Философский стиль мышления естествоиспытателя. Термооптическая микроскопия в применении к медико-биологическим задачам

Стиль современной науки постепенно обрел стремительность техники, вызванную конкуренцией; можно было бы и сожалеть об этой негуманитарной тенденции, но она, видимо, относится к необходимым формам современной производительной деятельности. Мы можем противодействовать этой тенденции не путем отказа от применения технических средств, а только посредством философского анализа самого процесса познания, путем раскрытия смысла и значения этого машинизированного познания. Такое познание рассматривается иногда как чистая технология, но его система в целом обнаруживает более глубокое содержание, которое может быть постигнуто только благодаря совместному труду организованного коллектива ученых.

Создание такой философии познания природы должно быть поэтому прерогативой особой группы ученых, которые, с одной стороны, хорошо владеют математической техникой, а с другой -- не подчинены этой технике до такой степени, что за деталями теряют философскую перспективу. Ибо точно так же, как философское созерцание может стать препятствием на пути ученого- исследователя, так и узкоспециализированное научное исследование может стать помехой философской интерпретации достижений науки. Упрек со стороны философов в адрес естествоиспытателей в непонимании философских проблем не менее справедлив, чем высказываемое другой стороной обвинение в непонимании проблем научных. Однако из этого не следует, что философию необходимо развивать в спекулятивном духе, в отрыве от точных наук. Напротив, к естественным наукам нужно подходить с философской точки зрения и попытаться создать с помощью их отточенных инструментов философию такого технически оснащенного познания (10).

ГЛАВА 2

Научное познание и научная рациональность

На протяжении всей истории человеку было присуще желание исследовать окружающий его мир и пытаться понять природу вещей, что со временем привило к возникновению науки как таковой и подняло вопрос о научной рациональности. В истории философского мышления развитие представлений о научной рациональности прошло через множество этапов, начиная с дедуктивистской модели характерной для античности, постепенного принятия значимости «доводов опыта и эксперимента» и, наконец, концепции иррациональности в современной науке. Научна ли иррациональность?
Существуют ли абсолютные критерии рациональности ученого или необходимо учитывать исторические и социокультурные условия его деятельности?

2.1. Отличия научного и обыденного познания. Научная рациональность

Познавательная деятельность человека сформировалась задолго до возникновения науки как специфического способа духовно-практического освоения действительности (1) и осуществляется в различных формах - в форме обыденного познания, познания художественного, религиозного, наконец, в форме научного познания. Первые три области познания рассматриваются в отличие от науки как вненаучные формы (3,4). Научное познание выросло из познания обыденного, но в настоящее время эти две формы познания довольно далеко отстоят друг от друга (3).

Можно выделить следующие их основные отличия:
1. Когнитивный элемент органически вплетен во все вненаучные способы духовной деятельности человека. Однако если в других формах духовной деятельности когнитивная компонента является лишь одной из составляющих процесса освоения мира, в науке эта компонента является основной и доминантной (2).
2. У науки свой, особый набор объектов познания в отличие от познания обыденного. Наука ориентирована в конечном счете на познание сущности предметов и процессов, что вовсе не свойственно обыденному познанию

(3).
3. Научное познание требует выработки особых языков науки (3). Тот факт, что наука осваивает мир в понятиях, является предпосылкой научной рациональности. Научно-теоретическое мышление прежде всего характеризуется как понятийная деятельность, в то время как, например, в искусстве основной формой освоения мира является художественный образ. Именно оперирование понятиями и позволяет выполнять науке основные познавательные функции: описание, объяснение и предсказание явлений определенной предметной области (2).
4. В отличие от обыденного познания научное вырабатывает свои методы и формы, свой инструментарий исследования (3).
5. Для научного познания характерна планомерность, логическая организованность и обоснованность результатов исследования (3).

Логическая взаимосвязь научных понятий и суждений лежит в основе системности и доказательности - еще 2 чертами, характеризующими научное познание в плане рациональности (2).
6. Наконец, отличны в науке и обыденном познании и способы обоснования истинности знаний (3).

В недалеком прошлом считалось, что познание имеет 2 ступени: чувственное отображение действительности и рациональное отражение. Затем, когда все больше прояснялось, что у человека чувственное в ряде моментов пронизывается рациональным, стали приходить к мнению, что ступенями (или уровнями, этапами) познания являются эмпирическое и теоретическое, а чувственное и рациональное – это способности на базе которых формируются эмпирическое и теоретическое.

