Внутренний человек в русской языковой картине мира

тоскую – Душа тоскует - ?? Мой дух тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит

чего – ?? Дух просит / хочет чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска -

?? В духе / на духе тоска). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь

в тех случаях, когда последнее означает бесплотное существо из

потустороннего мира, сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух

добра, злой дух, духи леса и др.), то есть не имеет отношения к составу

внутреннего человека.)

Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей –

как целостный или частичный – включен в систему более частных семантических

субкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временной

дистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой

автором высказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как

инклюзивность и эксклюзивность (термины предложены авторским коллективом

кн.: (Золотова, 1998(), формирующие субкатегорию включенности.

В высказываниях, маркированных по признаку инклюзивности (от англ.

inclusive – содержащий, включающий), состояние представлено как

переживаемое: говорящий отождествляется с мыслящим, чувствующим субъектом

(или его метонимическим представителем) – они имеют одного референта, ср.:

Я радуюсь; (Мое) сердце радуется; Мне радостно и т. д. В высказываниях с

обобщенно-личным значением описываемое внутреннее состояние представлено не

просто как инклюзивное, но и как узуальное, типичное, закономерное,

повторяющееся. Оно приписывается различным лицам, включая самого

говорящего, адресата и любого другого человека. Внутренний человек в таких

сообщениях обычно обозначен именем (именной группой), называющим не

индивидуализированного представителя множества субъектов (человек, молодые,

влюбленные и т.п.) или указывающим на них (кванторами типа все, всякий,

каждый из нас, один из нас), ср: Там бережно хранятся исследуемые рукописи

и даже личные вещи, принадлежащие давно почившим, от одних имен которых не

может не забиться всякое русское сердце (А. Битов. Пушкинский дом); Но вот

формируется образ [идеального партнера. – Е.К.] и начинается чистая химия,

в просторечье называемая романтической любовью. Влюбленные в этот период

испытывают чувство Икара, впервые поднявшегося в воздух (из газ.); Не

всякому болезнь чужая в сердце входит, не всякого в жалость вводит (посл.).

В неопределенно-личных конструкциях решающим является наличие

лексических элементов, указывающих на говорящего и позволяющих отнести его

к числу субъектов состояния, ср.: Вам рады. – В моем доме (в нашей семье)

Вам рады. (Вероятнее всего, что именно во втором случае говорящий разделяет

радость третьих лиц.)

В высказываниях, маркированных по признаку эксклюзивности (от англ.

exclusive – исключительный, составляющий исключительную принадлежность),

состояние представлено как наблюдаемое со стороны и интерпретируется так,

как это сделал бы субъект состояния, заглянув внутрь другого человека и

обнаружив недоступное для других – то, что происходит в душе, сердце, уме

(Он радуется; Его сердце радуется; У него радость). Субъект речи в данном

случае не совпадает с денотативным субъектом, но выступает как всевидящий и

всезнающий наблюдатель.

В тех случаях, когда перед автором сообщения поставлена задача описать

человека «изнутри», построив высказывание таким образом, чтобы реципиент

мог взглянуть на внутреннего человека глазами другого человека (не

отождествляя при этом себя с наблюдетелем), используют прием, получивший

название отстранения (Б.А. Успенский). Он обнаруживает себя, в частности, в

тех высказываниях, где используются модальные слова типа казалось, как

будто, видимо и т. п., функция которых – «оправдывать применение глаголов

внутреннего состояния [как, впрочем, и всех других языковых единиц,

участвующих в изображении психической сферы. – Е.К.] по отношению к лицу,

которое, вообще говоря, описывается с какой-то посторонней («отстраненной»)

