Метафорический потенциал слова и его реализация в поэме Т.С. Элиота The Waste Land

царицы:

The barge she sat in, like a burnished throne

Burned on the water.

Перенесение шекспировской метафоры в контекст поэмы порождает комический

эффект. Читатель вправе ожидать соотнесение с лучезарным троном корабля,

как это происходит у Шекспира, но вместо корабля в тексте Элиота появляется

кресло. Ироническое несоответствие ситуаций обнаруживает интересный диалог

двух произведений, поэмы Элиота и трагедии Шекспира. Автор «The Waste Land»

вводит всего одной фразой реальность шекспировской трагедии в свою поэму.

Антоний, как мы помним, отказывается от борьбы за власть ради любви к

Клеопатре, что становится причиной его гибели. Уже роскошь и могущество

египетской царицы таит в рассказе Энобарба роковую силу эроса,

порабощающего волю человека. Тот же смысл Элиот вкладывает в описание

будуара светской дамы, героини “Бесплодной земли”. Здесь, как и у Шекспира,

царит скрытый и роковой эротизм. Конфликт и ситуация в данном эпизоде поэмы

Элиота, благодаря соотношению с «Антонием и Клеопатрой» выглядят

парадигматическими, универсальными. С одной стороны, шекспировская цитата

объясняет эпизод поэмы. Но, с другой, сам контекст поэмы интерпретирует

реальность шекспировской пьесы. «Исправив» всего одну деталь (заменив

корабль креслом), Элиот снижает высокий пафос «Антония и Клеопатры». Его

цель – показать обыденность, примитивность гипертрофированной чувственности

и фиктивность всяких попыток ее драматизировать.

Цитирование в «The Waste Land», в отличие от предыдущих произведений

Элиота, приобретает системный характер. Поэма являет собой сложную

многоуровневую систему. Ее уровни составляют культурные блоки,

представленные принадлежащими им произведениями. Здесь Элиот шифрует все

стадии формирования современного ему менталитета, точнее их художественные

эквиваленты.

За цитатами, аллюзиями, формирующими основные уровни повествования, как

правило закрепляется вполне определенная тема или мотив.

Следующий уровень повествования, который составляют цитаты и образы,

заимствованные из Ветхого и Нового Заветов Библии, обычно в поэме

напоминают о вечных духовных ценностях, утраченных современных человеком.

Важнейшей особенностью поэтики «The Waste Land», отчасти связанной с

рефлективной стратегией Элиота, является фрагментарность. Этот принцип

усиливается автором «The Waste Land» настолько, что фрагментарность в

некоторых эпизодах превращается в коллаж. Технику коллажа Элиот заимствовал

у художников-кубистов, творчество которых привлекло его в конце 1910-х

годов. Кубисты создавали единое изображение, совмещая несвязанные друг с

другом фрагменты и, более того, привлекали посторонние, не имеющие

отношения к живописи материалы. Элиот, в свою очередь, совмещает описания

явлений обыденной жизни, реплики героев, обрывки фраз, цитаты из

литературных произведений, образы:

«On Margate Sands.

I can connect

Nothing with nothing.

The broken fingenails of dirty hands.

My people humble people who expect

Nothing»

la la

To Carthage then I came

Burning burning burning burning

O Lord Thou pluskest me out

O Lord Thou pluskest

Burning

Центральным лейтмотивом поэмы является цитата из пьесы Шекспира

«Буря»: «Those are pearls that were his eyes». Она возникает дважды. Первый

раз в главе «The Burial 0f The Dead», второй раз в главе «A Game Of Chess»

как напоминание о переживании в гиацинтовом саду. Еще одна цитата-

лейтмотив, играющая важную роль в поэме, была заимствована Элиотом из

стихотворения Эндрю Марвелла «Застенчивой возлюбленной». В «Огненной

Проповеди» цитата возникает дважды в несколько измененном виде, и один раз

иронически обыгрывается Элиотом.

Лейтмотивными в «The Waste Land» оказываются и целые фрагменты

текста. Например, описание города в финале “The Burial Of The Dead»:

Unreal Сity

Under the brown fog of winter dawn .

Оно предваряет размышления повествователя о толпах безликих

неиндивидуальных людей. Описание почти дословно повторяется в “Огненной

Проповеди”:

Unreal Сity

Under the brown fog of a winter noon...

