Внутренний человек в русской языковой картине мира

двигаться», встать (обычно об объектах воспоминания) – «возникнуть,

появиться» ( «принять стоячее положение, подняться на ноги». И хотя

первичное значение подобных глаголов в спонтанной речи уже не осознается,

они все же указывают на динамический аспект пространственных отношений

объектов и субъектов внутреннего мира. В художественной речи значение

сочетаний с метафорическими предикатами данной лексико-семантической группы

легко буквализируется, образная модель пространственного перемещения,

движения субъектов психики выходит на первый план, позволяя автору

наглядно, убедительно представить свою модель внутреннего человека. См.,

например, развернутый образ пространства человеческой души - «внутренней

вселенной», постоянно пополняющей состав своих «обитателей»: Если люди/ в

меня/ входят,/ не выходят они/ из меня. Колобродят,/ внутри хороводят,/

сквозь мою немоту гомоня (Е. Евтушенко. «Если люди в меня входят…»).

Категоризация явлений внутренней жизни человека как движения в

пространстве есть одно из проявлений образа-архетипа жизни - пути,

входящего в число универсальных праобразов человеческого сознания

(«мифологического универсума») [Кузьмина 1995; Лакофф 1988]. «Данный "путь"

[субъектов и объектов внутреннего мира. - Е.К.] метафорически основан на

физическом восприятии движения объектов и субъектов в объективном

пространстве» [Пименова 1999: 218]. И потому в языке (речи) при выборе

такого способа описания психического реализуются все основные компоненты

исходного фрейма «движение»: агенс (свободно перемещающееся лицо, предмет)

- предикат перемещения (изменения положения в пространстве) -

пространственные ориентиры движения (исходный / конечный пункт,

направление, трасса, область передвижения).

В зависимости от выбора синтаксической конструкции (глагольная

-дативоподобная[9]) и характера заполнения агентивной позиции внутреннее

движение может быть репрезентировано как невольное, осуществляемое

независимо от воли и желания человека, или, наоборот, как активное, в той

или иной степени осознанное, контролируемое им. Как в дативоподобных

конструкциях, так и в глагольных (в том случае, если агентивная позиция

отводится не реальному субъекту психической активности, а отчужденной от

него «части» - самостоятельно действующей субстанции) реализуется

представление о непроизвольности внутреннего состояния. Если же в

актантной структуре предиката движения в роли агенса выступает субъект

состояния, психическое предстает как произвольное (ср.: До меня дошло в

значении «Я понял» - Дошел до всего сам; Ему в голову пришла такая мысль -

Он пришел к этой мысли не сразу). В качестве предикатов состояния

используются глаголы движения. Для семантической интерпретации явлений

психики в рамках данной модели, помимо произвольности - непроизвольности

движения / перемещения, значимыми дифференциальными признаками являются

также замкнутость – открытость внутренних квазипространств,

репрезентированных как область перемещения объектов и субъектов психики

(ср.: изливать душу кому – влезть в душу кому; выйти из себя – прийти в

себя; выбросить что-либо из головы – вбить что-либо себе в голову и др.).

Анализ аффиксальной и корневой семантики предикатов движения,

используемых для описания внутреннего человека, а также их актантной

структуры позволяет выделить три разновидности ПСМ 3, характерные для

динамического способа репрезентации пространственных отношений субъектов и

объектов внутреннего мира человека: 1) движение в границах пространства, 2)

выход за границы пространства вовне, 3) проникновение внутрь пространства

извне.

Описание указанных пропозитивных структур, их образно-ассоциативного

потенциала было бы неполным без предварительного рассмотрения СК субъекта,

организующей событийную семантику этих субкатегориальных моделей, и поэтому

оно будет представлено в главе 3, посвященной актантным непространственным

категориям.

Богатство образного содержания СК и субкатегориальных моделей

пространственной репрезентации внутреннего человека, обусловленное

ассоциативным характером человеческого мышления, создает оптимальные

условия для усиления выразительности и изобразительности высказываний,

имеющих разнообразное функционально-речевое назначение. Узуальные,

максимально идиоматичные выражения со стертой внутренней формой, ставшие

языковыми клише, как правило, выполняют в речи номинативно-характеризующую

функцию. Они позволяют описывать различные нюансы психических состояний и

качеств личности, в частности: ? оценить силу чувства, степень

эмоционального потрясения и их продолжительность (любил глубоко, огорчен до

глубины души, грусть безгранична), ? охарактеризовать основательность

знаний, идей, ментальных процессов, масштаб интересов (погрузился в думы,

знания глубоки, интересы узки, мысли поверхностны), ? определить

соответствие психических состояний, качеств личности этическому идеалу

(мелкая душа, возвышенный ум, высокая любовь, низменная натура), оценить

умственные способности, воображение человека (ограниченный ум, широкая

фантазия, глубокий ум) и др.

