Молекулы мистики и трансцендентация ЭГО: утрата и обретение целостности бытия

утверждает, что ни одна дхарма (вещь), ни один элемент опыта не

представляет собой обособленную от других сущность- Они непрестанно

взаимодействуют между собой по принципу "все в одном, одно во всем, образуя

вселенную, в которой есть и единство, и множественность, и субъект, и

объект. В этом мире — сети Индры. нет только противоположностей,

взаимоисключающих противоречий между этими и другими парами категорий.

Точная формула учения хуаянь: “все в одном, одно во всем, одно в одном, все

во всем”.

Школа хуаянь процветала до середины IX в.. однако и позднее не утратила

своего значения: дело в том, что ее философия была усвоена медитативной

школой чань (по-японски -"дзэн") в качестве теоретической основы своего

духовного делания.

Чрезвычайно интересны и разнообразны методы психотехники тантрического

буддизма (Ваджраяны, "Алмазного пути"), который в настоящее время широко

распространен в Тибете, Бутане и Непале. Этот путь - путь практика-йогина,

и методы, практикуемые адептами этого направления буддизма, очень близки к

методам индуисской тантра-йогиОсновные виды практики тантристов - это йога

внутреннего тепла, йога иллюзорного света, йога сновидений, йога ясного

света, йога промежуточного состояния и йога переноса сознания. Нетрудно

заметить хотя бы по названиям, что все подобные виды практики связаны с

достижением соответствующих трансперсональных состояний в процессе выхода

за пределы ЭГО-сознания. Так, йога промежуточного состояния предполагает

умение йогина входить в промежуточное состояние между смертью и новым

рождением (по-тибетски - "Бардо"). В особом состоянии сознания,

отождествляемом йогином с промежуточным, исчезает ощущение тела, и сознание

йогина (психологический субъект) может свободно перемещаться в

пространстве, переживая различные видения. При этом йогин ощущает, что он

как бы привязан к своему телу эластичной нитью; разрыв нити означал бы

истинную смерть. Целью вхождения йогина в такое состояние является попытка

обрести в нем Пробуждение (в тантрическом буддизме существует

представление, что каждый умерший в определенный момент промежуточного

пребывания между смертью и новым перерождением переживает Пробуждение и

созерцает ясный свет Будда-сознания, и подобное переживание можно

закрепить, обретя, таким образом, нирвану) [13]. Йога внутреннего тепла

типологически соответствует куиндалини-йоге индуистского шиваизма и

предполагает работу с чакрами для сублимации внутренней энергии и

трансформации сознания [30].

Архаичная духовность, целостность бытия и психоактивные вещества.

Сакральное применение психоактивных веществ имеет многотысячелетние

корни. История сложилась таким образом, что традиции архаичного язычества

(шаманизма) были забыты на несколько тысяч лет. В период Новой эры

подобными экспериментами занимались мистические ответвления ведущих мировых

религий (оккультизм), и только переворот в психофармакологии двадцатого

столетия сделал широко известными сокровенные тайны сектантов и колдунов.

Доктор философии, специалист в области религиоведения Хьюстон Смит

(Университет Беркли) пишет, что связь природных средств изменения сознания

с духовной практикой очевидна: растительные галлюциногены могли послужить

отправной точкой возникновения многих религиозных направлений, позднее

забывших о своих психоделических корнях. При соответствующем психическом

состоянии и в соответствующих условиях психоделики могут вызвать

религиозные переживания, неотличимые от переживаний, происходящих

спонтанно... Когда У. Стейса, который считается авторитетам в области

философии мистицизма, спросили, подобны ли психоделические переживания

мистическим, он ответил: "Вопрос не в том. похожи они на мистические

переживания или нет: они суть мистические переживания." (Более подробно

вопрос подлинности мистических переживаний, возникающих под воздействием

галлюциногенов, и о том, могут ли галлюциногены способствовать религиозной

жизни, рассмотрен в книге "Пути за пределы ЭГО" [21])

Архаичная религиозность подразумевала достаточно напряженную

психологическую атмосферу духовной жизни людей. Язычникам было свойственно

чуткое мистическое мироощущение. Окруженные загадочной Природой,

вовлеченные в бесконечный творческий процесс ее изучения, свой душевный

покой архаичные люди смело доверяли непосредственному религиозному

переживанию, которое являлось главным источником их опыта и определяло

выбор важнейших стратегий поведения [9].