Наряду с фразами, цитатами, описаниями, функцию лейтмотивов

осуществляют в «The Waste Land» образы, в частности, метафорические образы

скалы (rock), воды (water), реки (river), тумана (fog), города (city),

крысы (rat) и т.д.

Отличительное свойство поэтики «The Waste Land» - актуализация

многозначности ключевых слов. Слово помещается поэтом в контекст, способный

выявить все его основные значения, многие из которых утрачиваются в

обыденной речи.

Достаточно привести пример из главы «The Burial Of The Dead», где

мадам Созострис появляется с картами Таро. Ее колоду повествователь

аттестует, как “a wicked pack of cards”. Слово “wicked” употребляется не

только в значении “коварный” или “ведьминский”, но и в значении

“греховный”. Согласно Элиоту, гадание современной шарлатанки, то есть

неподлинное постижение мира, всегда является греховным.

Элиот создал уникальный художественный мир, в котором слова обыденной

речи, трансформировавшись в поэтической реальности, обретали колоссальную

силу.

При помощи рассмотренных художественных приемов он активизировал

возможности английского поэтического языка.

2.3. Анализ контекстуальной значимости метафоры в тексте поэмы.

Определяя тематическую целостность поэмы можно сказать, что «The Waste

Land» посвящена теме безуспешных действий и бессмысленных треволнений

человека, неотвратимо ведущих к смерти, представленных в ярких

ассоциативных образах о деградации современного общества, о безжизненности

буржуазной цивилизации.

Так, в 1-ой части , которая называется «Погребение мертвого» ( The

Burial of the Dead), возникает тема смерти. Ясновидящая Созотрис

предсказывает смерть. Лейтмотив этой части выражен в стихе: «Я покажу тебе

ужас в пригоршне праха».

Во 2-ой части – «Игра в шахматы» (А Game of Chess)- поэт развивает

идею о том, что жизнь- это игра в шахматы, перестановка фигур, перемена

ситуаций; в жизни нет сильных чувств: любовь- это не страсть, а просто игра

и здесь настойчиво говорится о смерти.

В третьей части «Огненная проповедь» (The Fire Sermon) - говорится о

том, что в холодном ветре не слышится ничего, кроме хихиканья смерти и

лязга костей. Слепой прорицатель Тересий рассказывает об отношениях между

мужчиной и женщиной, незнающих, что такое любовь, об объятиях без взаимного

влечения.

В четвертой части – «Смерть от воды» (Death by Water) – главенствует

мотив: труп финикийца в море.

В пятой части-«Что сказал гром» (What the Thunder Said)- поэт

акцентирует тему смерти, тему гибели всего живого. В безводной каменной

пустыне гремит гром, но нет дождя. Каждый живет в страхе, как заключенный в

тюрьме. Поэма заканчивается мотивом безумия и троекратным погребением

санскритского слова «шанти» - «мир».

Таким образом, основной целью моей работы является выявление

закономерностей построения метафорических комплексов, позволяющих наиболее

полно реализовать эстетическую и прагматическую информацию, заложенную в

основу замысла автора. Лингвистический анализ данного стихотворного текста

- это, прежде всего, изучение речевой художественной метафоры.

В целом ритмико-мелодическое построение этой поэмы непростое. Уже при

первом взгляде на то, как написана поэма, можно выделить характерную

закономерность: чередование более длинных и более коротких строк, но

именно это чередование и является основой формирования поэтической

ритмичности. Произведение с первого прочтения поражает тем, как Элиот

свободно обращается с метрикой и конструкцией стиха; образы, свободно

сменяющие друг друга, связаны между собой лишь субъективными ассоциациями

автора, не всегда понятными читающему; они произвольно переходят один в

другой. Поэтический рассказ ведется от лица человека, не ограниченного ни

временем, ни пространством, и при этом представленного многолико: это и

Тиресий из Финикии и одновременно рыцарь из легенды о святом

Граале…Фонетико-динамическое оформление стиха является изобразительным

средством. Именно такое оформление, а также ритмико-мелодическое построение

помогает выявить ряд метафор как явления синтаксической семантики уже

в первых четырех строках:

April is the cruelest month, breeding

Lilacs out of the dead land, mixing

Memory and desire, stirring

Dull roots with spring rain.