Пространственные образы внутреннего человека являются основой

экспрессивных форм сообщений о явлениях психики. В разговорной речи,

характеризующейся эмотивно-оценочной направленностью экспрессивности,

обычно прибегают к готовым, стандартным средствам «обыденной риторики», не

требующим проявления лингвокреативных способностей (А она все в облака

витает; Он обидчивый: чуть что – сразу в бутылку лезет; У него котелок не

варит; У него не голов, а кладезь премудрости и др.).

Использование стилистических приемов метафорического развертывания

стереотипных образов, актуализации и переосмысления внутренней формы

узуальных языковых единиц в процессе их структурно-семантических

трансформаций позволяет создавать яркие, индивидуально-авторские описания

психики человека, выполняющие в художественной речи экспрессивно-

эстетическую функцию. Так, например, именно оживление и обновление

внутренней формы устойчивого сочетания животный страх, осуществляемое по

принципу народной этимологии (живот - вместилище животного страха), лежит в

основе наглядного, экспрессивно заряженного описания внутреннего состояния

героя рассказа В. Токаревой: «Животный страх» происходит вовсе не от слова

«животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и

оттуда правит человеком (В. Токарева. Неромантичный человек).

Как и в художественной речи, в научно-популярном повествовании,

имеющем экспрессивно-интеллектуальную направленность, оригинальное,

индивидуально-авторское образное наполнение стереотипных субкатегориальных

пространственных моделей позволяет оказывать мощное эмоциональное

воздействие на читателя. Вот типичные примеры использования автором

окказиональных образов (библиотеки и кладбища) в высказываниях, реализующих

семантическую модель пространственно-определительной характеризации

внутреннего человека. Живая метафора квазипространств человека выступает

как средство воздействия на эмоциональную сферу читателя с целью убедить в

уникальности и неисчерпаемости потенциала всякой личности: Этот узор генов,

эта библиотека памяти, это живое, чувствующее, странное, знакомое,

изменяющееся - такого, именно такого существа никогда раньше не было и

больше не будет – и это все вы; Каждый несет в себе, помимо задатков

известных способностей, имеющих спрос современности, еще и «Н» неизвестных

– уже или еще не нужных. Мы кладбище молчаливых загадок (В. Леви)

Легко преодолевая стереотипность языковой формы и ее образного

содержания, индивидуально-авторское сознание тем не менее обычно следует

традиционным «правилам» выбора вспомогательного субъекта пространственной

репрезентации психики.

От выбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации

внутреннего человека, во многом зависит эмоционально-оценочное значение

языковой (речевой) единицы. Это замечание справедливо и для узуальных

языковых единиц, и для создаваемых в речи высказываний и их фрагментов.

Тенденция пространственной категоризации внутреннего человека такова:

характер оценки прямо пропорционален масштабам прототипических

пространственных образов («ширина», «протяженность» актуализируют

положительное отношение к объекту изображения, а «узость», «ограниченность»

– отрицательные). Эта тенденция отсылает нас к особому фрагменту

концептосферы русского народа, отраженного в его языке. В русском языке

существует ряд слов: ширь, даль, приволье, раздолье и др., -

характеризующихся положительной коннотацией и напрямую связанных со

специфической русской идеей (концептом) простора – большого, открытого,

протяженного в ширину пространства, как правило зрительно воспринимаемого

(простор чаще всего ассоциируется с равнинным пейзажем – степью, полем),

где «легко дышится, ничто не давит, не стесняет», где «человек может

достичь покоя и быть самим собой» [Шмелев, 2002, 348-349], -

противопоставленного ограниченным, замкнутым, тесным для человека

пространственным реалиям. Ср. реализованные в представленных в главе

метафорических выражениях, сравнениях, идиомах космические, небесные,

природно-пространственные образы благородной, глубокой души, внутренних

состояний, далеких от повседневности и пр., с образами «бытового

назначения» - разного рода хранилищ, контейнеров (стакана, бутылки,

кошеля, решета, чулана, кладовой), с их подчеркнутой материальностью,

пространственной ограниченностью, что сигнализирует о примитивизации

духовного мира человека. Стоит заметить, что актуализация наивных

представлений о пространственном устройстве внутреннего мира человека

обнаруживает себя и аксиологически нейтральных контекстах, в которых

преобладает изобразительность. Вот один из таких случаев: Вся сфера

чувств, ощущений… приобретает особое значение, которого она была лишена в

рациональной картине мира. ‹…› …«Мыслю, следовательно, существую». Но ведь

всегда понимали, что это «мыслю» – лишь верхушка айсберга, тонкая пленка

«рацио», под которой глубины, множество этажей (М. Жамкочьян).