точки зрения [Успенский 1995: 113-114]. В семантическую структуру

высказываний о «внутреннем» человеке, помимо указанных модальных слов и

частиц, могут входить и другие «операторы отстраненности» - компоненты,

формирующие рамку наблюдения, так называемую модальную рамку «второго

порядка» [Вольф 1989: 69-71]. Это номинации наблюдателя, предикаты

восприятия (видеть, слышать, замечать и др.), а также лексемы со значением

внешней выраженности внутренних состояний (светиться, выражать,

изображаться и др.) в сочетании в номинациями «деталей» внешнего облика

человека (лицо, глаза, улыбка и др.). Например: Она огорчена приходом

гостя. – Мы заметили, что она огорчена приходом гостя, Она как будто

огорчена приходом гостя; Она была обрадована. – Она сияла от радости, В ее

голосе слышалась радость (в высказываниях справа от тире использованы

средства, подчеркивающие наблюдаемость эмоциональных состояний денотативных

субъектов, в высказываниях слева компоненты «рамки наблюдения»

имплицированы).

Как и в сфере сигнификативного отражения «внешних» (физических,

физиологических, социальных и др.) проявлений человека, исходная

психологическая ситуация допускает один их двух основных способов

интерпретации, которые могут быть условно названы агентивным (от лат.agens,

agentis – действующий) и экспериенциальным (от англ. experience -

испытывать) [Вежбицкая,1996: 40-44; Одинцова 1991; Арутюнова 1999: 386;

Стексова 2002: 10-14; Пименова 1999: 81]. Они противопоставлены друг другу

по признакам активности - пассивности денотативного субъекта, присутствия –

отсутствия волевого, сознательного начала в осуществлении происходящего с

ним события (будь то процесс, состояние, действие, положение дел – все то,

что происходит с субъектом).

В одних случаях то или иное эмоциональное, ментальное событие

репрезентируется как осознанное, контролируемое человеком, берущего на себя

ответственность за осуществление этого события. В результате такого взгляда

на исходную ситуацию денотативный субъект репрезентируется как агенс –

активный субъект, владеющий собственным поведением, своими стремлениями,

желаниями, чувствами, эмоциями, берущий на себя ответственность за них.

В других случаях событие во внутренней сфере личности представляются

как осуществляющиеся без участия / помимо воли и желания человека,

возникающие спонтанно, непроизвольно, а денотативный субъект при этом

осмысляется как «инертная вещь» [Одинцова 1991: 65], «пассивный

экспериенцер» [Вежбицкая 1996: 44; Пименова 1999: 81]. В зависимости от

выбранного средства языковой семантической интерпретация данного

субкатегориального смысла человек предстает в речи «то как орудие или

объект действия неведомых сил… то как локус, в котором движется поток

сознания, происходят события, пребывают свойства или состояния» [Арутюнова

1999б: 8], «вместилище разнообразных предметов, субстанций, материальных

(физических) и идеальных (духовных)» [Одинцова 1991: 65].

Агентивный способ интерпретации психологического субъекта в русском

языке опирается прежде всего на глагольную структурно-семантическую модель

с типовым акциональным значением, которое представляет собой обобщенный

смысловой результат предикативного сопряжения субъектного и предикатного

компонентов [Золотова 1998: 104] и в самом общем виде, схематично, может

быть представлено как Х делает (совершает) что. Денотативный субъект (в

нашем случае субъект психического состояния, носитель некоторых внутренних

качеств) получает форму именительного падежа, имеющую языковое

синтаксическое значение независимой субстанции – носителя предикативного

признака, и занимает в структуре пропозиции позицию активного субъекта

(агенса). Позиция предиката отводится глаголам ментального воздействия,

значение большинства из которых включает интенцию (накладывающую

ограничения на сочетаемость с наречиями невольности, ср.: * нечаянно

замыслил, * невольно решил, * бессознательно придумал, - которые снимаются

только благодаря частице «почти», снижающей категоричность утверждения о

невольности осуществления события [Стексова 2002: 93]), а также глаголам

желаний и эмоций. Последние, как известно, называют психические реакции,

переживания, а также потребности человека, возникающие у человека

непроизвольно, без участия его воли – в результате воздействия на него

внешних и внутренних раздражителей. Занимая позицию предиката в

пропозитивной структуре данного типа, они заметно влияют на семантику

высказывания в целом, как бы заведомо программируя экспериенциальный

взгляд на ситуацию в целом, определяя инактивность субъекта.

