Реферат: Начальный период Великой Отечественной войны.

Существенный перевес агрессора в собственно военном отношении. Полностью отмобилизованная и развернутая 5,5-миллионная   кадровая  немецко-фашистская армия вторжения была оснащена самым современ­ным вооружени­ем и боевой техникой, обладала двухлетним опытом веде­ния военных действий. В то же время переоснащение нашей ар­мии по су­ществу только-только началось.

В-третьих, ошибки оперативно-стратегического характе­ра. Все рас­четы строились исходя из того, что война нач­нется с приграничных сра­жений и лишь после этого будут введены главные силы противника. Счи­талось, что этим силам еще только предстоит полное развертывание, то­гда как в действительности они уже были развернуты и факти­чески го­товы к вторжению. Их наступательными действиями и началась агрессия. Серьезный просчет был допущен и в определении сроков приведения своих войск в боевую готов­ность в приграничной полосе и мобилизационного раз­верты­вания части Вооруженных Сил во внутренних военных окру­гах. С опозданием началась переброска пяти армий из глубины страны к запад­ным границам, не было завершено строительство укрепленных районов. Запоздалым оказался и переход в 1940 году со смешанной территориально-милицион­ной на кадровую систему комплектования, что негативно сказа­лось на качестве мобилизационных ресурсов, пополнив­ших армию с началом войны.

Одной из важнейших причин наших поражений в нача­ле войны были ре­прессии в отношении военных кадров. Репрессии смели всех командующих военными округами и их заместителей, на 80—90% командиров дивизий, полков и их заместителей. Были уничтожены многие преподавате­ли воен­ных академий и училищ, а их труды изъяты из обращения как «вражеские». Общая цифра  уничтожен­ных — около 44 тысяч. В истории до этого не было случая, чтобы руководство какой-либо страны перед угрозой напа­де­ния врага планомерно уничтожало свои военные кадры.

В результате к началу войны только 7% командиров наших Вооружен­ных сил имели высшее военное образование, а 37% не прошли полного курса обучения даже в средних военно-учебных заведениях. Капитаны станови­лись команди­рами дивизий. К 1941 году только в сухопутных войсках не хватало по штабам 66900 командиров. Некомплект в летно-техническом составе ВВС достиг 32,3%, в ВМФ недос­тавало более 22% командиров. Та­ким образом армия была сильно ослаблена. Для того, например, чтобы под­готовить майора Генерального штаба, нужно не менее 10—12 лет. А ко­мандарма? 20 лет. А их почти всех уничтожили. Ведь даже Жуков в начале войны по своей подготовке никак не равнялся Тухачевскому или Егорову[28].

Начало войны было критическим и потому, что фашист­ская Германия превосходила СССР в экономическом потен­циале. Так, к моменту нападе­ния на Советский Союз она примерно вдвое превосходила нашу страну по производству электроэнергии, угля, чугуна, стали, вчетверо — по выпус­ку автомобилей. Экономика фашистской Германии была давно уже, переве­дена на военные рельсы, а ее союзники за­вершали такой перевод. Кроме того, на службу агрессии были поставлены все ресурсы покоренной Европы. Хотя в нашей стране в 1940 году почти каждый третий рубль из госбюд­жета шел на укрепление обороны, но времени уже не хватило. Еще один момент. Солдаты из села, помнившие страшный голод 1933 года, смерть родных или близких, по­нимавшие — кто был виновником этой трагедии, не питали чувства преданности ни к Сталину, ни к его режиму.

Своей политикой «вождь народов» подорвал чувство советского патриотизма в крестьянской массе, и не только в ней. Когда началась  война, это сказалось на стойкости солдат Красной Армии в бою. В этом заключалась одна из причин катастрофического хода войны в 1941 г. Мар­шал Г. К. Жуков впоследствии отмечал, что советские войска обрели высо­кую стойкость лишь к осени 1942 г. Здоровое чувство патриотизма в усло­виях смертельной опасности, нависшей над Родиной, не могло не взять верх над всеми по­литическими антипатиями.