В самом общем виде рациональность понимается как постоянная апелляция к доводам разума и рассудка и максимальное исключение эмоций, страстей, личных мнений при принятии решений, касающихся судьбы познавательных утверждений.

Традиционно в философии рационализм противопоставлялся эмпиризму и сенсуализму. Различие между этими концепциями было связано с вопросом об источнике познания; является ли таким надежным источником познания разум или чувственная познавательная способность человека, чувственный опыт? Но применительно к характеристике научного познания такое противопоставление разума, интеллекта чувственному опыту не имеет смысла, ибо для ученого результаты опыта и эксперимента имеют не меньшую доказательную силу, чем доводы разума и рассудка. Поэтому можно согласиться с предложением английского философа науки К. Поппера называть традиционный рационализм
«интеллектуализмом», а в определение рационализма и рациональности включить ссылку на опыт (2). Как он пишет: «Я использую слово «рационализм» для того, чтобы обозначить, грубо говоря, позицию, которая стремиться решать как можно больше проблем посредством апелляции к разуму, т.е. ясному мышлению и опыту, а не посредством апелляции к эмоциям и страстям» (11).

2.2. Исторические этапы развития представления о научной рациональности

В истории философского мышления можно выделить несколько этапов развитии представлений о научной рациональности. На первом этапе, начиная с античности, господствовала так называемая дедуктивистская модель научной рациональности. В этой модели научное знание пред- ставлялось в виде дедуктивно упорядоченной системы положений, в основании которой лежали общие предпосылки, истинность которых устанавливалась внелогическим и внеопытным путем. Их истинность как бы непосредственно усматривалась
"очами разума" после его определенной подготовки к этому. Все же остальные положения выводились из этих общих посылок дедуктивно. Рациональность ученого в этой модели заключалась в доверии авторитету разума при принятии исходных предпосылок и жестком следовании правилам дедуктивной логики при выведении и принятии всех остальных суждений. Можно сказать, что в этой модели рациональность в значительной степени сводилась к логической детерминированности мышления ученого. Эта модель лежит в основании метафизики Аристотеля, физики Декарта и наиболее яркое и триумфальное свое воплощение она получила в "Началах геометрии" Эвклида, которые до XIX века рассматривались как эталон научной рациональности.

Однако, с зарождением экспериментальных наук в XVII—XVIII веках, обнаружилось, что только доводов разума и логической принудительности научного мышления недостаточно для понимания научной рациональности.

В рамках научной рациональности пришлось искать место "доводам опыта и эксперимента". Такая попытка была предпринята в рамках индуктивистской модели научного знания и научного метода, основы которой были заложены Ф.
Бэконом и развиты в работах Д. С. Милля. В этой модели определяющим фактором доказанности или обоснованности научного знания выступает опыт, факты, полученные в ходе наблюдения и эксперимента, а функции логики сводятся к установлению логической зависимости положений различной общности от фактов. Но поскольку дедуктивная логика не может транслировать истинность в индуктивном направлении (от фактов к общим положениям, к законам), была поставлена задача создания индуктивной логики, правила которой позволяли бы это делать. В этой модели научной рациональности последняя отождествлялась с эмпирической принудительностью научного мышления, с апелляцией к "доводам опыта". Но уже во второй половине XIX века обнаружилось, что индуктивная логика не имеет надежного логического обоснования и поэтому выводы, полученные на ее основе, не имеют доказательного значения.

Еще ранее это понял Д. Юм. Он признавал тезис, что эмпирическое естествознание базируется на индуктивных рассуждениях, но в то же время полагал, что последние не имеют надежного логического оправдания. Из этого он делал вывод, что все наше опытное знание является разновидностью
"животной веры". Тем самым неявно признавалось, что опытное познание является в своей основе иррациональным. В последующем был предпринят ряд попыток преодоления парадоксов индуктивистской модели с помощью использования понятия вероятности. Другой путь выхода заключался в разработке так называемой гипотетико-дедуктивной модели научного знания и научного метода. Но все эти попытки успеха не имели, хотя и обогащали представления о научной рациональности.

