое и малое неорганическое тело, клетка к клетке — и возникает

многоклеточный организм, особь к особи — и формируются отряды, сообщества,

а на ступени человека — разного рода «либидинозно заряженные» родовые,

общинные массы, группы, наконец, общества. Но природный Эрос за притяжением

таит отталкивание, агрессию («Вражда» натурфилософов), и все союзы чреваты

взрывоопасными, самоуничтожительными потенциями. У Фрейда эта вторая,

антиэротическая первичная тенденция обозначается как влечение к Смерти, зов

Танатоса, то есть ученый, вслед за Гераклитом и Эмпедоклом, отщепляет от

Эроса его оборотную, отрицательную сторону, его противоречие в

самостоятельную силу.

Любовь- и этом проявляется ее уникальная роль в жизни — одна из немногих

сфер, в которых человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную

незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного человека

можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой сфере жизни

индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение по сравнению

со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем конкретном и

непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви человек может

прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл существования

другого для себя. Это высший синтез смысла существования человека. Любовь

помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в нем хорошее,

положительное, ценное.

И, наконец, любовь — это одно из проявлений человеческой свободы. Никто

не может заставить любить (многое можно заставить сделать: работать, даже

совершать зло, но не любить) — ни другого, ни самого себя. Любовь — дело

свободной инициативы, она основа самой себя. У нее нет внешних побудителей,

она не сводится ни к умозаключениям, ни к природным влечениям, инстинктам.

Нередко она хорошо понятна разуму, и поэтому многие сближают любовь и

разум, противопоставляя их иррациональной вере. «Потому любовь,— пишет,

например, Л. Фейербах,— идентична лишь разуму, а не вере, что, как и разум,

любовь свободна, универсальна, в то время как вера по своей природе скупа,

ограниченна. Только там, где есть разум, властвует всеобщая любовь; сам

разум не что иное, как универсальная любовь» '.

Однако часто любовь выглядит как нечто неподвластное разуму, особенно

рациональной логике, расчетливым соображениям, что подчеркивали, в

частности, романтики в своей концепции любви. «В романтической любви,—

писал В. Жирмунский,— соединяются романтическое , учение о сущности жизни и

ее назначении, мистическая антология и этика. Любовь у романтиков— это

мистическое познание сущности жизни; любовь открывает любящему бесконечную

душу любимого. В любви соединяются небо и земля, чувственное и

одухотворенное, духовное обретает плоть; любовь — самая сладкая радость на

земле, на нее молятся, и она сама — молитва небу». В любви романтики

находили удовлетворение потребности в эмоциональной теплоте и

психологической интимности.

Такую «дополняющую» природу любви наиболее точно охарактеризовал,

пожалуй, Б. Паскаль в своем учении о «логике сердца», о «порядке любви»,

противоположном порядку, царящему в природе и разуме. Он писал:

«Сердце имеет свои законы, которых не знает разум...» И далее: «Сердце

держится своего порядка, а разум своего: он руководится причинами и

доказательствами, а сердце руководится иным. Никто не доказывает, что того-

то мы обязаны любить, излагая по порядку причины любви: это было бы

смешно... Этот порядок состоит главным образом в отступлениях на каждом

шагу от порядка — чтобы постоянно иметь в виду цель».

Две революции в отношениях мужчин и женщин

Культура и антикультура любви

В последние сто лет интерес к полу стал всемирным: никогда еще в

искусстве, в науке, в публичной жизни он не взлетал так высоко.

Этот всемирный интерес — новая — и очень сложная — проблема, которую

выдвинула перед человечеством сама история. Самопознание человека

углубляется, в него входят новые и новые области, и отношения полов стали

таким новым материком, не освоив который люди не могут идти дальше.

Поэтому и возникли на рубеже веков новые отрасли науки—сексология,

социология семьи, этнография пола; поэтому родилось в 20-е годы новое,

реалистическое половое просвещение; поэтому ученые, писатели, политики так

много говорят о женском вопросе, о переворотах в семье, об отношениях

мужчин и женщин.