 Нельзя не учитывать и того, что отрицательное влияние в начале войны оказала приверженность традиционным идео­логическим мифам, со­гласно которым народные массы капиталистических стран при всех об­стоятельствах глубоко враж­дебны своим правительствам и в случае войны в СССР не­медленно перейдут на его сторону. На нашу страну обру­шилась вся мощь германской военной машины, захватчики шли по советской земле, гибли тысячи людей, а в обраще­нии, с которым выступил В. Молотов, го­ворилось о страда­ниях германских рабочих, крестьян и интеллигенции, ко­то­рые «мы хорошо понимаем». И. В. Сталин в выступлении по радио 3 июля, когда немецко-фашистские войска уже заня­ли Литву, значительную часть Латвии, Белоруссии, Украи­ны, отнес немецкий народ, «порабощен­ный гитлеровскими заправилами», к числу наших потенциальных «верных союз­ников» в войне. Даже 6 ноября 1941 г., когда гитлеровские полчища стояли на подступах к Москве, Сталин заявил о том, что в германском на­роде произошел «глубокий перелом против продолжения войны, за ликвида­цию войны», что «германский тыл немецких войск представляет вулкан, го­товый взорваться и похоронить гитлеровских авантюрис­тов»[29]. Все это не только не способствовало мобилизации всех сил народа, но и поддержи­вало у тех, кто далеко от фронта, настроения мирного времени, веру в фа­тальную предопределенность победы. Вредно сказывались такие установки и на моральном духе войск.      

И, наконец, в преддверии войны считалось, что боевые действия будут вестись исключительно на территории про­тивника. В воинском Уставе не предусматривались бои в обороне. В результате действительность жес­токо наказала нас за все.

И Гитлер решил сделать ход первым. Зная о планах Сталина, он готовил план «Барбаросса». Зная, что Сталин не верит в немецкое нападе­ние, он использовал его уверенность и решился на безумие. И, надеясь на слабость сталинской армии, подтверждённую в Финляндии, на фактор внезапности, Гитлер делает этот шаг.

Он верит: это даст ему молниеносную победу, ибо только она может спасти его.

Сталин по-прежнему не верит в безумный шаг Гитлера. Он уверен: у него есть время. В те предвоенные дни Сталин, как всегда, занимался всем. В Узбекистане работала научная экспедиция. Знаменитый антрополог Ми­хаил Герасимов, восстанавливавший по черепам лица людей, предложил открыть гробницу Тимура. Сталин согласился – ему хотелось увидеть лицо великого завоевателя…

Тимур был похоронен в Самарканде – в мавзолее Гур-Эмир. Ещё в начале экспедиции Сталину сообщили местное предание: нельзя нарушать покой бога войны, иначе жди беды – на третий день вернётся Тимур с войною. Так говорили старики на базаре в Самарканде. Но Сталин, видевший, как выбрасывали из гробниц мощи русских святых, взрывали церкви, убивали священников, должен был только улыбнуться. Он сам был восточным бо­гом. Что ему кости Тимура!

В ночь на 20 июня 1941 года склеп мавзолея Гур-Эмир был озарён светом прожекторов. Кинохроника снимала вскрытие могилы. Гигантская мра­морная плита в 240 пудов была сдвинута, в темноте саркофага стоял чёр­ный гроб, покрытый истлевшим золотым покрывалом. Тимур умер далеко от Самарканда, и к месту погребения его привезли в этом гробу. Старик, работавший в мавзолее, молил не открывать крышку гроба – над ним по­смеялись. Из крышки выбили огромные гвозди… Герасимов торжественно достал череп Тимура и продемонстрировал перед камерой. Плёнку отвезли в Москву.

В ночь на 22 июня началась война.

Шёл третий день после вскрытия гробницы Тимура...   

В солнечный воскресный день 22 июня 1941 года стал, по­жалуй, самым трагическим в российской истории. На рас­свете германские войска без объ­явления войны вторглись на территорию Советского Союза. За спиной гитлеровцев лежала покорённая Европа. Все государства, подвергшиеся на­падению Германии, развалились, словно карточные домики, в считанные недели. Гитлер и его окружение, уверившись в непобедимости немецкой армии, рассчитывали на блицкриг и в войне против СССР.

