Современные проблемы истории и философии науки

Вторым ярким примером историзации мышления является европейский Ренессанс. Эпоха Возрождения – это период, когда умами завладели профессиональные филологи (гуманистами в эпоху Ренессанса называли репетиторов-гуманитариев, преподавателей древних языков и переводчиков). Но их опыт реконструкции античности привел к мировоззренческому перевороту, к формированию новой системы ценностей, к рождению современной европейской цивилизации. Гуманизм – это и осознание уникальности человеческой личности, и историзм, и критицизм, и тезис о тождестве внешнего и внутреннего мира, чего не было в античности. За всем этим первый в истории опыт «возрождения», то есть опыт реконструкции мертвой культуры, необходимый для восстановления способности читать и понимать на мертвом языке. Этот опыт был возможен как опыт возрождения, предпринятый в недрах «дочерней» средневековой культуры.

Что отличает филологов-гуманистов от их предшественников? Античная и средневековая герменевтика совершенно иные как по своей онтологии, так и по своей теории знака. Во-первых, и Аристотель, и Августин верят в существовании истинного значения, которое овеществляется средствами классической метафизики. Во-вторых, даже тем, кто подобно Стагириту считает подлинным бытием бытие единичных вещей, еще недоступна онтология уникального. Единичное – не значит уникальное. Оно просто существует актуально и в нем сочетаются случайное и необходимое. Такая онтология характерна и для антично-средневековой метафизики, и для картезиаско-кантианской гносеологии, но основе которой было создано новоевропейское математическое естествознание. Гуманисты фактически провозглашают альтернативную онтологию, согласно которой мир – совокупность уникальных вещей, уникальность которых не может быть редуцирована к универсальным принципам или законам. Им не нужна систематика, они противятся против родо-видовой модели бытия, считая логику лишь технической дисциплиной, развивающей умение рассуждать. Гораздо важнее для гуманистов-гуманитариев было выявление смысла, который не был частным случаем какого-то родового сверхсмысла и постигался не при помощи дедукции. Этот смысл выявлялся через уподобление, по аналогии, метафорически и т.п. Для умения понимать написанное на мертвом языке, понадобилось восстановить культурно-исторический, социокультурный и иные контексты, для воссоздания которых понадобилось восстановить саму смысловую основу текстообразования ушедших эпох.

Критический и исторический взгляд на ушедшие культуры заставил гуманистов опереться на иную онтологию – онтологию уникального. Наряду с иной онтологией и, как следствие этого, гуманисты сформировали иные идеалы научного знания. Высшим идеалом научности всегда считается точность как синоним истинности. Но точность как эффективность совсем не одно и то же, что точность как идентичность. Первая является идеалом естествознания, вторая – гуманитарных наук. Сюда же можно отнести и противопоставление каузального и телеологического объяснения, количественного и качественного способа организации знания. А противопоставление инструментального и коммуникативного вообще идеально вписывается в антитезу естественнонаучного и гуманитарного идеальных типов.

Из-за этого оказалось, что гуманисты не очень хорошо вписываются в историю западной философии. Признать их прямыми предшественниками иррационалистов или экзистенциалистов – значит разрушить одну из «величайших» схем, разделяющих всех философов на классических и неклассических. На самом же деле все развитие таких философских направлений ХХ века как феноменология, герменевтика, постмодернизм, постструктурализм, интерпретативная социология и многих других можно охарактеризовать как возврат к «философствующей филологии». Эта «философствующая филология» может должна рассматриваться как антипод «философствующей геометрии». Когда Гуссерль в своих поздних и неоконченных работах провозгласил в качестве цели дегеометризацию философии и научного метода путем выявления их смысловой основы. Выявлять смысл, понятно, должны филологи. «Если геометрию понимать как смысловой фундамент точной физики, – писал Гуссерль, – то здесь, как и вообще всюду, мы должны соблюдать большую точность. Поэтому для того чтобы выяснить, как строится мысль Галилея, нам нужно будет реконструировать не только те мотивы, которыми он руководствовался сознательно. Не менее поучительно будет осветить и то, что имплицитно содержалось в руководившем им образе математики, хотя и осталось скрыто от него в силу направленности его интереса, ведь в виде скрытой смысловой предпосылки это, естественно, тоже должно было войти в его физику» (1).