Здесь привлекают внимание ряд метафорических эпитетов, таких как

“the cruelest month” –жесточайший месяц, “the dead land”-мертвая земля,

“dull roots”- дряблые корни, самих по себе ничего не значащих, но лишь в

контексте приобретающих силу и мощь элиотовской трактовки замысла:

мрачные предостережения, угроза, подсказывающая, что ничего хорошего нас не

ждет, не стоит и надеяться. Здесь кроме двучленных метафор и само

четверостишье метафорично. Начало первой главы “The Waste Land”

представляет повествователя в образе умирающего/возрождающегося бога

растительности. Весна возвращает повествователю “The Waste Land” жизненную

силу и заставляет его вспомнить о прошлом, о чувственной былой страсти.

Происходит некий объективный процесс, очередная смена времен года.

Возрождение, которое переживает субъект, задано ему извне [цитата по:

Ганнер,1959:108], и оно не зависит от его воли и желания. Это не подлинное,

осознанное возрождение, а вынужденное возрождение-в-смерть, изменение,

затрагивающее лишь материальный мир. Автор пытается описать весну, создает

ей образ совсем иной - не тот, который мы обычно представляем в радужных

красках.

Тему возрождения-в-смерть Элиот в начале “The Burial of the Dead”

связывает с метафорическим символом сирени (lilac). Образ сломанной ветки

сирени появляется в раннем стихотворении Элиота “Женский портрет” как

иронический намек на потаенную в человеке страсть, как знак связи с

первоосновой жизни. В поэме Элиота “Пепельная Среда”, написанной после “The

Waste Land” и опубликованной в 1930 г., сирень обозначает любовное желание,

которое герою необходимо преодолеть. В главе “The Burial of the Dead”

‘lilac’ - не только метафорический символ жизненности и первоначала, но и

возрождения, таящего в себе дурман и в конечном итоге смерть-в-жизни.

Автор настаивает на том, что всех без исключения ждет бездна смерти, в

первой части акцентируется тщета и бесплодность всего сущего. Тема смерти

отражена в ключевых словах и выражениях, таких как “the dead land”, “a

dead sound”, “my brother wreck”, “where the dead men lost their bones”, “he

who was living is now dead”, “we who were living are now dying”, “dead

mountain”. Сами по себе ключевые слова и выражения метафоричны. Они

представляют собой простые и расширенные метафоры. Ключевые слова включены

в контекст, что позволяет автору создать метафорический образ поэмы

«Бесплодная земля». Метафорические образы сезонов “бесплодной земли” можно

найти на первой странице:

Winter kept us warm, covering

Earth in forgetful snow, feeding

A little life with dried tubers.

Подобные развернутые метафоры помогают автору озвучить композиционную

метафору в своей поэме и представляют особый интерес. Композиционная

метафора охватывает весь текст, и вполне оправданно можно считать контекст

поэмы целиком композиционной метафорой. Вынесенный в заголовок произведения

метафорический эпитет «The Waste Land» является концептуальной метафорой,

что становится понятным только после прочтения всей поэмы. Постигая

истинный смысл данного словосочетания, понимаешь, что этот концепт с

каждой новой строчкой становится уникальным, обретающим новое звучание,

создающий настроение гнетущей тоски, а порой и ужаса. Это не просто

«опустошенная земля», а это «буржуазная цивилизация, которая неминуемо

разрушается».

Метафорические образы времен года в «The Waste Land» помогают Элиоту

создать четкую, ясную картины «зимы», «лета», «весны». Это достигается

благодаря не только определенной конструкции стиха и метрики, рифме, но и

метафорическому потенциалу слов, используемых автором поэмы. Эти метафоры

возникают прежде всего, в результате определенной синтаксической

сочетаемости слов в пассажах произведения.

Winter kept us warm, covering

Earth in forgetful snow, feeding

A little life with dried tubers.

Так появляется “forgetful snow”- снег забвенья - метафорический эпитет,

который делает картину более мрачной и удручающей – все говорит о том, что

«жизнь застыла на месте», что неизбежно идет к гибели.

Возникает ощущение, что сам повествователь противится чувственным

желаниям, ввергающим его в мир фиктивной деятельности, не имеющий смысла и

не опосредованный духом. Он предпочел бы безволие, которое несет в себе

время духовной смерти - зима. Она укрывает корни “снегом забвения”. Снег

выступает в данном контексте как традиционный метафорический символ смерти

и забвения, ассоциирующийся с библейским саваном.