На земле уже давно угасает патриархат, мужевластие (буквально —

«главенство отцов»). На смену ему идет новое состояние мира: его можно,

видимо, назвать биархат — главенство обоих полов (от латинского «би»— два и

греческого «архе»— главенство, начало, власть).

Биархатные перевороты пронизывают все отношения мужчины и женщины —

экономические и семейные, социальные и сексуальные. Женщина из домашнего

существа становится и общественным, из «второго пола» начинает делаться

равным. Все ее жизненные роли в корне меняются, и она делается, говоря

упрощенно, таким же двигателем общества и такой же личностью, как и

мужчина.

Эти кардинальные перемены в положении женщи-ць1 — начало больших

поворотов во всей «мужской» культуре и цивилизации. Они могут круто усилить

женский фермент в этой культуре, уравновесить добром и мягкостью силовые

струны — каркас нынешней цивилизации, они могут породить в будущем новую,

«андрогинную» культуру — союз всего лучшего в мужском и женском отношении к

миру.

Пока мы делаем только первые, черновые шаги к этой андрогинной

цивилизации. Мы идем на ощупь, вслепую, оступаемся, падаем, и это утяжеляет

и запутывает жизнь женщин, мужчин, семьи, общества. Впрочем, здесь будет

говориться только об одной стороне таких переворотов—психологической.

Биархатная революция, меняя весь уклад человеческой жизни, влияет и на

чувства людей, на их отношения, на всю любовную культуру человечества.

Революцией этой движут демократические идеалы; социальное равенство

мужчин и женщин — равенство людей, разных душой и телом, одинаковая

ценность мужского и женского вклада в жизнь человечества; гуманизм и

свобода их любви, рождение просвещенной и человечной любовной культуры,

вытеснение старых кодексов морали — ханжески-пуританских и распутно-

анархических. Цель этой революции — очеловечить все отношения мужчин и

женщин — общественные, трудовые, семейные, любовно-сексуальные.

Биархатные влияния преобладают в мировом реалистическом искусстве, в

сексологии, в научном половом просвещении, в передовом женском движении—во

всей демократической культуре мира. К ним присоединилась и католическая

церковь — очень влиятельная сила западного мира. В середине 60-х годов, в

самом начале сексуальной революции, она отказалась от понимания секса как

греха и заявила, что потребности нашего тела так же законны и человечны,

как потребности духа.

К сожалению, у нас почти нет серьезных работ о том что делается в этой

области на Западе, какие сложные процессы там протекают. Впрочем, некоторые

социологи, философы и литературоведы писали о сексуальной революции на

Западе, о ее необыкновенной запутанности, о двух ее течениях —

прогрессивном и регрессивном.

В сексуальной жизни Запада сплелись самые разные течения. Понемногу

угасает патриархатная докультура любви, построенная на незнании и

невежестве; начинает терять силу ханжески-пуританская антикультура; в

недрах этих сдвигов, служа их подспудным двигателем, нарастает

гуманистическая и просвещенная культура любви; а рядом полыхает анархо-

коммерческая антикультура секса, ошеломляя людей своей вакханальностью.

Разобраться в сложном сцеплении тех сдвигов, которыми полна сексуальная

культура мира, будет, пожалуй, легче, если мы поймем, что сейчас идет не

одна сексуальная революция с двумя флангами, а две, враждующие между

собой,— демократическая и анархическая. Они во многом полярны, хотя у них

есть и сходство.

Демократическая культура любви все больше набирает силу и все. острее

противостоит анархической антикультуре, которая тоже круто растет в

последние десятилетия. Эти полюсы культуры пола нарастают одновременно, и

такая поляризация — одна из главных черт сегодняшней сексуальной культуры.