В 50-х годах XX века проблема научной рациональности оказалась в центре внимания научной общественности. Внимание к этой проблеме привлек К. Р.
Поппер. Он поставил задачу преодоления иррационалистической интерпретации научного познания Д. Юмом. Вместе с тем он подчеркивал, солидаризируясь в какой-то степени с индуктивистами, что "доводы опыта" в эмпирическом естествознании должны иметь решающий характер. Но парадоксальность его подхода к решению проблемы рациональности заключалась в том, что он с самого начала в принципе отвергал возможность доказательства истинности научных положений на основе фактов. Он считал, что мы просто не располагаем для этого необходимыми логическими средствами. Дедуктивная логика транслировать истинность в индуктивном направлении не может, а индуктивная логика является "мифом". В нашем распоряжении, согласно Попперу, есть только один способ дедуктивного рассуждения, который позволяет ставить нам судьбу законов и теорий в зависимость от опыта — это modus tollens дедуктивной логики, известной со времен Аристотеля. Применительно к научному знанию это означает, что если из принятой нами теоретической гипотезы "Т" выводится эмпирически 'проверяемое следствие "е" и при проверке оказывается, что оно опровергается, то с логической необходимостью считается опровергнутой и •проверяемая теория. И это, согласно Попперу, единственный надежный логический механизм, позволяющий принимать во внимание опытные данные при решении судьбы теории. Опора на этот "механизм" является единственным шансом спасения науки как рационального предприятия.

Основным критерием научной рациональности является не доказуемость и подтверждаемость знания, а его опровергаемость. Только та теория является научной, и соответственно рациональной, если она допускает такие мыслимые эмпирические ситуации, которые она запрещает и актуальная проверка которых могла бы ее опровергнуть. Класс таких потенциально мыслимых эмпирических ситуаций называется классом потенциальных фальсификаторов теории. Научная деятельность сохраняет свою рациональность до тех пор, пока сохраняется фальсифицируемость ее продуктов в виде законов и теорий. Но последнее возможно только в том случае, если в науке сохраняется постоянное критическое отношение к выдвигаемым теоретическим гипотезам, и готовность отбросить теорию в случае факта ее актуальной фальсификации.

Свою концепцию Поппер именует как "критический рационализм", в которой рациональность отождествляется с критическим отношением к результатам научного исследования. Такая модель научной рациональности предполагает и определенную гносеологическую трактовку научного знания. У Поппера она выражается в двух базисных тезисах: тезис гипотетизма и тезис фаллибилизма.
Первый утверждает принципиально положительный, гипотетический характер научного знания, а второй принципиальную подверженность научного знания ошибкам, которые в ходе научного познания должны элиминироваться.

Соответственно и свою модель научного метода он именует методом
"догадок и опровержений".

Издержки попперовского подхода к сохранению рациональности велики:

. Первое, пытаясь преодолеть иррационализм юмовской трактовки научного знания как "животной веры", Поппер вынужден признать принципиально предположительный характер научного знания - знание только догадка. Но разница между утверждением, что знание

- разновидность живой веры, и утверждением, что оно является догадкой, не особенно существенная.

. Во-вторых, та модель рационального поведения, которую Поппер предлагает науке, настолько жесткая и упрощенная, что ни один реально работающий ученый не может ей следовать.

Хотя критическое отношение к получаемому знанию является одним из характерных признаков рационального научного мышления, в реальной науке присутствует и догматический элемент, который позволяет ученым, вопреки обнаруженным эмпирическим опровержениям и логическим противоречиям, продолжать сохранять приверженность теории, надеясь на успешное преодоление этих противоречий в будущем. Это означает, что кроме эмпирической и логической детерминанты научного мышления в нем действуют и другие детерминанты, которые логико-эмпирической моделью рациональноги не принимаются в расчет (2).

В 60—80-х годах в философии появился ряд работ, которые значивльно обогатили наше представление о научной рациональности. В том отношении примечательны работы Т. Куна и И. Лакатоса. Т. Кун в своей книге "Структура научных революций" развивает так называемую "парадигмальную модель" научного знания, в рамках которой научная деятельность является рациональной в той степени, в которой ученый в своей деятельности руководствуется определенной дисциплинарной матрицей, или парадигмой, принятой научным сообществом. Парадигму он определяет как "одно или несколько прошлых научных достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности" (12).

