Греческая культура

прогневал богов. Он победил в знаменитом состязании на колесницах своего

противника Эномая, царя Писы, при пособничестве возничего последнего,

Миртила, которому пообещал щедрое вознаграждение, а затем, чтобы

разделаться со своим союзником, сбросил его в море. Проклятие перешло на

сыновей Пелопса - Атрея и Фиеста - в форме того, что греки называли "те, то

есть сильного, если не действительно непреодолимого побуждения к

преступлению. Фиест, совратив жену своего брата, сумел благодаря этому

похитить у последнего "счастье" семьи - знаменитый златорунный овен. В свою

очередь Атрей, обеспечивший изгнание своему брату Фиесту, притворился, что

желает простить его, и, зазвав Фиеста к себе под предлогом примирения,

пригласил его на пир, где угостил мясом его же сыновей. Затем проклятие

наследовал сын Атрея Агамемнон, который оскорбил Артемиду, убив ее

священную лань, за что был вынужден, чтобы умилостивить богиню и обеспечить

для своего флота безопасный проход в Трою, принести в жертву богине свою

дочь Ифигению. В свою очередь он был убит своей неверной женой

Клитемнестрой и ее любовником Эгисфом, уцелевшим сыном Фиеста. Орест, сын

Агамемнона, со своей стороны мстит за своего отца, убивая свою мать и

Эгисфа" (10).

Гомер как законченное достижение был продуктом Ионии, то есть части

эллинской Малой Азии и прилегающих островов. Гомеровские поэмы записаны и

зафиксированы в их теперешнем окончательном виде самое позднее в какой-то

отрезок времени VI века до н.э. В этом самом столетии начинаюся греческая

наука, философия и математика. В то же время в других частях мира

происходят события чрезвычайной важности. Конфуций, Будда и Зороастр, если

они вообще существовали, могут быть отнесены к этому же столетию (11). В

середине этого столетия Кир основал Персидскую империю. Греческие города

Ионии, которым персы предоставили некоторую ограниченную автономию, к концу

VI столетия предприняли бесплодное восстание, которое было подавлено

Дарием. Лучшие люди этих городов стали изгнанниками. Некоторые философы

этого периода были беженцами, которые странствовали из города в город в

пределах еще не порабощенной части эллинского мира, распространяя там

цивилизацию, сосредоточенную до того времени главным образом в Ионии. В

своих странствиях они встречали доброжелательное отношение окружающих.

Ксенофаи, период расцвета деятельности которого приходится на последнюю

часть VI столетия до н.э., рассказывает:

Вот о чем нужно вести беседу зимней норою

У очага, возлежа на мягком ложе, наевшись,

Сладкое попивая винцо, заедая горошком:

"Кем ты будешь, откуда? Годов тебе сколько, милейший?

Сколько было тебе, когда нагрянул Мидиец? (12).

Остальной Греции удалось сохранить свою независимость в битвах при Саламине

и Платее, после которых на продолжительное время была освобождена Иония

(13).

Греция распадалась на большое количество маленьких независимых государств,

каждое из которых состояло из города и окружающей его сельской местности. В

разных частях греческого мира уровень цивилизации был весьма различен, лишь

немногие города внесли свой вклад в общегреческие достижения. Спарта, о

которой в дальнейшем я буду говорить подробнее, имела большое значение в

военном, но отнюдь не в культурном отношении. Коринф был богатым и

процветающим городом, крупным торговым центром, но и он был небогат

великими людьми.

Существовали и чисто земледельческие, сельские общества, вроде знаменитой

Аркадии, представлявшейся городским жителям идиллией, но которая в

действительности была полна древних варварских ужасов.

Жители Аркадии поклонялись Гермесу и Пану. У них существовало множество

культов плодородия, в которых зачастую простой столб правильной формы

занимал место статуи бога. Козел символизировал плодородие, так как

крестьяне были слишком бедны, чтобы иметь во владении быков. Когда запасы

пищи истощались, статую Пана наказывали. (Подобные вещи до сих пор имеют

место в отдаленных китайских деревнях). Существовало там и целое племя

людей, которых считали оборотнями, вероятно в связи с сохранившимися у них

человеческими жертвоприношениями и каннибализмом. Согласно поверью, всякий,

вкусивший плоти принесенного в жертву человека, становится таким оборотнем.

Имелась также пещера, посвященная Зевсу Ликейскому (Зевсу Волку); в этой

пещере ни для кого не было спасения, и всякий, побывавший в ней, умирал в

течение года. Все эти предрассудки еще процветали в классические времена

(14).