Представление о сложном устройстве психики человека дается в научно-

популярном изложении при помощи образа водного пространства, скрывающего в

своей глубине, под тонкой пленкой разума (по-видимому, ледяной, поскольку

он еще и верхушка айсберга) целые пласты иррационального, чувственного,

которые выстраиваются один над другим, как этажи здания.

Для описания внутренних состояний, интерпретированных в образах дома,

релевантными оказываются признаки «обжитое», «теплое», «освещенное»,

формирующие концепт «уют». В зависимости от того, актуализируются ли они в

высказывании, психологическое состояние человека характеризуется как

здоровое, комфортное или, наоборот, как болезненное, дискомфортное, ср.

образы души - запущенной холостяцкой квартиры и дома, очага, приюта: ...В

душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с

потертым ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие

пожелтеть газеты и журналы, постель вечно не заправлялась…(М. Юденич). – Я

впустил тебя в душу погреться,/ но любовь залетела вослед (А. Кутилов).

В случае природнопространственной репрезентации явлений «внутренней

вселенной» характер оценки, как правило, определяется степенью освоенности

пространственной реалии - вспомогательного субъекта. В частности, сложные

внутренние состояния, процессы ассоциируются с долгим передвижением в

границах неосвоенного, чуждого человеку пространства: Это я, невезучий, в

вашу душу тропинку искал (А. Кутилов); …Сознание привычно заработало в двух

направлениях – одна часть внимательно отслеживала ситуацию на дороге…

другая же – плавно растекалась по не ведомым никому пустынным тропинкам его

размышлений и воспоминаний (М. Юденич).

Подобные преемственные связи индивидуально-авторских и стереотипных,

конвенциональных представлений о внутреннем человеке обнаруживаются также и

в том, что в процессе образно-ассоциативного, метафорического представления

психических феноменов авторы иногда опускают вспомогательный субъект

сравнения, уподобления. При этом, однако, понимание высказывания никоим

образом не затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается из

макро- и микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшие

высказывания, содержащие ключевое слово, тематика и в том числе

стереотипные национально-языковые образы внутреннего человека). См.,

например, выражение, в котором вспомогательный субъект пространственной

репрезентации человека имплицирован (…Важно не выпустить на свободу «джина»

совести, испепеляющего русскую душу со скоростью света (А. Битов.

Пушкинский дом)): на него «намекает» лексико-семантический состав

высказывания, его «подсказывает» идиома выпустить джина из бутылки. Человек

уподобляется сосуду (бутылке), вмещающему в границах своего тела некие

психические феномены: в национально-языковом сознании - отрицательные,

неуправляемые страсти, негативные эмоции; в авторском варианте - совесть,

так же мучащую человека изнутри, как и указанные эмоции.

Выводы.

1. Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной

интерпретации явлений внутреннего мира человека, предоставляемые русским

языком, позволяют изобразить последние либо как внутрипространственные,

либо как внешнепространственные. Для первых характерно использование как

номинаций целостного человека – вместилища, так и частичного (обозначенного

партитивами), причем для соответствующих образов-форм с пространственно-

предметной семантикой характерен метаморфизм (превращение) одного вида

локализации психических явлений в другой.

2. Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека

опирается на номинации мира небесного и мира земного. В художественной речи

соответствующие метафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так что

национально-языковые образные модели репрезентации психических феноменов

получают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, часто

оценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно

преобладают микро- (а не макро-) пространственные, в частности образы

жилищ, хранилищ, очагов, сада, леса и др.

3.Наш материал позволяет выделить и систематизировать основные

семантико-синтаксические пропозитивные модели как средства образной

репрезентации явлений внутренней жизни человека. Представлены

пространственно характеризующие модели (в этих моделях внутренний человек

характеризуется за счет приписывания ему конкретного пространственного

признака, названного предикатом с первичным дименсиональным или

дистанционным значением, или в результате уподобления внутреннего мира

человека некоторому предмету, имя которого коннотирует определенные

пространственные признаки); модели локализации, хранения, бытия психических

феноменов (модели организуются номинациями предикатов и пространственных

определителей – целостных или частичных наименований человека, причем

прагматически (аксиологически) значимыми в этих моделях являются оппозиции

заполненность - незаполненность «вместилища»; наличие – отсутствие

уникальных органов «душевной» жизни. Упомянутым статическим образным

семантическим моделям противостоят пропозитивные модели движения /

перемещения, представляющие динамический аспект пространственных отношений

субъектов и объектов внутреннего мира. Для семантической интерпретации

явлений психики в рамках упомянутых образных субкатегориальных моделей

пространственного перемещения значим дифференциальный признак

«произвольность – непроизвольность» описываемых состояний человека,

«замкнутость – открытость» квазипространств (переход вовне / извне).