План войны против Советского Союза начал разрабаты­ваться уже ло­том 1940 года. Гитлер заявил своим генера­лам: «Россия должна быть лик­видирована. Срок весна 1941 года»[30]. В декабре 1940 года Гитлер подписал ди­рективу №21, получившую кодовое наименование «Барбаросса». Первона­чально нападение планировалось на 15 мая 1941 года, но конце апреля из-за операций на Балканах было перенесено на 22 июня. Уже это исключает всякую попытку оправдать гитлеровское вторжение соображениями о «превентивном ударе» – независимо от того, планировал ли, свою очередь, Сталин нападения на Германию.

Ещё в марте 1941 года Гитлер объявил, что войну против России «не следует вести по законам рыцарства». Нацист­ский фюрер утверждал: «Это прежде всего борьба идеологий и рас, поэтому её необходимо вести с беспрецедентной не­умолимой жестокостью. Все офицеры должны освобо­диться от устаревших взглядов… Комиссары являются носителями идео­логии, прямо противоположной национал-социализму, поэтому их необхо­димо ликвидировать. Немецких солдат, виновных в нарушении междуна­родного закона… оправдают. России не участвует в Гаагской конвенции, поэтому на неё положения конвенции не распространяются»[31].

В четвёртом часу утра 22 июня житель Киева, Минска, Одессы, Севастополя, Каунаса и многих других советских городов проснулись от грохота разрывов и воя сирен. Бомбы обрушились на аэродромы, узловые ж/д станции, военные го­родки, штабы, склады боеприпасов, горючего и во­инского снаряжения. Пограничные заставы, строившиеся укрепления, во­енные объекты вдоль всей западной границы СССР подверглись массирован­ному артиллерийскому огню.

Советские вооруженные силы не смогли отразить первых натиск врага – нападение оказалось внезапным. Войска при­граничных округов были разбро­саны на обширной территории, находились далеко от границы: в Западном Особом военном округе – до 100-300 км, в Киевском – до 400-600. Каждая ди­визия первой линии должна была оборонять фронт шириной 25-50 км, то­гда как военная наука считала, что полоса обороны дивизии не должна пре­вышать 8-12 км. Планы обо­роны границы не были доведены даже до армей­ских штабов, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Только поздно ночью 21 июня нарком обороны маршал С.К.Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Г.К.Жуков передали в западные военные округа директивы, которые предупреждали о возможности немецкого на­падения 22-23 июня. Директива была совершенно не реальной: требо­валось за несколько часов рассредоточить и замаскировать авиацию, в то время как большей частью самолёты находи­лись на лётном поле без боеприпасов и даже без горючего. К тому же в этой последней предвоенной директиве предписывалось: «Нападение может начаться с провокацион­ных действий. Задача наших войск – не поддаваться не на какие провокационные дейст­вия, могущие вызвать крупные осложнения»[32]. Не удивительно, что в первые часы войны пе­редовые части Красной Армии, атакованные немецкими вой­сками, лишь запрашивали командование, что делать.

Германское нападение застало врасплох не только воин­ские части при­граничных округов, но и высшее советское руководство. Когда Сталину до­ложили о налётах германской авиации на советские города, он спросил, не провокация ли это немецких генералов. С.К.Тимошенко ответил: «Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии, в Прибал­тике, на границе начались боевые действия сухопутных войск. Какая же это провокация?»[33] Однако Сталин возразил: «Если нужно организовать провокацию, то не­мецкие генералы бомбят и свои города». Затем он добавил: «Гитлер навер­няка не знает об этом. Необходимо срочно связаться с Берлином»[34]. В гер­манском посольстве сообщили, что посол просит срочно принять его. При­быв к Молотову, фон Шулен­бург сообщил, что германское правительство объявило СССР войну.