Как и воздействие геометрии, влияние конструктивно-технической мысли на научные теории в самых разных областях знания хорошо изучено. По мере развития философии и физики в Новое время мир представляли то как часы, то как паровой двигатель, чтобы предсказывать его гибель или развитие. Геометр может представить, юрист доказать, филолог понять, техник – сконструировать. Они имеют дело с разными вещами. Потому то так важно одним философам представлять мир в виде механизма, другим – в виде текста, третьим – в виде деяния (творения), четвертым – в виде участка земли, который необходимо соразмерить и поделить.

Современное научное мышление, будь то гуманитарные, естественные или технические науки или философия, объединяется вокруг одной общей цели – технологизации и операционализации смысла. Сфера смысла обрела статус пространства манипулирования и экспериментирования благодаря самым разным новациям и интуициям. Такие непохожие направления как феноменология, аналитическая философия, прагматизм, философия науки стремились уйти от омертвевших схем, задающих отношение бытия и сознания, вещей и идей, истины и заблуждения, сущности и явления, чувств и разума, материи и мысли. И все они выбрали сферу смысла как способ привести разнородные сущности к единому знаменателю, как возможность взглянуть со стороны на те теоретические конструкции, которые достались им в наследство от картезианской парадигмы. Парменида можно считать первым из известных нам представителей философии языка. Его ответы на вопросы о происхождении бытия или возможности его исчезновения опираются на обращение к смыслу слова. Его тезис «одно и то же, мыслить и быть» – это закон соответствия слова и его смысла, это программа постижения вещей, основанная на доверии к языку. Доказывать несостворимость и неуничтожимость бытия, его совершенство и неизменность исходя из смысла слова (имени) мог только тот, для кого смысл слова был не менее объективным, чем свойство вещи, именуемое этим словом.

Может быть теперь, когда о смысле решили позаботиться философы, когда смысл превратился в проблему, благодаря такой «заботе» смысл превратится в средство, станет объектом освоения и использования. До сей поры он жил своей жизнью, скрепляя сферу того, что было недоступно человеку, что царствовало над ним, что ограничивало его волю. Теперь же, вслед за исследователями пойдут технологи, которые смогут «взять здесь» и «приспособить там», превратить смысл из цели в средство. До сей поры языковые игры были результатом спонтанно или естественно сложившихся форм жизни. Теперь же можно попробовать задавать новые правила, рождать новые языковые игры, создавать новые формы жизни.

Исследование смысла в ХХ веке проводится с размахом и очень напоминает все предыдущие «рождения рационализма». Вторжение в сферу смысла сегодня – это вторжение в сферу сакрального для его последующего использования. Историческое мышление заменяет метод или, вернее, становится его неотъемлемой частью.

Список использованной литературы

1. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004. С. 41.

ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ РОСТА РОССИЯН

Шило О. Ю.

По функциональному основанию, т.е. по роли ценностей для функционирования и развития общества как целостной системы важно видеть различие между преимущественно интегрирующими и преимущественно дифференцирующими ценностями. Но такое различие не может быть априорным. По определению, все ценности позитивны, так как негативны анти-ценности, и интегрируют ту или иную часть индивидов. Но интенсивность осуществления этой функции зависит от масштабов распространения конкретной ценности среди членов данного общества на определенном этапе его развития: если эту ценность одобряет большинство членов общества, ее можно считать интегрирующей; если же ее одобряет меньшинство, то она оказывается дифференцирующей.

По мере развития общества функциональная роль конкретных ценностей может изменяться: дифференцирующие ценности становятся интегрирующими и наоборот. По функциональному основанию можно также различать одобряемые и отрицаемые ценности. В данном исследовании в качестве одобряемых принимаются те ценности, которые поддерживают больше респондентов, чем отрицают. Соответственно, отрицаемые - это те ценности, которые отрицают больше респондентов, чем одобряют.

Заметим, что дифференциация ценностей на одобряемые и отрицаемые не имеет ничего общего с делением их на «хорошие», положительные и «плохие», отрицательные. Речь идет о другом: разные люди по-разному относятся к одним и тем же ценностям, выстраивают разную их иерархию в своем сознании. В этом состоит одна из трудностей понимания и изучения ценностного сознания. На ее преодоление и направлена изложенная выше типология ценностей по нескольким основаниям (критериям).