Пан, носивший первоначально имя "Лаон" (как думают некоторые), что значило

едок или пастух, приобрел вслед за принятием его культа Афинами в V веке до

н.э., после греко-персидских войн, свой более известный титул,

истолкованный в смысле Всеобъемлющего Божества (15).

Однако в Древней Греции мы можем найти много такого, в чем мы могли бы

усматривать религию в принятом у нас смысле слова. Эта религия связана не с

олимпийскими богами, а с Дионисом, или Вакхом. Это имя, вполне естественно,

вызывает в нашем сознании образ бога с сомнительной репутацией - бога вина

и пьянства. Но тот путь, каким из культа Вакха возник глубокий мистицизм,

оказавший столь большое влияние на многих философов и даже сыгравший свою

роль при формировании христианской теологии, весьма примечателен и должен

быть понят всяким, кто желает изучить развитие греческой мысли.

Дионис, или Вакх, был первоначально фракийским богом. Фракийцы были гораздо

менее цивилизованны, чем греки, относившиеся к фракийцам как к варварам.

Как и у всех народов с примитивным земледелием, у фракийцев существовали

свои культы плодородия, а также бог, способствующий плодородию. Имя этого

бога - Вакх. Никогда не было совершенно ясно, выступал ли Вакх в образе

человека или быка. Когда фракийцы научились делать пиво, состояние

опьянения они стали представлять как божественное и воздавать хвалу Вакху.

Когда же позднее они познали вино и стали его употреблять, поклонение Вакху

возросло еще более. Его функция способствовать плодородию вообще стала

отчасти подчиненной его новой функции, связанной с виноградом и

божественным безумием, порождаемым употреблением вина.

Не известно, когда культ Вакха был перенесен из Фракии в Грецию; по-

видимому, это произошло незадолго до начала исторической эпохи. Этот культ

Вакха был встречен ортодоксией враждебно, но тем не менее он укоренился в

Греции. В нем содержалось большое количество варварских элементов, вроде

разрывания на куски диких животных и поедания их целиком в сыром виде. Он

содержал в себе также любопытный элемент феминизма. Благородные матроны и

девушки, собравшись большими группами, проводили целые ночи на открытых

холмах в танцах, вызываемых экстазом, и в упоении, отчасти алкогольном, но

главным образом мистическом. Эта практика весьма раздражала мужей, но они

не осмеливались идти против религии. Еврипид в своем произведении

"Вакханки" изобразил красоту и варварство этого культа.

Успех Вакха в Греции неудивителен. Подобно всем народам, быстро пришедшим к

цивилизации, греки, или по крайней мере определенная их часть, развили в

себе любовь к первобытному. Они жаждали поэтому более инстинктивного и

полного страстей образа жизни, нежели тот, который им предписывала ходячая

мораль. Для мужчины или женщины, которые вынужденно более культурны в

поведении, нежели в чувствах, рассудочность утомительна, а добродетель

кажется бременем и рабством. Это вызывает соответствующую реакцию в мысли,

в чувстве и поведении. Нас будет интересовать главным образом именно

реакция в области мышления, но необходимо сказать несколько слов и о

реакции в области чувства и поведения.

Цивилизованный человек отличается от дикаря главным образом благоразумием,

или, если применить немного более широкий термин, предусмотрительностью.

Цивилизованный человек готов ради будущих удовольствии перенести страдания

в настоящем, даже если эти удовольствия довольно отдаленны. Эта привычка"

становится важной с возникновением земледелия. Ни животное, ни дикарь не

стали бы трудиться весной ради того, чтобы обеспечить себя пищей уа

следующую зиму, если не считать немногие чисто инстинктивные формы

деятельности, вроде собирания меда пчелами или заготовки орехов белками. Но

и в этих случаях нет предусмотрительности, имеется только прямой импульс к

действию, полезность которого для будущего может быть доказана лишь

человеком, наблюдателем этих действий. Истинная предусмотрительность

возникает только тогда, когда человек делает что-либо не потому, что его

толкает на это непосредственный импульс, а потому, что разум говорит ему,

что в будущем он получит от своего труда пользу. Охота не требует

предусмотрительности, потому что она доставляет удовольствие, но

возделывание почвы есть труд и не может совершаться под влиянием

спонтанного импульса.

Цивилизация подчиняет себе импульсы не только через предусмотрительность,

которая представляет собой самоуправляющийся контроль, но также через

законы, обычаи и религию. Этот контроль заимствован еще от варварства, но

цивилизация делает его менее инстинктивным и более систематичным.