В первые часы войны в Генеральном штабе и Наркомате обороны совер­шенно не представляли себе реальной ситуации на фронте. Об этом сви­детельствует директива №2. Красная Армия стремительно откатывалась от границы, офицеры тщетно разыскивали свои части, а в Москве всё ещё боялись «провокаций». Вечером того же дня, в 21.15 нарком обороны отдал ещё одну нереальную директиву, требуя перейти на главных направлениях к наступательным действиям, разгромить ударные группировки врага и пе­ренести боевые действия на его территорию. К исходу 24 июня войскам при­казывалось овладеть районами Сувалки и Любина. Беспоря­дочные по­пытки перейти в контрнаступление, предпринятые в соответствии с ди­рективой вместо организации планомерного отхода войск, лишь привели к дополнительным жертвам и ещё большей неразберихе на фронте.

Для Сталина внезапное нападение Германии стало страшным потрясе­нием. Адмирал И.С.Исаков свидетельствует, что в первые дни войны вождь «находился в состоянии простра­ции». По словам Н.С.Хрущёва, Ста­лин «был совершенно пара­лизован в своих действиях, не смог собраться с мыслями». Он уехал на свою «ближнюю дачу» в Кунцево и, несмотря на уго­воры членов Политбюро, упорно отказывался выступить по радио с обра­щением к населению. Даже 30 июня, когда к Сталину вновь явилась группа Политбюро. Он встретил их с вопросом: «Зачем пришли?»[35]

А.И.Микоян вспоминал, что Сталин считал всё «безвоз­вратно потерян­ным». Подавленным состоянием объясняется ещё и то, что не он, а Моло­тов выступил в 12 часов дня 22 июня с обращением к гражданам СССР. Именно из радиообра­щения Молотова жители большей части страны уз­нали, что началась война. Молотов закончил своё выступление сло­вами: «Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованно­сти, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспе­чить победу над врагом. Наше дело правое. Враг будет раз­бит. Победа будет за нами»[36].

Сталин собрался с духом и выступил по радио только 3 июля.  Ни раньше, ни позже он не говорил так: «Товарищи! Граждане! Братья и се­стры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»[37]

На второй день войны, 23 июня, была создана Ставка Главного Командо­вания. Её возглавил Тимошенко. Однако его полномочия были крайне узки. Г.К.Жуков вспоминал: «Без утверждения Сталина Тимошенко не имел воз­можности отдать войскам какие-либо принципиальное распоряжение. Сталин ежечасно вмешивался в ход событий, по несколько раз в день вызы­вал главкома Тимошенко и меня в Кремль, нервничал, бранился и всем этим только дезорганизовывал работу Главного командования в сложившейся обстановке. 9 июля я доложил некоторым членам Политбюро о необходимости сделать Сталина юридическим Верховным главнокоман­дующим»[38].

10 июля Ставка ГК была преобразована в Ставку ВГК. Председателем Ставки (с 19 июля – наркомом обороны, с 8 августа – верховным главнокомандующим) стал Сталин. Одно­временно были созданы три глав­ных командования, каждому из которых были подчинены несколько фрон­тов. Северо-За­падное главное командование возглавил Ворошилов, Западное – Тимошенко, Юго-Западное – Будённый. Ставка должна была стать кол­лективным органом Верховного главнокомандования. Однако этой функции она не выполняла: Сталин почти нико­гда не собирал Ставку в полном со­ставе, а вызывал тех членов, с кем считал нужным посоветоваться.

 В это тяжелейшее время необходимо было поднять на­род на борьбу с гитлеровскими захватчиками. Важнейшие задачи по мобилизации всех сил и средств страны на борь­бу с врагом были изложены в директиве СНК СССР и ЦК ВКП (б) партийным и советским организациям при­фронтовых областей от 29 июня 1941 года. Директива под­черкивала цель вероломного нападения фашистской Герма­нии на Советский Союз, объясняла характер войны, раскры­вала условия достижения победы, указывала на задачи пар­тии и народа в войне. «...В навязанной нам войне с фа­шистской Германией, — говорилось в этом документе, — решается вопрос о жизни Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение»[39].