В свое время А. Вежбицкая обратила внимание на скрытый образный

семантический потенциал подобных глаголов, позволяющий человеку

репрезентировать свои чувства и желания как в некоторой степени активные,

вполне осознанные, что и обеспечивает им позицию предиката в активных

конструкциях. Проанализировав их сочетаемость и деривационные способности,

она, в частности, обратила внимание на способность глаголов эмоций

управлять словоформами с объектным значением (возненавидеть кого, пожелать

чего, скучать по кому, любить кого и т.п.), с одной стороны отличающую их

от однокоренных наречий и прилагательных, употребляющихся в сообщениях о

пассивных, невольных эмоциональных состояниях, а с другой – сближающую их с

глаголами активного физического действия, которые, как правило, имеют при

себе зависимую грамматическую форму имени, называющую обязательного

участника ситуации – актанта «объект». Из рассуждений исследовательницы об

«активности» эмоциональных предикатов становится ясным следующее.

Реализация данного образного семантического потенциала возможна только в

определенных контекстуальных условиях (и в ряде случаев приводит к

серьезным семантическим трансформациям глагола): они семантически

сближаются с глаголами активного действия, встав в один с ними однородный

ряд; вводят прямую речь (см. примеры А. Вежбицкой: «Маша – здесь?» –

удивился Иван; «Иван – здесь!» – обрадовалась Маша), что объясняется прежде

всего категориальным сдвигом в семантике – переходом их в разряд речевых;

подвергаются модификации расщепления [Цейтлин 1976: 169-170], ср.

устойчивые аналитические описательные обороты, внутреннюю форму которых

образуют сочетания значений глагола активного физического действия /

деятельности / движения и имени соответствующего психического феномена

(это, как правило, опредмеченная форма исходного глагольного предиката),

ср.: радоваться – испытывать радость, отчаиваться – приходить в отчаянье,

надеяться – жить надеждой и т.п.

Лексико-грамматическая база инактивной (экспериенциальной)

репрезентации внутреннего человека. Репрезентация событий ментальной и

эмоциональной жизни как непроизвольных, неконтролируемых состояний, как

событий само собой случающихся в умах, сердцах людей, осуществляется с

помощью ряда синтаксических конструкций, объединенных общим категориальным

значением проявления независимого от воли субъекта предикативного признака

(это значение может быть представлено схемой С Х происходит что). Главными

формальными приметами семантики непроизвольности, неконтролируемости в них

являются следующие:

o Грамматически зависимая форма имени, называющая лицо – субъекта

состояния, актуализирующая независимость предикативного признака от воли

человека и снижающая характерную для номинатива активность субъекта, его

ответственность за происходящее в душе, сердце, уме человека. Таковы

беспредложные формы дательного (реже родительного) падежа в безличных

конструкциях, получивших название дативных и дативноподобных, а также

предложно-падежные формы со значением квазилокализатора в бытийных

предложениях, построенных по субстантивной модели. Все эти формы

указывают на инактивный характер субъекта и представляют его как

характеризуемого протагониста (Мне радостно; У меня хорошее настроение),

воображаемого вместилища внутренних состояний, мыслей, желаний (В душе

моей покоя нет; У меня тоска; В сердце у меня радость).

o Постфикс –СЯ, который «устраняет активность субъекта и придает глаголу

значение невольности осуществления» [Стексова 2002: 106]. С его помощью

образуются безличные формы глаголов состояния (хотеть – хочется, любить –

любится, верить – верится и т. д.), которые используются в так называемых

рефлексивных конструкциях (обозначение А. Вежбицкой), репрезентирующих

непреднамеренные ментальные акты, эмоциональные реакции и желания (Ему

внезапно захотелось уйти; Ей отчего-то взгрустнулось; Ей вспомнилось то

утро), непостижимую, обусловленную какими-то внешними, независимыми от

субъекта обстоятельствами способность / неспособность испытывать

определенное ментальное, эмоциональное состояние (В таких условиях и

думается лучше; Сегодня не мечтается; В голове никак не укладывается, как

все случилось).

o Безглагольность, характерная для так называемых пассивно-процессуальных

семантических конструкций, построенных по адъективным, субстантивным и

наречным моделям, в которых предикативный признак грамматически

представлен в отвлечении от конкретной длительности психологического

акта, «так что само противопоставление действия, события и состояния...