Определенные действия квалифицируются как преступные и наказываются, другие

определенные действия, хотя и не преследуются по закону, квалифицируются

как безнравственные, и те, кто их совершает, подвергаются общественному

осуждению. Институт частной собственности влечет за собой подчиненное

положение женщины и, как правило, возникновение класса рабов. С одной

стороны, цели общества оказывают давление на личность, а, с другой стороны,

личность, приобретя привычку рассматривать свою жизнь в ее целостности, все

более жертвует своим настоящим ради будущего.

Очевидно, этот процесс может зайти очень далеко, как это случается,

например, со скрягами. Но и без этих крайностей благоразумие легко может

повести к утрате многих самых лучших сторон жизни. Поклонник Вакха восстает

против благоразумия. В физическом или духовном опьянении он вновь обретает

уничтоженную благоразумием интенсивность чувства, мир предстает перед ним

полным наслаждения и красоты, его воображение вдруг освобождается из тюрьмы

повседневных забот. Культ Вакха породил так называемый "энтузиазм",

этимологически означающий вселение бога в поклоняющегося ему человека,

который верит в свое единство с богом. Этот элемент опьянения (16),

некоторый отход, от благоразумия под влиянием страсти имеет место во многих

величайших достижениях человечества. Жизнь была бы неинтересной без

вакхического элемента, но его- присутствие делает ее и опасной.

Благоразумие против страсти - это конфликт, проходящий через всю историю

человечества. И это не такой конфликт, при котором мы должны становиться

целиком на сторону лишь одной из партий.

Грубо говоря, трезвая цивилизация в сфере мышления тождественна науке. Но

наука в чистом виде не удовлетворяет человека, люди нуждаются также в

страсти, в искусстве и в религии. Наука может ограничить знание известными

пределами, но она не должна и не может ставить пределы воображению. Среди

греческих, как и среди позднейших философов некоторые тяготели к науке,

другие - к религии, последние прямо или косвенно многим обязаны религии

Вакха. Особенно это относится к Платону, а через него это влияние

распространилось на те более поздние движения мысли, которые в конце концов

воплотились в христианской теологии.

Культ Диониса в своей первоначальной форме был варварским и во многих

отношениях отталкивающим. Однако не в этом первоначальном виде он оказал

влияние на философов, а в одухотворенной форме, приписываемой Орфею, в

аскетической форме, ставящей на место физического духовное опьянение.

Орфей - неясная, но интересная фигура. Одни утверждают, что он был реальной

личностью, другие считают его богом или воображаемым героем. Согласно

традиции, Орфей, как и Вакх, пришел из Фракии, но, по-видимому, более

вероятно, что он (или движение, связанное с его именем) пришел с Крита.

Несомненно, что орфические доктрины содержат многое, имеющее, по-видимому,

своим первоисточником Египет, а влияние Египта на Грецию осуществлялось

главным образом через Крит. Говорят, что Орфей был реформатором, которого

разорвали на куски бешеные менады, побужденные к этому вакхической

ортодоксией. Склонность Орфея к музыке не столь заметна в ранних формах

легенды по сравнению с более поздними. Первоначально он был жрецом и

философом.

Чем бы ни было учение самого Орфея (если он существовал), учение орфиков

хорошо известно. Они верили в переселение душ; они учили, что в будущем

душу ожидает либо вечное, либо временное страдание от пыток в зависимости

от их образа жизни здесь, на земле. Они стремились к "очищению", отчасти

путем церемонии очищения, отчасти путем избегания осквернения. Наиболее

правоверные из орфиков воздерживались от животной пищи, исключение

составляли только ритуалы (когда пища принималась сакраментально). Они

считали, что человек - отчасти земное, а отчасти небесное существо;

благодаря чистой жизни небесная часть возрастает, а земная часть убывает. В

конце концов человек может стать единым целым с Вакхом и называться "Вакх".

У орфиков существовала разработанная теология, согласно которой Вакх был

рожден дважды: первый раз от своей матери Семелы, а второй - из бедра

своего отца Зевса.

Существует много форм дионисийского мифа. В одном из мифов Дионис является

сыном Зевса и Персефоны; будучи еще мальчиком, он был разорван на куски

Титанами, которые сожрали всю его плоть, за исключением лишь сердца. Одни

говорят, что сердце было отдано Зевсом Семеле, другие - что сам Зевс

проглотил его. Во всяком случае, это привело к вторичному рождению Диониса.

Разрывание дикого животного и пожирание его сырого мяса вакханками

рассматривалось как воспроизведение того, что сделали Титаны с самим

Дионисом, и животное, в известном смысле, выступало как воплощение бога.