Восьмая строка поэмы, где говорится о другом времени года - лете, на

первый взгляд, продолжает тему предыдущих строк. Но Элиот обманывает

читательское ожидание, включая нас в иной контекст. Он переносит читателя

из растительного мира в мир людей:

Summer surprised us, coming over the Starnbergersee

With a shower of rain; we stopped in the colonnade,

And went on in the sunligth, into the Hofgarten,

And drank coffee. And talked for an hour.

Ироническое совмещение, отождествление столь разных сфер бытия

(растительного мира и мира людей) должно заставить читателя соотнести друг

с другом их обитателей: бессознательная жизнь растений сродни растительному

существованию людей.

Как было неоднократно отмечено выше, анализируя метафорическое

произведение, нельзя отрешиться от символической его сущности, ведь в поэме

«The Waste Land» сказалось присущее модернистам тяготение к мифологии.

Здесь используются мотивы мифов о святом Граале, об Адонисе и Озирисе.

Обращение к мифу означало для Элиота отказ от истории. Антиисторизм поэмы

проявляется в совмещении событий и персонажей разных эпох. В поэме

акцентируется библейский образ бесплодной земли, возникший на месте

прежних городов, образ долины костей: этот образ в целом метафоричен, а

отрывок, описывающий этот образ, представляет развернутую метафору,

содержащую ряд более мелких, простых метафор- двучленных и одночленных, а

также метафорических выражений. Например, “a heap of broken images”-

гиперболическая метафора; “ the dead tree gives no shelter”; “ the dry

stone no sound of water”. Для героя поэмы, в изолированном сознании

которого не происходит взаимопроникновения времен, прошлое становится

“грудой поверженных образов”. Прежние ценности перестают быть духовным

убежищем человека, они превращаются в пустые идолы и вместе с ними обречены

на смерть. Разорванность сознания героя, опустошенность духа и бесплодная

пустыня города, мира, где он живет, в рамках “библейского” плана поэмы

следует осмыслять как наказание за богоотступничество. Эсхатологический

смысл повествования усиливается апокалиптическими метафорическими образами:

“The dead tree gives no shelter, the cricket no relief ” Образы, говорящие

в Библии о смерти человека (“отяжелевший сверчок”, точнее “кузнечик”)

призваны заставить его вспомнить о Боге, прежде чем наступит конец света. В

поэме, как справедливо полагает Г. Смит, мрачные библейские пророчества

сбываются [цитата по: Смит,1958:73]. Следовательно, возможное (конец света

и гибель человека) становится у Элиота реальным.

Тема духовной смерти получает осмысление в следующем эпизоде:

What are the roots that clutch, what branches grow

Out of this stony rubbish? Son of man,

You cannot say, or guess, for you know only

A heap of broken images, where the sun beats,

And the dead tree gives no shelter, the cricket no

relief.

Эпизод развертывает бытие героя через его сознание. “Roots”, “branches”,

подобно “dull roots” и “tubers” в начале “The Burial of the Dead”

ассоциируют повествователя с растением (богом растительности).

Повествователь, сын человеческий, не способен “to say ” и “to guess”. Слово

“say” предполагает рассудочное знание. “To say”/“to name” синонимично в

данном контексте слову “to get to know”. Называя какую-либо вещь, мы тем

самым ее познаем. Слово “to guess” говорит об интуитивном прозрении.

Рассудочное и интуитивное познание себя и мира герою недоступно, и его

существование бессознательно.

Во всех эпизодах первой главы человек поэтически осмысляется Элиотом

как отдельно взятая сущность, в финале он предстает перед нами как субъект

социума.

Перед читателем разворачивается картина современного мегаполиса. С одной

стороны, это вполне конкретный город, Лондон. Он зафиксирован Элиотом с

точностью топографа. С другой стороны, это обобщенный тип социума, который

наделен свойствами библейских городов Вавилона и Иерусалима, Древнего Рима

эпохи упадка, бесплодной земли из рыцарского средневекового романа о святом

Граале, дантевского Ада и, наконец, Парижа Бодлера и Рембо:

Unreal City,

Under the brown fog of a winter dawn,

A crowd flowed over London bridge so many.