Также хорошо известно, что все шаманы во всех культурах употребляют для

вхождения в транс определенные растения и грибы, содержащие все те же

"молекулы мистики". Для общения с мифическими сущностями, управляющими

судьбами людей, язычники стимулировали особые свойства психики с помощью

природных галлюциногенов растительного и животного происхождения. Например,

наскальные фрески эпохи позднего неолита в местности Тассилин-Аджер, что

находится на юге современного Алжира, изображают фигуры, покрытые

псилоцибиновыми грибами, танцующие шаманы зажимают в руках те же грибы, а

окружающий их орнаментный рисунок похож на причудливые галлюцинации,

возникающие под воздействием псилоцибина [15, 39]. На Руси и в Западной

Европе до сих пор растут несколько видов грибов, содержащих псилоцибин. По

виду их трудно отличить от многочисленных и малоизученных мелких поганок

(кстати, само слово "поганка" происходит от латинского "poganus" -

язычник). Традиции употребления галлюциногенов в языческой Руси явственно

прослеживаются в мифологии - достаточно распространенным является мотив,

когда архетипическая колдунья Баба-Яга употребляет сама или предлагает

героям специальное зелье, приготовленное из каких-то грибов, трав, а также

змей, ящериц, жаб и пауков, после чего отведавший этого зелья испытывает

экстатические переживания, приобретает способность перемещаться в

пространстве и времени, а также работать с информацией нетрадиционными

способами - читать мысли и т.п. Современная фармакология показала, что в

ряде растений и грибов, а из представителей фауны - именно в некоторых

пауках, коже жаб, змей и ящериц - содержатся мощнейшие галлюциногены, такие

как диметилтриптамин (ДМТ), вещества группы буфотенина (ближайшие

родственники ЛСД-25), псилоцибин и др. (В качестве подтверждения того, что

наши предки хорошо знали о галлюциногенных свойствах кожи жабы/лягушки,

может выступать известная сказка "Царевна-Лягушка", в которой Иван-дурак

видит вместо лягушки царевну только после того, как прикасается губами к

коже лягушки, то есть в момент поцелуя в его рот попадает слизь лягушки,

содержащая мощнейший галлюциноген буфотенин, и все происходящее с Иваном

впоследствии можно рассматривать как его галлюцинацию. Примечателен и тот

момент, что принцесса настаивает на сохранности своей отброшенной, то есть

вроде уже не нужной, лягушачьей кожи - как только Иван уничтожает эту кожу,

галлюцинации сразу же прекращаются - образ Царевны исчезает из сознания

Ивана).

Причины возникновения шаманизма можно искать в области непосредственного

знакомства наших далеких предков с мистическим опытом, вероятно, связанным

с "молекулами мистики" [39]. Складывается следующая картина развития

сознания: сперва, бессознательно повинующееся инстинктам животное

(обезьяна), благодаря поеданию растительных галлюциногенов, научилось

пользоваться речью, чтобы осознавать себя во времени и, тем самым,

структурировать свое поведение. Затем, опыт экстатических состояний

сознания позволил архаичным людям обнаружить в окружающем нечто

необъяснимое, приводящее в невероятный восторг и повергающее в ужас. Вокруг

ярчайших психоделических переживаний стали возникать всевозможные ритуалы,

культы, а в дальнейшем сформировались системы ценностей и общественные

иерархии. Этот опыт оформлялся языковыми и художественными средствами в

мифы, ставшие основой всех представлений о загадочных природных

взаимосвязях [15].

Каким же образом главная традиция наших предков могла бесследно

исчезнуть в последующие эпохи?

Первые изменения произошли, видимо, из-за климатических условий - Африка

стала сохнуть, последующее расселение людей в новых регионах обитания

сделали галлюциногены мало доступными для большинства.