Титаны были земного рождения, но после того, как они съели бога, они стали

обладателями божественной искры. Так же и человек - отчасти земное, отчасти

небесное существо, и вакхические ритуалы способствуют приближению его к

полной божественности.

Еврипид вкладывает в уста орфического жреца следующее поучительное

признание:

Сын Зевса, Дионис, я - у фиванцев. Здесь некогда Семела, Кадма дочь, Меня

на свет безвременно явила, Поражена Зевесовым огнем. Из бога став по виду

человеком, Я подхожу к струям родимых рек. Вот матери-псрунницы могила:

У самого дворца обломки дома Еще курятся, - в них еще живет Огонь небесный,

Геры горделивой На мать мою неугасимый гнев...

Спасибо Кадму: сделал неприступным Он дочери святилище, его Со всех сторон

я скрыл и винограда Кистями нежной зелени обвил. Покинув пашни Лидии

златой, И Фригию, и Персии поля, Сожженные полдневными лучами, И стены

Бактрии, и у мидян Изведав холод зимний, я арабов Счастливых посетил и

обошел Всю Азию. что по прибрежью моря Соленого простерлась: в городах

Красиво высятся стенные башни, И вместе грек там с варваром живет.

В гробницах были найдены орфические таблички, содержащие поучения душе

умершего относительно того, как найти ей дорогу в потусторонний мир и что

говорить, для того чтобы доказать, что она достойна спасения. Эти таблички

разбиты и неполны; наиболее полная из них (Петелийская табличка) содержит

следующее:

Ты найдешь слева от дома Гадеса источник,

Рядом с ним стоит белый кипарис.

К этому источнику близко не подходи.

Но ты найдешь другой около Озера Памяти,

Холодные воды несущий, и перед ним стоит стража.

Скажи: "Я дитя Земли и Звездного Неба,

Но род мой - только от Неба. Об этом вы знаете сами.

И вот я, жаждой томим, погибаю. Дайте скорее

Холодной воды, текущей из Озера Памяти"

И сами они дадут тебе испить из святого источника,

И после этого среди других героев ты место получишь...

В другой табличке говорится: "Привет тебе, пережившему страдание... Из

человека ты стал Богом". И еще в другой: "Счастлив и блажен ты, которому

суждено из смертного стать Богом".

Источник, из которого душа не должна пить, - это Лета, приносящая забвение;

другой источник - Мнемосина, память. В потустороннем мире душа, если она

жаждет спасения, не должна ничего забывать. Напротив, она должна приобрести

память, превосходящую естественную.

Орфики были аскетической сектой, вино для них - только символ, как позднее

причастие для христиан. Искомое ими опьянение - это "энтузиазм", союз с

бором. Они думали, что таким путем приобретают мистическое знание,

недостижимое обычными средствами. В греческую философию этот мистический

элемент принес Пифагор, такой же реформатор орфизма, каким был Орфей по

отношению к религии Диониса. От пифагорейцев орфический элемент перешел в

философию Платона, а от него - в ту более позднюю философию, которая была

уже полностью религиозной.

Некоторые явно вакхические элементы сохранились всюду, где орфизм имел

влияние. Одним из таких элементов был феминизм- Его много у Пифагора, -а у

Платона элемент феминизма привел даже к требованию полного политического

равноправия для женщин. "Женский пол, - говорит Пифагор, - по своей природе

более благочестив". Другой вакхический элемент состоит в уважении к сильной

страсти. Греческая трагедия выросла из ритуалов Диониса. Особенно Еврипид

чтил двух главных богов орфизма: Диониса и Эроса. Он не уважал холодного и

самодовольного, благонравного человека, которого в его трагедиях обычно

сводили с ума или как-либо иначе ввергали в беду боги, возмущенные его

богохульством.

По традиции считается, что грекам свойственна восхитительная безмятежность

(serenity), позволявшая им с олимпийским спокойствием созерцать страсть со

стороны, подходя к ней с эстетической точки зрения. Но это весьма

односторонний взгляд. Это верно, быть может, относительно Гомера, Софокла и

Аристотеля, но это в высшей степени неверно применительно к тем грекам,

которые прямо или косвенно были затронуты вакхическим или орфическим

влиянием. В Элсвсине - а элевсинские мистерии составляли наиболее священную

часть афинской государственной религии - пели гимн, в котором говорилось

следующее:

С твоей высоко поднятой чашей,

С твоим безумным пиршеством

В Элевсинскую цветущую долину

Приходи ты - Вакх, гимн и привет тебе!