I nad not thought death had undone so many.

Sights, short and infrequent, were exhaled,

And each man fixed his eyes before his feet.

Город и его жители внешне осязаемы, но их сущность - смерть. Поэтому

Элиот называет город “призрачным” (unreal). Здесь вновь возникает тема

смерти-в-жизни. “Unreal city”- метафорический эпитет. Метафорический образ

тумана - the brown fog оf a winter dawn - поэт использует как

традиционный символ пограничного состояния между жизнью и смертью.

Присутствие тумана означает, что мир еще на пороге существования. Элементы

урбанистического пейзажа образуют повествование. Париж трансформируется

у Элиота в “призрачный город” столь же эфемерный и лишенный реальных черт.

“Желто-грязный туман” утреннего Парижа передается Элиотом как “бурый туман

зимнего утра”. Наконец, толпа людей ассоциируется с рекой, с безликой

текущей массой - сплошная метафоризация. Бытие людей в современном городе

“Бесплодной земли” предельно деиндивидуализировано. Человек стал существом

массовым. Идею смерти-в-жизни в данном контексте следует понимать как

отсутствие индивидуальной воли.

Рассмотрим один из важнейших образов финального эпизода главы,

метафорический образ тумана. Уже отмечалось, что он обозначает пограничное

состояние мира между жизнью и смертью. Кроме того, туман может означать

плотское начало, закрывающее от человека горный мир, царство духа и

свободы. В стихотворении Т.Элиота “Любовная песнь Дж.Альфреда Пруфрока”

метафорический образ тумана сохраняет этот смысл. Подсознание Пруфрока,

таящее в себе животные импульсы, прорывается сквозь сетку рассудочных

понятий. Этот непрерывный и изменяющийся поток жизни ассоциируется у Элиота

с туманом, который в стихотворении обретает реальные черты животного. Это

так называемая когнитивная онтологическая метафора:

The yellow fog that rubs its back upon the windows-panes

The yellow smoke that rubs its muzzle on the windows-panes.

Согласно Элиоту, метафорический образ в романтической поэзии является

лишь понятием, где план выражения и план содержания разделены, т.е. сам

образ тумана не актуализирует в себе чувственное (животное) начало, а

только лишь указывает на него.

В “The Burial of the Dead” метафорический образ, сохраняя все свои

коннотации, лишен той насыщенности, которую мы наблюдаем в “Пруфроке”.

Здесь перед читателем скорее общий фон, декорация к трагедии, участники

которой, окутанные туманом, существуют вне жизни и смерти. Смерть

имманентна чувственности, что в свою очередь должно найти соответственное

выражение в поэтической форме, поскольку, как уже было отмечено, Элиот не

допускает несовпадения плана выражения и плана содержания. Туман не может

быть живым существом, ибо он не просто “означает” небытие, а является

небытием.

Соответственно эволюционирует и другой метафорический образ - город.

Также выглядит город и в ранних стихотворениях Элиота “Пруфрок”,

“Рапсодия”, “Прелюдии”. Ночной город, будучи одновременно проекцией

животного начала в человека, является в них средоточием темных

иррациональных сил, животных импульсов.

Но если в “Пруфроке” город, подобно человеку, – живое существо,

исполненное чувственности, то в “Бесплодной земле” город становится

опустошенной мертвой формой, которую покинуло чувственное начало. И если

допустить разделение плана содержания и плана выражения, можно сделать

вывод относительно изменения последнего. Мы обнаружим это изменение,

обратившись к рукописному варианту “Погребения мертвого”, где

повествователь, адресуя свои слова городу, говорит:

Terrible City! I have sometimes seen and see

Under the brown fog of your winter dawn...

Характерное для Бодлера определение “terrible” исправлено рукой Элиота

на более точное “unreal” (призрачный). В этом случае метафорический образ

становится еще более неопределенным. Существование города обозначается как

мнимое. Он - фантом. Поэтому Элиот и вычеркивает местоимение “your” (твой),

маркирующее город в качестве самостоятельного субъекта. К тому, что

эфемерно, что является лишь видимостью, повествователь обращаться не может.

Вся эволюция ключевых метафорических образов в творчестве Элиота,

которую мы наблюдаем, сопоставляя его ранние поэтические произведения и

“Бесплодную землю”, связана с тем, что он переосмысляет бодлеровское

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6