Демократическая революция в отношениях полов — составная часть биархатных

переворотов, она до глубины пропитана их антидеспотическим и человечным

духом. Первые ее ласточки появились еще в XIX в., об этом много говорили

тогда экономисты, утописты, революционеры, писатели. Среди них были Фурье,

Дж. Ст. Милль, а в России—Н. Г. Чернышевский и М. Л. Михайлов; много писал

об этих переворотах Энгельс («Положение рабочего класса в Англии» и т. д.),

Маркс в «Капитале», Ленин в «Развитии капитализма в России» и в

послереволюционных работах.

Тогда начало в корне меняться все разделение труда между женщиной и

мужчиной и все их социальные роли — в обществе и в семье. Как говорил

Маркс, крупная промышленность разрушила экономическую базу старой семьи и

создала «новую экономическую основу для высшей формы семьи и отношения

между полами» .

Эта высшая форма семьи и высшая форма отношений между полами рождаются в

муках, с болью и кровью. Начинает угасать двойная мораль — гусарская для

мужчин, монашеская для женщин; меньше становится невежества и

предрассудков; растет влияние сексологии и полового просвещения — новых

рычагов прогресса, которые помогут подмять любовно-половую жизнь из низин

бескультурья на высоты культуры.

Начинает рождаться гуманистическая и просвещенная культура любви. Она

углубляет личные отношения людей, обогащает их высшими человеческими

идеалами насыщает глубокой духовностью.

Новая культура любви рождается как сплетение главных богатств любовной

культуры человечества, Впитывание всего лучшего в человечестве — это,

возможно, ее магистральный путь. Впрочем, пока такое впитывание идет больше

в теоретических областях — в науке, в искусстве; созревание этой

всеохватывающей культуры начинается именно там.

Разлады мужской и женской сексуальности

У человека, как говорит биология, есть три главные органические

потребности, три кита всей его биопсихической жизни. Это потребность в еде

(голод), потребность в питье (жажда), половая потребность (либидо — от

латинского «желание, страсть»).

Все они заложены в глубинах организма, и все — благо по своей природной

сути: они поддерживают нашу жизнь, наполняют ее радостями, дают человеку

биологическую и нервную энергию — основу всей его эмоциональной и духовной

энергии.

Половое состояние организма очень важно для общего состояния человека, для

жизни его чувств, разума; это один из главных наших двигателей, и, если он

работает плохо, хуже работают и другие двигатели.

У мужчины и женщины очень отличается друг от друга многое в психологии и

биологии пола. Биопсихические ощущения у них имеют разный характер, разные

механизмы, и поэтому половые процессы в их теле, их нервных системах

протекают по-разному, особенно в минуты физической близости.

Такой разлад мужского и женского организма заложен в самой природе

человека, и он — центральное противоречие всей интимной жизни, одна из

главных причин многих болезней, психологических бед, разводов. Как

проявляется этот разлад?

Во-первых, активная половая потребность просыпается у девушек позднее,

чем у юношей,— часто только через несколько месяцев замужества, а то и

после родов. "Женщина пробуждается в девушке позднее, чем мужчина в юноше.

Это создает ощутимые разлады в юношеской любви и часто в первые годы

супружества. Молодым супругам нередко нужно друг от друга не совсем то или

совсем не то: молодым мужьям — больше тело, чем душа, молодым женам —

больше душа, чем тело.Во-вторых, пик половой потребности тоже наступает у

женщин позднее, чем у мужчин,— часто тогда, когда у мужчин она уже начинает

пригасать. У женщин такой пик бывает обычно годам к 28—30, у мужчин — на 4—

5 лет раньше. Мужчины часто стандартизируются к этому времени в своей

физической любви, а в женщинах просыпается естественная тяга к любовной

новизне, к уходу от стандарта, который притупляет чувства.

Кстати говоря, непросвещенная сексуальность у большинства людей угасает

преждевременно, долгота ее жизни намного меньше нормальной. Особенно

касается это женщин — многие из них к 45—50 годам считают, что у них уже

все в прошлом, и, к вреду для себя и своих мужей, покидают стезю физической

любви.