В "Вакханках" Еврипида хор менад являет собой такое сочетание поэтичности и

дикости, которое прямо противоположно безмятежности. Они прославляют

удовольствие отрывать конечности диких животных и поедать их сырыми тотчас

же:

О, как мне любо в полянах,

Когда я в неистовом беге,

От легкой дружины отставши,

В истоме на землю паду,

Священной небридой одета.

Стремясь ко фригийским горам,

Я хищника жаждала снеди:

За свежей козлиною кровью

Гонялась по склону холма...

Танец менад на склоне горы не был только неистовством, он был бегством от

бремени и забот цивилизации в мир нечеловеческой красоты и свободы, ветра и

звезд. В менее безусом настроении они поют:-

Милая ночь, придешь ли?

Вакху всю я тебя отдам,

Пляске - белые ноги,

Шею - росе студеной.

Лань молодая усладе

Луга зеленого рада.

Вот из облавы вырвалась,

Сеть миновала крепкую.

Свистом охотник пускай теперь

Гончих за ланью шлет,

Ветер у ней в ногах,

В поле - раздолье.

Берегом мчаться отрадно ей,

Даром, что члены сжимает усталость;

Тихо кругом - она рада безлюдью,

Рада молчанию чащи зеленой.

Прежде, чем повторить, что греки были "безмятежными", попробуйте вообразить

матрон Филадельфии, ведущих себя таким же образом, даже в пьесе Юджина

О'Нила.

Орфик не более "безмятежен", чем прежний поклонник Вакха. Для орфика жизнь

в этом мире является страданием и скукой. Мы привязаны к колесу, которое,

вращаясь, образует бесконечные циклы рождения и смерти. Наша истинная жизнь

- на звездах, но мы прикованы к земле. Только путем очищения, самоотречения

и аскетической жизни можем мы избежать этого круговорота и достигнуть,

наконец, экстаза единения с Богом. Это вовсе не взгляд тех людей, для

которых жизнь легка и приятна. Это больше напоминает религиозную песню

негров:

Я собираюсь поведать Богу обо всех своих невзгодах,

Когда попаду домой.

Не все греки, но большинство из них были людьми, обуреваемыми страстями,

несчастливыми людьми, боровшимися с собой, влекомыми интеллектом по одному

пути, а страстями - по другому; они были наделены воображением, чтобы

постигать небо, и своевольным притязанием, творящим ад. У них было правило

"золотой середины", но в действительности они были невоздержанны во всем: в

чистом мышлении, в поэзии, в религии, в грехе. Именно сочетание интеллекта

и страсти делало их великими, пока они оставались таковыми, и никто не

преобразовал бы так мир на все будущие времена, как они. Их прототипом в

мифологии является не Зевс Олимпиец, -но Прометей, принесший с неба огонь и

претерпевший за это вечные муки.

Однако если и эту только что приведенную характеристику отнести ко всем

грекам в целом, то это будет такой же односторонностью, как взгляд,

приписывающий грекам "безмятежность". В действительности в Греции

сосуществовали две тенденции: одна - эмоциональная, религиозная,

мистическая, потусторонняя, другая - светлая, эмпирическая,

рационалистическая, заинтересованная в приобретении знания разнообразия

фактов. Последнюю тенденцию представляют Геродот, самые ранние ионийские

философы, а также в известной степени Аристотель. Белох вслед за описанием

орфизма говорит:

"Но греческая нация была слишком преисполнена юношеского задора, для того

чтобы в целом принять веру, отвергающую этот мир и переносящую истинную

жизнь в потустороннее. В соответствии с этим влияние орфического учения

ограничивалось относительно узким кругом посвященных; орфизм не оказывал ни

малейшего влияния на государственную религию, и это даже в обществах,

которые, подобно Афинам, превратили празднование мистерий в государственные

ритуалы и взяли их под защиту закона. Должно было пройти целое тысячелетие,

прежде чем эти идеи, правда в совершенно ином теологическом одеянии,

одержали победу в греческом мире" (17).

По-видимому, это преувеличение, особенно там, где речь идет об элевсинских

мистериях, целиком пропитанных орфизмом. Вообще говоря, те, кто обладал

религиозным темпераментом, обращались к орфизму, тогда как рационалисты

презирали его. Положение орфизма можно сравнить с положением методизма в

Англии в конце XVIII - начале XIX столетия.

Мы более или менее знаем, что именно образованный грек воспринимал от

своего отца, но мы знаем очень мало о том, что он в свои самые ранние годы

усваивал от матери, которая в значительной степени была отгорожена от

цивилизации, приносившей удовольствия одним лишь мужчинам. Кажется

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8