Для прикладных целей особое значение приобретает типология ценностей по их месту в статусно-иерархической структуре ценностного сознания членов общества. По этому основанию можно выделить четыре группы ценностей:

- ценности высшего статуса, «ядро» ценностной структуры;

- ценности среднего статуса, которые могут перемещаться в состав ядра или на периферию, поэтому их можно представить как «структурный резерв»;

- ценности ниже среднего, но не самого низкого статуса, или «периферию» - они также подвижны и могут перемещаться в «резерв» или в «хвост»;

- ценности низшего статуса, или упомянутый «хвост» ценностной структуры, состав которого малоподвижен.

Ценностное ядро можно охарактеризовать как доминирующую в общественном сознании группу ценностей, которые интегрируют общество или иную социальную общность в некоторое целое. Структурный резерв находится между доминированием и оппозицией, он служит той областью, где наиболее интенсивно проявляются ценностные конфликты между индивидами и социальными группами, а также внутриличностные конфликты.

Периферия включает в себя оппозиционные ценности, разделяющие членов данной общности на приверженцев существенно разных, подчас несовместимых ценностей и потому вызывающие наиболее острые конфликты. Наконец, в хвосте оказываются ценности явного меньшинства, тличающегося от остальных членов общности большей стабильностью своих ориентаций, унаследованных от прошлых пластов культуры. Сформировать совокупность базовых ценностей, которые бы улавливали специфику ценностного сознания населения в кризисно-реформируемом обществе, - довольно сложная задача. но все выполнимая.

Различные системы обладают уникальным ценностным потенциалом, более или менее адаптивным к будущему. Истинным в «зеркале» человеческого сознания признается то, во что человек верит в данный момент. Эти понятия и включаются в логику развития человека и его работы с будущим. Процесс расширения, трансформации сознания, не согласующегося с проявленными знаниями о законах системы высшего иерархического уровня, требует изучения системы отклонения обыденного мышления от понимания модели пространственного развития.

Одним из важных компонентов политического сознания являются политические ценности. Политические ценности рассматриваются как фундаментальные ментальные образования, как абстрактные идеалы не связанные с конкретным объектом или ситуацией, как своего рода представления человека об идеальных моделях поведения и идеальных конечных целях. Таким образом, ценности — это оценка идеального объекта в терминах «хорошо», «плохо», представление о том, что желательно и необходимо.

Ценности — характеристика индивидуального сознания, имеющая ярко выраженную социальную природу. Другими словами, можно сказать, что политические ценности — это усвоенные, приспособленные индивидом (под влиянием личного интереса, ситуации и т.д.) социально-групповые представления. Эти представления усваиваются личностью в процессе социализации формируют конкретные политические установки. Каково отличие политических ценностей от политических установок? Ценности являются представлением человека об идеальном объекте или ряде объектов (например, о политической партии вообще или о свободе слова), в то время как установки характеризуют отношение людей преимущественно к конкретным объектам (данное разделение является, конечно, условным). Кроме того, ценности оказывают значительное влияние на формирование конкретных политических установок, поэтому могут рассматриваться как один из элементов установок.

Ключевую роль во взаимоотношениях «внутреннего» и «внешнего» поведения человека играет политическая установка: она «предшествует действию, являясь его начальным этапом, настроем на действие».

Что же такое политическая установка? Применительно к уровню политического под установками следует понимать отношение человека к тем или иным политическим объектам (институтам политической системы, лидерам и т.д.), его субъективную готовность вести себя определенным образом по отношению к этим объектам.

При этом важно отметить, что на формирование политической установки значительное влияние оказывает социальный контекст: политические установки служат выражением глубоких социально обусловленных мотивационных потребностей, таких как ощущения включенности в структуру социальных связей, близости с социальным окружением, безопасности, самопознания и самоутверждения и т.п.

Важной функцией установки, помимо преобразования потребностей и мотивов в действия, является и оценочно-ориентационная функция: «она обеспечивает человека способностью реагировать на ситуацию и внешние объекты (например, на ситуацию неудовлетворенной потребности и объекты, способствующие или препятствующие ее удовлетворению) на основе прошлого опыта. Установка приводит в действие психические процессы и практические действия, адекватные ситуации и объектам, потому что в ней содержится предшествующая ситуации готовая «модель» этих процессов и действия». Другая существенная функция установок состоит «в их способности не только опредмечивать возникшие на бессознательных глубинах психики потребности, но и практически выступать в качестве относительно самостоятельных потребностей и мотивов».