Просвещенная сексуальность сопровождает человека до старости, и это

естественно, нормально. По американским данным, 60 процентов людей старше

60 лет и четверть людей старше 70 лет пользуются благами любви в ее полном

объеме. Врачи считают, что такое «долголюбие» полезно для здоровья, нервов,

для всего самочувствия человека: оно отдаляет старость, отодвигает болезни

и, сохраняя бодрость, дает людям новую энергию, нервную и физическую.

Следующая черта дисгармонии, ее зерно и основа ~~ это разница в пружинах

полового чувства у мужчин и женщин. У полового чувства есть как бы два

двигателя — психологический и физиологический, и их роль в ощущениях женщин

и мужчин очень неодинакова.

У женщин первую скрипку чаще играет психология а физиологические пружины

подчиняются ей. Поэтому в отличие от мужчин — у женщин чаще всего не

бывает физической тяги без психологического влечения.

Поэтому же любая психологическая помеха — грубость, неделикатность,

нехватка внимания — может остановить пробуждение женского либидо, сорвать

его. Женское половое чувство гораздо ранимее мужского, а его

психологические тормоза гораздо сильнее.

У мужчин телесные порывы либидо сильнее психологических, и они звучат

громче психологических в том их сплаве, из которого состоит половое

чувство.

Неодинакова и скорость, с которой нарастают половые ощущения у женщины и

мужчины. У женщины эта скорость замедленная по сравнению с мужчиной, у -

мужчины убыстренная по сравнению с женщиной. Поэтому часто бывает, что

мужчина уже достиг биологического финиша, а женщина еще далека от него.

Здесь, как говорят медики, и таятся истоки многих болезней, неврозов,

психологических бед и конфликтов. Здесь и лежат истоки женской фригидности

(холодности), виновник которой чаще всего — мужчина.

У многих племен, живущих в районах экватора, с незапамятных времен

существует просветительная подготовка к семейной жизни. Когда мальчики и

девочки становятся подростками, их отделяют от племени — и друг от друга —

и обучают всему, что должен уметь взрослый. Готовят их и к физической

любви, и обучение юношей идет под девизом: «настоящий мужчина думает прежде

всего о женщине», «тот не мужчина, кто не умеет сначала насытить

женщину».Разлад мужского и женского организма — крупное биологическое

несовершенство в природе человека, и, чтобы смягчить его, нужна глубокая и

просвещенная культура любви — культура, которая придет на смену нынешней

докультуре.

Ревность.

Особо надо сказать о ревности, которая испокон веков считается «законной

спутницей» любви, потому что якобы нет любви без ревности. Даже в уголовном

кодексе ревность рассматривается как «смягчающее обстоятельство» в

«любовных преступлениях», а надо бы в ней видеть «отягчающее

обстоятельство». Застарелое заблуждение напрямую связывает ревность с

любовью. Некоторые склонны видеть в ревности подобие животного инстинкта,

выполняющего в природе функцию естественного отбора и закрепляющего в

борьбе особей право сильного и охрану этого права. Тогда ревность — это

придаток к функции воспроизведения. Но в том-то все и дело, что любовь не

сводится к инстинкту размножения, а возвышается над ним, как храм

возвышается над своим фундаментом. Так и ревность, какие бы природные корни

она ни имела, есть культурный феномен, а точнее, нравственный порок. Никак

не могу согласиться с П. А. Флоренским, который понимал ревность как

«рвение в любви», «заботу о непорочности, о подлинности, наконец, о

сохранении своей любви» '. Нет, ревность как культурно-историческое явление

имеет совсем другой смысл, связанный с заботой о своих правах собственности

на любимого человека. Ревность — спутница не столько любви (есть любовь без

ревности и ревность без любви), сколько духовной ущербности человека или же

самих любовных отношений. Ревность — это духовное насилие, переходящее

нередко в физическое.