По мнению Куна, научный этап в развитии той или иной области исследования и начинается с момента принятия научным сообществом определенной парадигмы, которая упорядочивает научную деятельность.

Английский философ И.Лакатос связывает новое понимание научной рациональности с понятием "исследовательской программы", которая имеет сходство с куновским понятием парадигмы. Вслед за К.Поппером И.Лакатос полагает, что основой теории научной рациональности (или методологической концепции) должен стать принцип критицизма. Этот принцип является универсальным принципом всякой научной деятельности; однако, при обращении к реальной истории науки становится ясно, что “рациональный критицизм” не должен сводиться к фанатическому требованию беспощадной фальсификации.
Непредвзятое рассмотрение исторических перипетий научных идей и теорий сразу же сталкивается с тем фактом, что “догматический фальсификационизм” есть такая же утопия, как формалистические мечты о “евклидовой” рациональной науке. “Контрпримеры” и “аномалии” отнюдь не всегда побуждают ученых расправляться со своими теориями; рациональное поведение исследователя заключает в себе целый ряд стратегий, общий смысл которых - идти вперед, не цепенея от отдельных неудач, если это движение обещает все новые эмпирические успехи и обещания сбываются. И.Лакатос очень остро ощутил существующий разрыв между “теоретической рациональностью”, как ее понимает “критический рационализм” и практической рациональностью развивающейся науки и признал необходимость реформирования “критического рационализма”. Результатом усилий по решению этой задачи стала выработанная
И.Лакатосом методологическая концепция “утонченного фальсификационизма” или методология научно-исследовательских программ. Эта теория получила выражение в его работе “Фальсификация и методология научных исследовательских программ”.

Согласно Лакатосу, в науке образуются не просто цепочки сменяющих одна другую теорий, о которых пишет Поппер, но научные исследовательские программы, т.е. совокупности теоретических построений определенной структуры. “У всех исследовательских программ есть “твердое ядро”.
Отрицательная эвристика запрещает использовать modus tollens, когда речь идет об утверждениях, включенных в “твердое ядро”. Вместо этого мы должны напрягать нашу изобретательность, чтобы прояснять, развивать уже имеющиеся или выдвигать новые “вспомогательные гипотезы”, которые образуют “защитный пояс” вокруг этого ядра, modus tollens своим острием направляется именно на эти гипотезы. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок; защищая таким образом окостеневшее ядро, он должен приспосабливаться, переделываться или даже полностью заменяться, если этого требуют интересы обороны”. К.Поппер рассматривает только борьбу между теориями, Лакатос же учитывает не только борьбу опровержимых и конкурирующих теорий, составляющих “защитный пояс”, но и борьбу между исследовательскими программами. Поэтому развитие науки Лакатос представляет не как чередование отдельных научных теорий, а как “историю рождения, жизни и гибели исследовательских программ”.

Однако и методология исследовательских программ Лакатоса не может объяснить, почему происходит смена программ. Лакатос признает, что объяснения логики и методологии здесь бессильны, но, в отличие от Куна, он верит, что логически можно “соизмерить” содержание программ, сравнивать их между собой и поэтому можно дать ученому вполне рациональный ориентир для того, чтобы выбрать - отказываться или нет от одной программы в пользу другой. По мнению Лакатоса смена и падение устоявшихся взглядов, то есть научные революции, должны объясняться не “психологией толпы”, как считает
Кун. Для описания того, как соизмерить или сравнить две конкурирующие программы, Лакатос вводит представление о сдвиге проблем.

“Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты (“прогрессивный сдвиг проблемы”). Программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей программой (“регрессивный сдвиг проблемы”). Если исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она “вытесняет” ее и эта конкурирующая программа может быть устранена (или, если угодно “отложена”) (13). Лакатос считает, что, безусловно, следует сохранять “жесткое ядро” научно-исследовательской программы, пока происходит “прогрессивный сдвиг” проблем. Но даже в случае
“регрессивного сдвига” не следует торопиться с отказом от программы. Дело в том, что в принципе существует возможность найти внутренние источники развития для стагнирующей программы, благодаря которым она начнет неожиданно развиваться даже опережая ту программу, которая до недавних пор одерживала над нею верх. “Нет ничего такого, что можно было бы назвать решающими экспериментами, по крайней мере, если понимать под ними такие эксперименты, которые способны немедленно опрокидывать исследовательскую программу. Сгоряча ученый может утверждать, что его эксперимент разгромил программу... Но если ученый из “побежденного” лагеря несколько лет спустя предлагает научное объяснение якобы “решающего эксперимента” в рамках якобы разгромленной программы (или в соответствие с ней), почетный титул может быть снят и “решающий эксперимент” может превратиться из поражения программы в ее новую победу”.