Установки неоднородны по своему происхождению и объектам. В политологии и других общественных науках существуют различные точки зрения относительно их структуры и типологии. Один из распространенных подходов к типологии основывается на таком критерии, как природа элементов, лежащих в основе той или иной установки. В структуре установки, как правило, выделяются три элемента:

1.     когнитивный (связанный со знаниями о политических объектах или явлениях и их нормативной оценкой);

2.     аффективный (связанный с чувствами, испытываемыми индивидом по отношению к объекту);

3.     поведенческий (склонность к определенному поведению в отношении объекта).

Верхний уровень системы установок образует система политических и иных ценностей, имеющих отношение к политическим явлениям, характеризующая направленность в восприятии человека тех или иных явлений политики. Средний уровень — уровень установок, характеризующих отношение граждан к институтам политической системы и политическими лидерам и группам, а также оценка своего места и роли во взаимоотношениях к политической системе (ориентации на политическую систему и на «свои» взаимоотношения с ней). Третий уровень — поведенческие установки (предуготованность к действию) по отношению к конкретным политическим объектам в конкретных условиях.

Для большинства посткоммунистических стран характерен процесс трансформации системы ценностей и политических установок, характеризующийся ломкой старой системы ценностей и установок и выработки новой. Как отмечают В.В. Лапкин и В.И. Пантин, «сегодня практически каждый гражданин постсоветской России пребывает в состоянии неопределенности и вариативности выбора между различными направлениями трансформации прежней советской системы ценностей, важнейшими из которых являются русский (советский) традиционализм, умеренное («патриотическое») западничество, радикальный западнический либерализм и потребительский эгоизм. В связи с этим приходится констатировать не только незавершенность процесса формирования единой непротиворечивой системы ценностей современного российского общества, но и симптомы углубляющегося разложения системы ценностей, существовавшей прежде, ее распадения на конфликтующие друг с другом ценности и ценностные блоки. При этом конфликты ценностей наблюдаются не только между различными профессиональными и социально-демографическими группами, но и внутри основных социальных групп российского общества. Ни одна из этих групп не является однородной в отношении ценностных ориентации, которые часто выглядят непоследовательными и противоречивыми».

Ценностный кризис неизбежно настигает социум, институты которого трансформируется. Он охватывает собой все сферы жизни, в том числе и политическую. Так ценностные изменения в политическом сознании россиян, которые начались отказом от старых советских ценностей и провозглашением новых ценностей – ценностей демократии, приобрели неоднозначный, неуправляемый характер. Относительно стабильными остались только лишь модернизированные ценности старой советской системы, среди таковых - решающая роль государства и сильных лидеров в общественно-политической жизни. Однако эти ценности существовали на уровне потребностей общества, реальная же жизнь, скорее, демонстрировала отсутствие реализации этих политических ценностей. Реальная политика государства и ее руководителей при этом воспринимается как довольно сомнительная ценность.

Общественное сознание проникается скепсисом относительно намерений политических деятелей, процессов целеопределения в сфере политики. Несмотря на то, что в обществе по большей части сохраняется поддержка стратегического курса на строительство правового, демократического, не коррумпированного государства, все более заметной становится разочарование людей в возможностях реализации этого курса в ближайшем будущем. Результаты многочисленных исследований свидетельствуют о том, что на стабильно низкой ступени находится уровень легитимности различных структур власти, в частности, уровень доверия к основному институту представительской демократии. Уровень политического доверия находится в прямой корреляции с уровнем межличностного доверия и значительно влияет на последнее. Поскольку доверие как ценность является одним из факторов существования демократических режимов, то распространение ее антипода – культуры недоверия – служит предпосылкой развития антидемократических процессов.

В период ценностного кризиса доминирующим признаком современного массового политического сознания является появление интереса к рациональному политическому участию. Имеется в виду готовность общества к конструированию желанной реальности при взаимодействии с официальными или общественными организациями, участие в обсуждении актуальных проблем в рамках политической публичной сферы, т.е. участия в рационализации принятия решений. Иную роль обретают и группы социального и политического интереса.