размывается», что ведет к ослаблению оттенка активности в субъектном

компоненте и – соответственно – к «дезагентивации» сообщения в целом

[Золотова, 1998]. Ср.: У него радость, Ему радостно, Он в радости.

Особый способ изображения внутренних состояний человека как

независимых от его воли и им не контролируемых – использование семантико-

синтаксической модели с квазиагенсом (метафорической модели - в

обозначении С.Н. Цейтлин). Она представляет собой, в сущности, структурно-

семантическую модификацию исходной номинативно-глагольной модели: роль

агенса – субъекта активного действия, названного предикатом, отводится не

реальному субъекту (человеку), а отчужденной «части» его внутреннего мира

(чувству, эмоции, результатам ментальных операций и др.). Эти психические

феномены семантически репрезентируются как не поддающиеся контролю разума,

воли человека: они «как бы отделяются от него и начинают свое независимое

существование. Происходит олицетворение, одушевление подобных имен,

которые, сочетаясь с предикатами активного действия, становятся активными

субъектами, определяющими поведение человека» [Стексова 2002: 124], а

последний, утрачивая активность, осмысляется как объект воздействия

(пациенс), нередко эксплицируясь в речи в соответствующей грамматически

зависимой форме. Например: Горло сдавила жалость и нежность к жене (В.

Белов. Кануны); Отчаянье душило его (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим);

Тщеславие должно руководить нами, актерами…Такова наша профессия (из

телеинтервью с А. Калягиным). Отбор предикатов для сообщения, построенных

по данной модели, диктуется рядом определенных конвенциональных образов:

образов живых существ, в том числе человека, животного, растения,

порождающих сочетания партитивов с глаголами зарождаться, расти, спать,

жалить, грызть, обманывать, судить и т.п., образов неодушевленных

субстанций, стихийных сил, определяющих внутреннюю форму сочетаний с

глаголами типа сметать, опустошать, разбушеваться [Арутюнова 1999;

Емельянова 1993; Пименова 1999; Бабенко 1988].

Исходя из вышесказанного следует, что практически любой компонент

внутреннего мира человека, получивший в речи грамматическую форму

существительного, подобно реальному психическому субъекту (целостному

человеку), может наделяться признаками самостоятельно действующего

существа, независимой субстанции, получая при этом в пропозициональной

структуре высказывания позицию агенса. В зависимости от того, какой

ипостаси внутреннего человека (целостной или частичной) отводится

агентивная роль, определяется общий взгляд на изображаемую ситуацию - как

на контролируемый, осознаваемый человеком психический акт (агенс –

целостный человек) или как на независимое от его воли, желания, как бы само

собой происходящее в его внутреннем мире событие. И в том, и в другом

случае категория агенс опирается на выработанную в языке систему средств и

их комбинаций, способных в своих значениях выражать варианты предельно

общего понятия об активном субъекте, самостоятельно действующей субстанции.

Определим лексико-грамматическую базу агентивных образов внутреннего

человека - целостного и частичного, представим основные семантические

модели, компонентами которых они являются, и охарактеризуем их образно-

ассоциативный потенциал.