Во-первых, ревность рождается тогда, когда человек не уверен в себе и

страдает каким-либо «комплексом неполноценности» (в психологическом, а не

психиатрическом смысле). Появление в поле зрения достойного соперника

повергает его в смятение, вызывает чувство страха от возможной потери

дорогого человека. Это унизительное психологическое состояние—настоящий

кризис человеческого достоинства, во всяком случае, его неизбежный дефект.

Такая «страдальческая ревность» разрушительна прежде всего для самого

ревнивца.

Во-вторых, ревность — неизбежное следствие чувства собственности на

человека, сопряженное с наложением внешних уз и «цепей» на любимого и

отношения с ним, а также с системой «слежения» (явного или неявно-

стыдливого), запретов, отчетов и т. д. Такая «агрессивная ревность» унижает

прежде всего любимого, ибо не считается с его неотъемлемым правом на

свободу и относительную автономность, на несводимый «личный остаток бытия».

Недаром она является причиной раздоров, распрей, конфликтов, обид,

разногласий вплоть до разводов и даже преступлений. Приведу в этой связи

мнение Н. А. Бердяева на ревность как на своеобразный «грех» и «вину» в

любви:

«Ревность отрицает космическую природу любви, ее связь с мировой гармонией

во имя индивидуалистической буржуазной собственности... В таинстве любви

нет собственника и частной собственности».

В-третьих, ревность характерна для человека-эгоиста, рассматривающего

других людей в качестве средства для своей жизни, а не как ее цель. Испокон

веков эгоизм считается «глубинным корнем» едва ли не всех пороков человека.

Шопенгауэр даже полагает, что эгоист не способен к страданию, дружбе и

любви. Конечно, нельзя согласиться с этим слишком категоричным

утверждением. Однако любовь эгоиста изначально ущербна в силу его

неспособности понять и признать абсолютную самоценность другого человека и

забыть о себе ради него. Любовь-агапе — одна из необходимых ипостасей

подлинной любви — чужда его натуре. Зато ревность прямо вытекает из нее.

В-четвертых, ревность произрастает из такой благодатной для нее почвы,

как недоверие к любимому и его поведению, изначальное или приобретенное.

Ревность — кризис доверия и веры в отношениях, а причин здесь — великое

множество; и чрезмерная подозрительность любящего, и легкомыслие любимого,

и длительные разлуки по необходимости, и «злые наговоры» окружающих, и

многое другое. Пожалуй, это наиболее «оправданная» ревность, если бы она не

была по существу «кризисом любви», началом ее конца.

Как бы там ни было, но всякая ревность — «злой гений» любви, либо

изначально подрезающий ей крылья, либо исподволь подтачивающий ее, либо

грубо разрушающий и убивающий ее. Она бессмысленна и бесполезна, поскольку

не несет в себе положительно-созидательного начала. Если тебя любят,

ревновать бессмысленно, если тебя мало любят — тоже бессмысленно, если уже

не любят — тем более бессмысленно. Причем бессмысленность эта отнюдь не

логического, не рационального порядка (каковой здесь нет), а с точки зрения

внутренней свободы чувств. Ревность противостоит не только природе, но и

культуре любви: задача состоит не в том, чтобы «шпионить» в любви, а в том,

чтобы творчески вдохновлять ее, учитывая тончайшую и прихотливую природу

чувств. О результатах этого сугубо уникального творчества скажут сами

чувства — их угасание или же полный расцвет, страдание или же радость в

отношениях. Возвышающая человека любовь — а подлинная любовь другой не

бывает! — исключает ревность как унижающее обоих чувство. Такая любовь

невозможна без глубокого уважения любимого, признания его самоценности и

свободы, абсолютного доверия к нему и светлой веры в него. Это — горная

вершина в жизни человеческой, на которую взлетают на лучезарных крыльях

любви. А без крыльев — что за любовь!

Литература

1.Ивин А.А. Философия любви, т.1, М.,1990.

2.Ивин А.А. Философия любви, т.1, М.,1990.

Страницы: 1, 2