Однако, вертикальный анализ ценностной системы такого социума демонстрирует, что большинство политических ценностей не являются актуальными. Они растворяются в большом количестве ценностей витального характера, к примеру материального благополучия, возможности питаться в соответствии со своими вкусами, обеспечение необходимой медицинской помощи и т.п. Большинство витальных ценностных ориентаций составляют систему доминирующих ценностей такого трансформирующегося общества.

И хотя надежды на успех демократических и рыночных реформ в стране, а также доверие к ним со стороны населения оказались во многом не оправданными, существенную поддержку приобрели такие ценностные ориентиры как:

- «возможность критики и демократического контроля решений властных структур»;

- «возможность выражения мыслей и мнений на политическую и другие проблематики, не опасаясь за личную свободу»;

- «стремление к тому, чтобы ценности демократии приобретали для людей большее значение, чем деньги».

Не завершенная трансформация системы политических ценностей становится одной из причин неопределенности институциональных и политических преобразований в обществе, причиной болезненных осложнений на пути политической модернизации. А это обстоятельство, в свою очередь, осуществляет обратное влияние на процессы преобразования ценностной сферы, т.е. поэтому необходимо говорить о взаимодействии и взаимовлиянии изменений в политической сфере и в системе политических ценностей общества.

Характеризуя особенности политических установок граждан посткоммунистических стран, необходимо отметить следующее. Завышенные ожидания по отношению к властным структурам, обусловленные во многом прошлым опытом, высокий уровень неудовлетворенности итогами социально-экономического развития, характерный для граждан многих государств посткоммунистического блока, оказывают отрицательное влияние не только на отношение к конкретным политическим силам, но и на восприятие демократических институтов и принципов.

Образ жизни советского человека направлялся определенной политической рациональностью и знанием. Постсоветский же человек есть результат изменения советского образа жизни: изменение образа бытия означает и изменение сознания, знания и системы ценностей. Следует прояснить образ жизни постсоветского человека, каким политическим сознанием направляется его повседневность. Кто он, постсоветский человек, в своей повседневности?

Повседневность постсоветского человека характеризуется быстрыми изменениями экономической, политической и культурной жизни. Эти изменения неконтролируемы и непредсказуемы, что вызывает нестабильность человеческого бытия. Человек должен принимать быстрые решения на каждый конкретный вопрос. Любое решение есть изменение, которое делает необходимым новое решение. Все это вызывает чувство неуверенности.

Постсоветскому человеку дана возможность реального участия в политической жизни. Но он не верит в то, что может реально повлиять на политику и не знает, как реально осуществить это влияние. Во вторых, неразвиты соответствующие структуры, в которых фиксировалось бы его политическое сознание и его политические интересы. Далее, политическая жизнь характеризуется политической симуляцией. Власть часто играет в демократию, оппозицию и позицию. Власть цинична. Кроме того, нарушена непрерывность процесса социализации. Этот вопрос особенно важен в процессе формирования новой политической системы и культуры. Политическая геронтократия заменилась политическим малолетством. Имеет место политическая и социальная некомпетентность. И, наконец, изменился принцип представительства. Раньше партия представляла советского человека, партия говорила за него. Сейчас человеку дали право и возможность самому говорить о себе и своих проблемах. Но творческая свобода вновь ограничена. Постсоветскому человеку говорят и учат, как жить и что делать. Всеми этими элементами определяется политическое сознание и активность.

Процессы трансформации, происходящие в российском обществе, начались в политической сфере, но, по сути, затронули все его институты: и политические, и экономические, и правовые, и культурные. Крайняя неустойчивость политического и экономического «самочувствия» личности в постсоветскую эпоху, неопределенность и двусмысленность политических ориентиров, неясность в отношении базовых ценностей общества, несправедливость распределения его богатств и многое другое, – все это не может не оказывать своего отрицательного влияния на процессы политической социализации и, следовательно, на становление «здорового» гражданского общества, в конечном же счете, – на стабильность социальной системы как таковой. Одной из особенностей политической социализации в современном российском обществе является то, что она все еще сохраняет черты советской политической социализации. Это относится, прежде всего, к политическому сознанию и политическому поведению граждан.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17