Лексико-грамматическая база агентивной репрезентации внутреннего

человека. Агентивная репрезентация внутреннего человека возможна при любом

из вышеуказанных лексико-грамматических способов репрезентации: в роли

активного субъекта, самостоятельно действующей субстанции может выступать

как целостный, так и частичный внутренний человек. И в том и в другом

случае он представлен одной из тех грамматических форм, которые

используются при изображении человека как субъекта активного «внешнего»

действия, состояния:

o форма им. падежа существительного со значением независимой субстанции,

нередко с каузативным оттенком (Человек радуется; Душа тоскует; Сердце

ликует; Меня преследует мысль и т.п.);

o форма род. падежа при отглагольных и отадъективных субстантивах (как

семантический эквивалент грамматического субъекта глагольной модели) и

семантически близкая ей предложно-падежная форма с каузативным оттенком:

предлог ПОД + твор. падеж субстантива (война нервов «о напряженности в

отношении людей», души прекрасные порывы «о благородных, высоких

устремлениях», ход мысли, полет фантазии; под натиском чувств);

o глагольные формы с обобщенно-личным значением в односоставных

предложениях, имплицитно указывающие на субъекта состояния (Сердцу не

прикажешь (посл.); Чего стыдимся, в том таимся (посл.));

o формы мн. числа глагола – главного члена неопределенно-личных

конструкций, косвенно указывающие на множество неопределенных лиц,

выступающих в роли агенсов по отношению к предикативному признаку (В

отделе ее не любили и даже слегка побаивались);

o глагольные формы 1-го, 2-го лица в определенно-личных конструкциях,

имплицирующие субъекта психического состояния ( - Любишь ее? – Люблю.);

o предложно-падежная форма предлог С + твор. падеж имени существительного,

называющая коагенса или контрагенса – актанта субъектного типа,

находящегося с другим субъектом в партнерских (кооперативных) или

антагонистических отношениях [Шмелева 1988: 45-46], обозначаемых такими

глаголами, как: мириться, спорить, враждовать, дружить, беседовать и т.

п. (мириться с мыслью, расстаться с мыслями, бороться с отчаяньем,

заключить сделку с совестью).

Базовые пропозитивные семантические модели субъектной репрезентации

внутреннего человека. Абстрагируясь от конкретных типов синтаксических

конструкций, в которых внутренний человек получает агентивную

субкатегориальную репрезентацию, можно выделить несколько разновидностей

исходной пропозитивной семантической модели с типовым значением активного,

осознанного действия субъекта (Х что делает). При этом учитывается лексико-

категориальное значение и обусловленные им синтагматические свойства

предиката, поскольку именно он (как главный элемент в структуре пропозиции)

определяет взгляд на ситуацию в целом, ибо указывает на определенный тип

отношений, связывающих объектов, «определяет характер этих отношений,

количество их членов и их роли [Кобозева 2000: 220].

Семантический анализ метафоризированных, аналитически выраженных

предикатов внутренних состояний, реакций, действий, заключающийся в

экспликации их внутренней формы (точнее лексико-категориального значения

стержневого глагола, которое выступило в качестве производящего), в том

числе с привлечением случаев творческого индивидуально-авторского

использования лежащих в основе этих предикатов образных схем, позволяет

выделить следующие ПСМ субъектной репрезентации внутреннего человека.

1. ПСМ Х делает что-либо с кем-либо обусловлена семантическими

свойствами глаголов действия, сохраняющимися за ними при переходе в сферу

отображения психического. Так, семантический компонент «деятельность»

предполагает существование субъекта, способного выполнить названное в

основе глагола действие (в нашем случае таким исполнителем является субъект

психики или его метонимический заменитель). Из компонента «изменение» –

всякий глагол действия содержит идею воздействия субъекта на объект и

перехода последнего в новое состояние – вытекает наличие объекта созидания,

разрушения, перемещения и пр. манипуляционных действий (в высказываниях о

внутреннем человеке объектом обычно мыслится какой-либо психический

феномен, «часть» духовного «я» личности). Компонент «деятельность» вместе с

компонентом «контакт» (единство времени и местонахождения субъекта и

объекта действия) делают возможным появление актанта «инструмент» /

«средство». Представление об активном действии субъекта с объектами

психической сферы (органами и квазиорганами «душевной» жизни, мыслями,

чувствами, желаниями и т. д.) является внутренней, семантической формой

значения целого ряда языковых единиц (отдавать сердце кому-нибудь «любить

кого-нибудь», набить голову чем-нибудь «обременить себя множеством ненужных

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18