30 июня был создан Государственный комитет обороны (ГКО), сосредо­точивший всю полноту власти в стране. Пред­седателем ГКО стал Ста­лин, членами – Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков. Впоследствии Г.К.Жуков объяснял: «Неод­новременное образование всех высших государственных орга­нов по руководству войной и жизнедеятельностью страны на время войны произошло потому, что в предвоенный период эти вопросы не были решены правительством и Политбюро. Перед войной нар­ком обороны и Генштаб неоднократно про­сили Сталина, Молотова и Во­рошилова рассмотреть проекты документов по организации Верховного командования и орга­низации управления фронтом и округами, но нам каж­дый раз говорили: «Подождите», а Ворошилов был вообще противник каких бы то ни было планов войны, опасаясь, что они могут стать известны раз­ведке противника»[40].        

22 июня ЦК ВКП(б) и правительство ввели военное положе­ние на тер­риториях Прибалтики, Белоруссии, Украины, Мол­давии и ряда областей РСФСР. В районах объявленных на во­енном положении, вся полнота вла­сти передавалась военным властям. 23 июня была объявлена мобилизация военнообязан­ных 1905-1918 гг. рождения. У военкоматов  выстроились оче­реди, уходивших на фронт. Уже к 1 июля в ряды Красной Армии влилось 5,8 млн. человек.

24 июня был создан Совет по эвакуации, а 27 июня принято постановле­ние ЦК ВКП(б) и СНК об эвакуации насе­ления, промышленности объектов и материальных ценностей из  прифронтовой полосы. В первую очередь на восток выво­зилось оборудование военных заводов, предприятий авиацион­ной, тракторной, химической промышленности, чер­ной и цветной метал­лургии.

26 июня Президиум Верховного совета СССР принял Указ «О режиме ра­бочих и служащих в военное время». Рабочий день увеличился, вводились обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов, отменялись отпуска. Начался перевоз заводов, производивших мирную про­дукцию, на производство вооружения, военной техники и боеприпа­сов. Страна начинала жить по-военному.

Согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года Воронежская область и г. Воронеж объявлены на военном положении.

22 июня 1941 года мирный труд советских людей был прерван веролом­ным нападением фашистской Германии на Советский Союз. Программа мобилизации всех сил народа на борьбу с врагом была изложена в директиве Совнар­кома СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года.

Трудящиеся Воронежской области, как и все совет­ские люди, встали на защиту Отечества.                

«Дадим нашей Красной Армии высококачественного каучука столько, сколько его потребует страна!» — поклялись на митинге рабочие завода СК-2[41]

Коллектив локомотиворемонтного завода им. Ф. Э. Дзержинского на своем митинге принял обращение к трудящимся области.

     «Мы призываем, — говорилось в нем, — всех ра­бочих, работниц, ин­женеров, служащих промышленно­сти и транспорта Воронежской об­ласти перестроить работу и всю жизнь на военный лад, подчинить все фронту, святому делу уничтожения кровавого фашиз­ма»[42].

Воронежцы впервые в стране освоили выпуск самолётов-штурмовиков Ил-2, которые гитлеровцы прозвали «чёрной смертью». За успешное выпол­нение задания по выпуску боевой техники авиационный завод был награж­дён орденом Ленина. Осенью 1941 года завод был эвакуирован в глубокий тыл, и там воронежские рабочие продолжали производство военной про­дук­ции.

 В специализированных цехах воронежских заводов производился ремонт самолетов, танков, автомашин, из­готовлялись боеприпасы и другое воен­ное снаряжение. Коллектив паровозоремонтного завода им. Ф.Э. Дзержинского отремонтировал шесть бронепоездов для фронта, на­ладил производство лафетов для противотанковых пушек, передвижных артил­лерийских мастерских, походных кухонь и выполнил другие фронтовые за­казы.   

 По инициативе И. А. Волгина, коммуниста с 1917 года, бывшего комиссара бронепоезда времен гражданской войны, дзержинцы построили бронепоезд. Личный состав его заводской партийный комитет уком­плек­товал рабочими-коммунистами, владеющими необ­ходимыми специально­стями. Командиром бронепоезда  был назначен инженер завода В. О. Бала­шов, комиссаром — заместитель начальника механоремонтного цеха И. С. Арчаков. Приказом командования Юго-Западного фронта бронепоезд был зачислен в боевой строй  как «отдельный бронепоезд № 9 — «Дзержинец». 