Можно предположить, что с расширением общин наиболее опытные "визионеры"

- шаманы, взяв на себя обязанности отправления ритуалов, по-прежнему

использовали психоделические снадобья, но традиция группового религиозного

экстаза стала ослабевать [36]. Общины продолжали расти, произошло

разделение людей на касты, партнерские внутриобщинные отношения уступили

место иерархии - власти и подчинению. Люди начали культивировать

"заменители" психоделических трав и грибов - эфедру, мак, использовать

забродивший мед, то есть произошел переход к использованию веществ, дающих

не экстатические переживания и глубинное погружение в иные пространства

бытия, а забытье и расслабление после напряженного рабочего дня, либо к

стимуляторам, способствующим повышению работоспособности путем

перераспределения энергии в организме то есть люди стали регулировать

самочувствие, не прилагая внутренних усилий. Видимо, в этом главная причина

того, что галлюциногенные снадобья отошли в область Тайны, которую теперь

знали лишь "посвященные" - жрецы языческих культов [27].

Эпоха религиозных догматов сопровождалась расцветом новой системы

иерархических социальных отношений и достигла своего апогея в период

Средневековья. Идеалы "чистой", неязыческой, религии - это строго

нормированное поведение и душевный покой верующих. Такая вера подразумевает

личный отказ от всего, что нарушает спокойствие ума, что подвергает

сомнению общепринятые догматы. Эта вера не одобряет излишнюю

любознательность и творческий авантюризм, она занимает охранительную

консервативную позицию, иной раз жестко расправляясь с нарушителями

традиции (многие ученые, поэты и писатели поплатились жизнью за то, что их

идеи тревожили обывателя). Соответственно, и выбор опьяняющих средств

должен быть таким, чтобы человек отдыхал, находил забвение от трудов, а не

переживал мистические озарения. Для этих целей, конечно, уместнее алкоголь

и подобные наркотические зелья, гарантирующие эйфорию при сохранении

прежней системы представлений о Мире. Их разрушительное воздействие на

организм вполне оправдывает общую официальную доктрину осуждения

человеческой потребности изменять состояние сознания.

Погружение же в бессознательное нарушает спокойствие аналитического ума:

всякий прием галлюциногена меняет мировоззрение человека, пробуждает его от

привычных представлений, не дает забыть об условности любых точек зрения;

тревожит душу невероятно широкой амплитудой переживаний - от парализующего

волю ужаса, до восторга и мистического экстаза [13]. Психоделический опыт

не приносит универсальных рецептов счастья: быть готовым к переоценке всей

жизненной позиции - вот судьба человека, обратившегося к сакральной силе

растительных галлюциногенов [34].

Правда, такая духовность имеет серьезное преимущество - чувственно

реальную, интимную веру в сверхъестественное, а не умозрительную доктрину,

насаждаемую сверху. Понимая это, церковь беспощадно уничтожала язычников с

их мистериями, культами и тайными снадобьями для ритуальных целей. Когда

христиане встречали в завоеванных странах традиции употребления

психоделических снадобий, все это неизменно объявлялось чертовщиной и

жесточайшим образом искоренялось. Догматизированная мораль и алкоголь

гарантируют относительный душевный покой паствы, а попустительство

эзотерической практике способствует распространению вольнодумия (ереси).

Архаичная духовность сексуальна и радостна. Мистические переживания

оформлялись язычниками в бурные празднества и сопровождались танцами и

оргиями, когда люди могли расстаться с некоторыми условностями социальных

ролей, не рискуя быть осужденными за прелюбодеяния...[10]. Это явно не

укладывалось в формат новых представлений о праведности человека, пришедших

вместе с монотеизмом. Поэтому языческие традиции искоренялись самым

жестоким образом вместе с секретами снадобий, употреблявшихся для экстаза -

личностной трансценденции, выхода за пределы ЭГО. С момента ухода

психоделического опыта из жизни основной массы людей, с усложнением

социальной иерархии развитых языческих обществ начинает интенсивно

развиваться ЭГО-менталитет. Сперва - в рамках смыслового конструкта - Я и

Великое Нечто (язычники), затем, в рамках догматов конкретных религиозных

направлений противопоставили себя инстинктивным природным силам и пугающе

дикарскому образу жизни, который вели язычники. Человек начал понимать,

какая пропасть разделяет его сознание и мир животных, с которыми не

стыдились сравнивать себя архаичные культуры [41]. Это послужило основой

для создания новых представлений о едином одушевленном начале всего

Мироздания - о Боге. Человеческая душа обрела новый статус в Духе (в

Логосе) и стала гораздо требовательнее к личности и плоти [23].