Глава 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

актантных семантических категорий как способов

языковой репрезентации внутреннего человека

3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

семантической категории и субкатегории субъекта

В структуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два

обязательных смысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо

+ приписывамое ему психическое состояние (действие, качество, реакция),

подвергающуюся в процессе формирования речевого сообщения определенной

понятийно-языковой интерпретации. Наш материал показывает, что образная

пропозитивно-событийная структура значительного числа речевых сообщений о

внутреннем человеке организуется при помощи непространственных актантных

семантических категорий, обозначающих различных, активных и неактивных,

«участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.

Реальным (так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи

психологических ситуаций является человек, и именно ему приписываются

разнообразные эмоции, чувства, мысли, желания. Даже не будучи

вербализованным в высказывании, субъект состояния (внутренний человек)

неизменно остается смысловым компонентом пропозиции: он подразумевается, на

него указывают личные окончания глаголов (Люблю его; Тебя не поймешь),

контекст (Я проводил гостей, оглядел опустевшую комнату. И вдруг стало так

тоскливо).

Образно-ассоциативный потенциал категории субъекта внутреннего мира

человека. Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового

компонента пропозиции осуществляется одним из двух лексико-грамматических

способов - целостно-субъектным и частично-субъектным, противопоставленных

друг другу как прямой и косвенный (метафорический, метонимический)

(Цейтлин 1976; Телия 1987; Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000(.

Субкатегория целостного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых субъект состояния назван прямо - именем или именной группой:

Коткин устал, и в нем накапливалось странное, тяжелое раздражение… (К.

Булычев. Глаз); Княжна любила его, он это знал; любила самого без титулов,

любила Петра Алексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).

Субкатегория частичного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых реальный субъект состояния (человек) метонимически замещен

партитивом, называющим одну из его «частей», формирующих представление об

анатомическом составе человека. Органы психической жизни (сердце, мозг,

душа, совесть и др.), функционирование которых обеспечивает, с точки зрения

наивного сознания, протекание определенных психические процессов, выступают

в качестве ипостасей внутреннего человека и становятся, благодаря семантико-

синтаксическому приему «расщепления духовного «Я» человека», особым

предметом его внутренней рефлексии, предметом относительно автономным и как

бы наблюдаемым со стороны» [Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека

«части» выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным

субъектом состояния или в роли его метонимического заместителя, ср.: Он

тоскует – Душа его тоскует; Меня посетила мысль – Мысли пришли мне в

голову; Ее терзает страх – Страх терзает ее душу; Он полюбил – В сердце его

пробудилась любовь. См. Ппимеры реализации частично-субъектного способа

репрезентации внутреннего человека в речи: Старому сердцу не под силу ждать

и ждать удара невесть откуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память

отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и

возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему [В. Высоцкому. - Е.К.] скучно,

он прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового… (из газ.

интервью со С. Говорухиным).

В высказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего

человека регулярно используется понятие души, которая, в отличие от прочих

органов внутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию»

(ум – думать, понимать; память – запоминать, припоминать; сердце –

чувствовать и т. д.), является средоточием всей внутренней жизни человека.

Ее роль «не сводится к функционированию в качестве вместилища чувств»

[Шмелев 2002: 315] – «душа – в общенародном языке – и чувствует, и мыслит»

[Одинцова 2000: 17]. Отождествляясь с личностью человека, с его внутренним

«я», с его сущностью [Урысон 1995: 4], душа легко занимает позицию

целостного субъекта внутреннего состояния. Ей противостоит дух, особый

компонент внутреннего мира личности – сверхлегкая нематериальная

субстанция, которая, будучи частицей нематериального, высшего,

потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с началом жизни в целом

(см. выражения со значением конца человеческой жизни: испустить дух, дух

вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом [Урысон 1999].

(«Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются лишь в некоторых

устойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с процессом дыхания,

ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух – перевести дыхание, дух

захватывает – дыхание захватывает). Таким образом, духу отказано в статусе

функционирующего внутри человека органа психики (Е.В. Урысон, А.Д.

Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки, связанной с

психическим, дух, «в отличие от души, не мыслится как средоточие внутренней

жизни человека, не отождествляется с личностью субъекта» [Урысон 1999: 20]

и, следовательно, не может выступать в качестве метонимического заменителя

человека (Мне радостно – Моей душе радостно - ?? Моему духу радостно; Я

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18