Рабочие, инженерно-технические работники Воронежского завода имени Коминтерна с помощью других коллективов промышленных предприятий города в кратчайший срок изготовили реактивные установки «катюша» - грозное оружие Великой Отечественной войны. Из постановления бюро об­кома ВКП(б) о выпуске машины РС-132 (РС-132 – условное обозначение бое­вой установки «катюша») 2 июля 1941 года: «Придавая исключительно важное государственное значение делу быстрейшей организации выпуска по графику заводом им. Коминтерна машины РС-132, бюро обкома постанов­ляет:

Предупредить парторганизацию и руководящих работников завода о том, что партия и правительство оказали большое до­верие коллективу за­вода в деле обеспечения действующей Крас­ной Армии новейшими средст­вами борьбы с зарвавшимися под­лыми бандами фашистов, дав заказ заводу на изготовление машин РС-132.            

Обком ВКП(б) обязывает парторганизацию, командный со­став и рабочих завода принять все меры, не щадя своих сил, не считаясь со временем, чтобы выполнить священный долг пе­ред Родиной и дать точно по графику машины РС-132.

Секретарь обкома ВКП (б) В. Тищенко»[43].

Возвратившийся из Москвы директор завода им. Ко­минтерна Ф. Н. Му­ратов привез задание о форсирован­ном производстве пусковых установок. Уже в июле 1941 года необходимо было изготовить тридцать боевых ма­шин, а в августе — сто. Однако завод не был готов к такой коренной пере­стройке всей работы. Прежде всего не было металлообрабатывающих станков нужной дли­ны; только в самом конце июня завод получил четыре строгальных станка, но их столы были коротки и делать на них направ­ляющие балки оказалось невоз­можно.

  Важнейшее правительственное задание находилось под угрозой срыва. На экстренном совещании у глав­ного инженера решили: удлинить столы станков своими силами. Умельцы отыскались незамедлительно. Работа шла круглосуточно. Новые станки удалось ввести в строй на пять дней раньше нормативных, весьма жест­ких сроков.

И вот наконец настал этот долгожданный и волну­ющий момент. По­среди длинного пролета сборочного цеха стоят в полной готовности две реактивные пуско­вые установки. Произошло это в ночь на 27 июня 1941 года, на исходе пятых суток войны.

   В своей книге «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Надо от­дать должное нашим вооруженцам за их опе­ративность и творческое трудолюбие. Они сделали все возможное, чтобы через 10—15 дней после начала войны войска получили первые партии гроз­ного оружия»[44].        

Эту похвалу можно безусловно отнести и в адрес  коллектива завода им. Коминтерна.

Особенно тяжелое положение сложилось в первые дни войны на Западном фронте, которым командовал генерал армии Д.Г.Павлов. В основ­ном развитие событий на западном на­правлении объяснялось группировкой войск Красной Армии к началу боевых действий. Накануне войны советское командование полагало, что основной удар Германия будет наносить на Украине. В результате Западному округу доста­лось значительно меньше сил, нежели Киевскому. Жуков объ­яснял: «И.В.Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую оче­редь овла­деть Украиной, Донбассом, чтобы лишить нашу страну важ­ней­ших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть. При рассмот­рении оперативного плана весной 1941 года И.В.Сталин го­ворил: «Без этих важнейших жизненных ресурсов фашистская Германия не сможет вести длительную и большую войну». И.В.Сталин для всех нас был величайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценки об­становки. Однако в прогнозе направления главного удара противника И.В.Сталин допустил ошибку»[45]. Генштаб и военная разведка, доверившись предположениям вождя, также не смогли правильно определить направление главного удара противника. Осенью 1939 года начальник Генштаба К.А.Мерецков считал, что главный удар немцы нанесут на брестско-минском направлении. Однако Сталин не согласился с ним и настоял на пересмотре плана. Мерецков вскоре был аре­стован…

Страницы: 1, 2, 3, 4