Утрата целостности как проявление "Власти над живым"

Западное общество, возникшее после промышленных революций. отличается

особой, ранее небывалой системой власти - "власть над живым как

биологическим видом ", (более подробно этот феномен рассмотрен в работах

французского философа Мишеля Фуко "История безумия в классическую эпоху",

"История сексуальности: кн.1-3" и др.). По мнению Фуко, такая власть

функционирует как постоянно действующий и стремящийся к максимальной

эффективности механизм всеобъемлющего контроля [26]. Новые технологии

власти создавались постепенно и непреднамеренно сразу в разных сферах

общественной жизни. Одной из важнейших технологий власти была

"дисциплинарная власть", или дисциплина. Дисциплинарная власть,

формирующаяся в XVIII в., начинается с перемещения индивидов в

пространстве. Она требует замкнутого пространства, в котором действуют свои

законы и правила: места "дисциплинарной монотонности". Это работные дома

для бродяг и нищих. Это колледжи: в области образования постепенно

утверждается монастырская модель, и интернат рассматривается как наиболее

совершенная форма образования и воспитания. Это казармы, которые тоже

появляются в XVIII в. В это же время мануфактуры начинают развиваться в

большие замкнутые пространства с единообразным и весьма строгим режимом,

становясь похожими на монастырь, крепость или закрытый город. Однако

принцип замкнутого пространства не был ни постоянной, ни необходимой

принадлежностью дисциплинарного аппарата. Не менее значим также принцип

"разгораживания". Дисциплинарная власть тяготеет к разложению групп и масс

на элементарные составляющие - индивидов - и к сопоставлению каждому

индивиду строго определенного места. Она не терпит диффузной циркуляции

индивидов, опасных и бесполезных сбиваний в кучки. Каждый индивид должен

быть всегда на своем месте, каждого в любой момент можно найти,

проконтролировать - и более полно использовать.

Но место, отведенное каждому индивиду в дисциплинарном пространстве, -

более, чем просто место: это одновременно и ранг индивида, его место в той

классификации, которую осуществляет дисциплинарная власть. Так,

преступников распределяют в зависимости от характера преступления, больных

- от характера заболевания, учеников в классе - в зависимости от поведения

и успеваемости.

Поэтому прежде всего встает вопрос об отделении тех, кого можно

заставить принудительно трудиться, от совершенно неуправляемых. Так

делается принципиальный шаг на пути выделения безумных в совершенно особую

группу, которую надлежит отделять от прочих девиантов. Концептуализация

данных процессов, выражающаяся в появлении понятия безумия и выделении

психических болезней в особый класс заболеваний, по времени следует за

изменением обращения с такими больными в технологиях дисциплинарной власти.

Дисциплина, организуя "ячейки", "места" и "последовательности", тем самым

формирует сложное дисциплинарное пространство, одновременно архитектурное,

функциональное и иерархическое.

Помещение людей в дисциплинарные институты и навязывание им определенных

режимов есть один из способов, какими власть "укладывает" явления в свою

"априорную форму созерцания". Разумеется, и проявления власти, и формы

существования власти-знания шире, чем дисциплинарные институты. Власть

начинает выходить за пределы любых дисциплинарных институтов и пронизывать

собой все общество и все виды отношений между людьми, включая самые близкие

и интимные.