Таким образом согласно Лакатосу ученый действует рационально, если в своей деятельности придерживается определенной исследовательской программы, даже вопреки возникающим в ходе ее развития противоречиям и эмпирическим аномалиям (14). Однако возникает вопрос: насколько рационален сам процесс принятия "парадигмальных образований" в науке?

Согласно Куну, процесс принятия и смены парадигм полностью рационального объяснения не имеет. Этот процесс имеет социальнопсихологическую природу и согласно Куну смена парадигм имеет сходство с религиозным переворотом. И.Лакатос трактует принятие исследовательской программы как конвенцию, в основе которой лежат рациональные соображения логико-методологического и эмпирического характера. Однако в той степени, в какой любая конвенция является актом свободного выбора между альтернативами, говорить о логико-эмпирической детерминированности акта принятия исследовательской программы нельзя. Здесь содержится иррациональный момент.

С точки зрения внутреннего совершенства и концепция Куна, и концепция
Лакатоса далеко не безупречны. По этому вопросу существует большая критическая литература. Но идея выделения парадигмальных образований в научном познании имеет внешнее оправдание, а именно, она находит свое подтверждение в реальной истории науки, и в настоящее время влиятельность этой идеи в современной философии не вызывает сомнений.

Такой подход к описанию структуры научного познания меняет и наши представления о научной рациональности. Представление о научной рациональности как логико-эмпирической детерминированности процесса научного познания становится явно недостаточным. В свете идеи парадигмальности науки, рациональность приобретает контекстуальный характер. Судить о рациональности действий ученого можно только в контексте принимаемых в данный исторический период научным сообществом парадигмальных установок. Сам же акт принятия этих установок не может быть объяснен соображениями логико-методологического характера и требует апелляции к историческим и социокультурным соображениям. Такой подход сближает проблему научной рациональности с рациональностью других видов человеческой. Так
Лакатос в поздних работах приходит к выводу, что перед лицом историко-научных фактов его методоло- гические правила оказываются слишком жесткими. Он идет по пути их граничения, выдвигая в качестве регулятивов этические принципы типа
«упорство,как и скромность, обладает большим рациональным смыслом » [15].
Как отмечает П. Фейерабенд, стандарты Лакатоса «гораздо ближе к реальной науке, чем стандарты предшествующих подходов » [16]. Тем не менее, как пишет тот же Фейерабенд, «Лакатос не показал, что его стандарты являются стандартами науки, он не показал, что его стандарты ведут к существенным результатам »[16].

П. Фейерабенд, пришедший к принципу методологического анархизма, означающему, что в науке “все дозволено ”, считает, что концепция Лакатоса отличается от его собственной концепции главным образом риторикой (17).

Создание какой-либо абсолютистской', окончательной модели научной рациональности невозможно. Скорее всего, сама научная рациональность является своего рода исторически эволюционирующим идеалом, к которому наука должна стремиться, но который в ней никогда не реализуется полностью.
Наука, как и другие виды духовной деятельности человека, является человеческим предприятием и несет на себе печать его исторической ограниченности и несовершенства. При всем том определяющем влиянии в научном мышлении доводов разума и доводов опыта, в нем остается место интуиции, ошибочным суждениям, персональному выбору альтернативных ходов мысли, конвенциональных решений, которыми пронизано все научное познание, и даже мистическим озарениям. Другими словами, в реальной истории научного познания присутствует и иррациональная компонента. Но это, однако, не дает основание уравнивать науку с другими видами человеческой деятельности: мистикой, магией, религией, искусством или идеологией, как это пытался сделать современный американский специалист по философии науки П.
Фейерабенд. Иррациональный элемент присутствует во всех видах человеческой деятельности, но в науке доминирует рациональное начало, а иррациональные моменты имеют локальное значение, и не они направляют весь ход научного прогресса (2).

Страницы: 1, 2, 3