Именно на примере дисциплинарного института проще всего пояснить понятие

власти-знания. Недаром власть, сложившаяся в новейшее время, так тяготеет к

созданию дисциплинарных институтов. Власть-знание - это такое знание,

которое развивается и обогащается путем сбора информации и наблюдений за

людьми как объектами власти - например, находящимися в специфической и

достаточно неестественной ситуации дисциплинарного института. Одна из

функций всех дисциплинарных институтов современного общества - сбор

статистических данных и создание определенных сводов знаний о своих

объектах. Власть-знание - это также и власть, существующая и реализующая

себя в форме знания, опирающаяся на знание в своем стремлении к

эффективности - особое знание о людях, включенного в существование и

воспроизводство властных структур. Контроль за информацией - другое

проявление "власти-знания".

В течение долгих веков, предшествующих эпохе Просвещения и буржуазных

революций, отличительной чертой права суверена было право на жизнь и смерть

его подданных. Точнее, это было право на то, чтобы умертвить или оставить

жить. Так, суверен мог лишить подданного жизни, если тот выйдет из

повиновения и осмелится угрожать жизни суверена. Право суверена означало в

сущности право взять у подданного все что угодно: имущество, время, тело и,

наконец, самую его жизнь. Но в классическую эпоху Запад пережил глубокую

трансформацию подобных механизмов власти. Отбирание у подданных того, что

им принадлежит, перестало быть главной формой осуществления власти. Зато

сформировалось большое количество других форм: побуждение, поддержка,

контроль, надзор, управление и организация. Право отобрать у подданного

жизнь сменилось разнообразными формами управления его жизнью и жизнью

социального тела вообще.

Власть стала находить свою легитимность в обеспечении эффективного

функционирования социального тела во всем многообразии его жизненных

функций. Если раньше право на смерть подданного защищало жизнь суверена, то

теперь оно стало оборотной стороной права социального тела на защиту своей

жизни, ее поддержку и развитие. Фуко обращает внимание на то, что никогда

ранее войны не были такими кровавыми, как с начала с XIX в., и даже с

учетом всех пропорций никогда прежде никакие режимы не устраивали подобного

истребления собственного населения. Но это чудовищное право на смерть

выступает теперь как дополнение власти, которая осуществляет положительное

управление жизнью, распоряжается ею, усиливает и умножает, контролируя и

регулируя ее. Военный принцип: убить, чтобы выжить, - становится принципом

отношений между государствами. Но при этом, как подчеркивает Фуко, речь

идет о жизни не в юридическом, а в биологическом смысле: власть теперь

располагается на уровне жизни, биологического вида, расы и популяции.

Оборотной стороной этого оказывается то, что геноцид, т. е. истребление

чужой популяции ради сохранения своей, становится мечтой многих

правительств Нового времени.

Наглядный симптом изменения характера власти в конце XVIII в. -

отношение к смертной казни. В течение долгого времени казнь была, наряду с

войной, одной из основных форм реализации права суверена: она представляла

собой ответ на покушение на его личность, закон или волю. Постепенно, по

мере того как войны становились все более массовыми и кровавыми, на

эшафотах лишалось жизни все меньше и меньше людей. Одна и та же причина

обусловливала и первое, и второе. В самом деле, поскольку власть взяла на

себя функцию управления жизнью, сама внутренняя логика ее существования, а

вовсе не появление гуманных чувств, все более затрудняла применение

смертной казни. Для такой власти смертная казнь была одновременно пределом

и внутренним противоречием. Власть как бы расписывается в том, что она

неспособна сделать данное человеческое тело управляемым. Поэтому основанием

для смертной казни становится не чудовищность самого преступления, а

опасность личности для общества. На законных основаниях убивают того, кто

представляет для других прямую биологическую опасность. Постепенно отмирают

ритуалы и церемонии, которыми обставлялась некогда смертная казнь, они

перестают быть публичными. В то же время Фуко обращает внимание, что в XIX

в. одной из первых тем, попавших в поле социологического анализа,

оказывается самоубийство Не случайно, что именно это явление стало объектом

удивления общества, в котором политическая власть приняла на себя задачу

управления жизнью.

Власть над жизнью начала развиваться с XVII в. в двух основных формах.

образующих как бы два полюса власти, между которыми располагается целая

сеть промежуточных форм. Первый полюс - власть над телом как машиной: его

дрессировка, использование его сил и способностей, увеличение его

полезности и управляемости, включение в системы контроля. Для этого

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9