Внутренний человек в русской языковой картине мира

обработки информацию мире разводятся лишь как объекты научного изучения, в

повседневной же практике, по мнению самих ученых, они не существуют врозь,

а тесно переплетены друг с другом [Фрумкина 2001, с. 62-63; Лукашевич,

2002, с.69]. Эта связь легко обнаруживает себя в детской речи, когда

ребенок пытается осмыслить новый для него предмет с помощью взрослых,

последовательно подводя в своих вопросах объект под рубрики своего опыта с

тем, чтобы, определив его сходство или тождество с уже известным, поместить

его на определенное место в картине мира. Представленная ниже серия

вопросов, заданных ребенком, впервые увидевшим ананас, демонстрирует

взаимосвязь категоризации и концептуализации (наблюдение Р.М. Фрумкиной):

- Он настоящий? (Подведение под категории "съедобное" -

"несъедобное".)

- А он сладкий или кислый? (На языке ребенка, по-видимому, означает

отнесение к одной из рубрик опыта: "вкусное" - "невкусное".)

- А мне можно? (Сигнал того, что осмысление объекта закончено: поняв,

что перед ним нечто, похожее на хорошо знакомые вкусные вещи,

ребенок просит разрешения полакомиться им.)

Траектория перемещения объекта осмысления внутри категориальной системы

человека обусловливается целым рядом факторов: объективных (прежде всего

особенности сложившейся ситуации; в нашем случае местонахождение фрукта

подсказывает направление категоризации: на тарелке ( актуализируются

категории, формирующие фрагмент картины мира "пища") и (субъективных

(индивидуальный опыт человека, его ментальные привычки и т.п.). Так,

количественный набор элементов категориальной системы у ребенка, только

открывающего мир, безусловно, будет иным, чем у взрослого человека,

накапливающего на протяжении всей своей жизни опыт познания

действительности. Актуальность одних и тех же категорий, задействованных в

формировании определенного фрагмента картины мира, у них также будет

различной: в рассмотренной ситуации для ребенка наиболее значимыми

оказались категориальные признаки, связанные со вкусом фрукта, в то время

как для взрослых приоритетными могут оказаться категории полезности,

экологичности, энергетической ценности и т.п.

Язык предоставляет на выбор говорящего целый арсенал инструментов

категоризации, позволяющих репрезентировать один и тот же объект по-

разному, в зависимости от выбранной точки зрения. В процессе реализации

своего речевого замысла мы всякий раз делаем такой выбор. Пропозиция

высказывания о мире представляет собой результат концептуализации

определенного, изначально недискретного человеческого опыта в процессе

выделения в нем некоторого количества дискретных элементов и подведения их

под определенные категории мышления, воплощающиеся в семантике языковых

средств и их определенных комбинациях. Семантическая категоризация объекта

в процессе реализации речевого замысла неизбежно сопровождается редукцией

наших представлений о нем, ибо, как уже было сказано, категоризация по

своей сути есть сжатие многообразия. Прибегая к использованию определенного

комплекса языковых средств, реализующих в своей семантике некую когнитивную

категорию, мы тем самым акцентируем внимание на какой-то одной,

существенном с нашей точки зрения, стороне предмета, и затемняем все

прочие аспекты нашего опыта, неактуальные в свете конкретного речевого

замысла. Так, мы легко "маскируем" способность субъекта к самостоятельному

активному действию, грамматически представляя его как пассивного участника

ситуации, объекта воздействия некой субстанции (другого человека, предмета,

внешней силы и др.), ср.: В опросе приняли участие сто тысяч человек. -

Было опрошено сто тысяч человек. Выбирая определенный способ семантической

категориации, говорящий сохраняет за собой право изменить ракурс

изображения ситуации. Категориальная метаморфоза как раз и представляет

собой реализацию этого права в пределах определенного высказывания,

текстового фрагмента. В этом проявляется специфическая особенность

человеческого мышления, получившая в когнитивистике название принципа

обратимости позиции наблюдателя. Автор данного термина, Е.С. Кубрякова,

объясняет его суть следующим образом: "… при рассмотрении любого объекта в

мире и вселенной выбор перспективы его рассмотрения хотя субъективен, но,

будучи установленным, он в дальнейшем может быть всегда изменен, причем

позиция наблюдателя может смениться на обратную" [Кубрякова, 1999, с.8].

Такое произвольное изменение позиции, и даже целый ряд метаморфоз, возможно

в пределах одного высказывания, например:

Любил он страстно, до безумия и ничего не мог сделать с этой своей

любовью - никак не отпускала она его, только сильнее мучила. Ситуация любви

в процессе языковой концептуализации претерпевает целый ряд изменений:

сначала любовь представлена как процессуальный признак, приписанный лицу -

самостоятельно действующей субстанции (субъекту состояния), занимающей

агентивную позицию, затем, грамматически опредмечиваясь, она сама

превращается в субстанцию - объекта воздействия (грамматически зависимая

форма твор. п.), а после - в результате олицетворения – в агенса

(грамматически независимая форма им. п. ), распространяющего свою

активность на объект (реального субъекта состояния). Категориальная

метаморфоза, таким образом, - это особый речевой прием, коммуникативный

ход, позволяющий формировать концепты как сложные, динамически

развивающиеся смысловые образования.

Выделенные типы взаимоотношений СК в языке и речи схематично могут быть

представлены следующим образом:

. Комплементарность: А + В = АВ

. Противоречие: нейтрализация А - В = А, усложнение смысла А - В = =

С.

. Интенсификация: А • А • А •… = Аn

. Превращение: А ( В ( С ( …= Х

Примечание. В левой части уравнений представлены СК, вступающие друг с

другом в определенные отношения (разные СК обозначены разными буквами), в

правой - их результат, воплощенный в языковой семантике. Знак "плюс"

указывает на отношения взаимодействия (смысловой кооперации), "минус" - на

смысловые оппозиции, "умножить" - на нанизывание однотипных СК, их взаимное

усиление, знак степени свидетельствует о предельной актуализации

категориального смысла, стрелки означают переходы-превращения.

В качестве рабочего определения межуровневой СК, учитывающего

особенности объекта семантического моделирования (мир в работе используется

следующее. Межуровневые СК внутреннего человека – это разнообразные образно-

ассоциативные представления о психике, конвенционально (стереотипно) или

окказионально (индивидуально) интерпретируемые языковым сознанием наивного

носителя языка как частные случаи репрезентации (и соответствующего

воплощения средствами лексики, фразеологии, грамматики, текста) абстрактных

сущностей, аналогичных столь же абстрактным субстанциям – образам

непосредственно (сенсорно) воспринимаемых реалий внешнего по отношению к

человеку мира, таким, как пространство, субъект, объект, инструмент.

Прежде чем обратиться непосредственно к рассмотрению системы

семантической категоризации разнообразных явлений психической сферы

личности, определим содержание прагмастилистического аспекта категориально-

семантического описания языкового образа внутреннего человека.

1.3. Прагмастилистический аспект описания языкового образа

внутреннего человека

Прагмастилистика сформировалась как междисциплинарная научная область,

возникшая на стыке стилистических и прагматических исследований речи.

Обнаруживая общность исторических предпосылок (назревшая в языкознании к 60-

м гг. ХХ в. потребность в изучении динамического аспекта языка),

устремлений и объекта исследования (речевая коммуникация как

функционирование языка в процессе речевой деятельности и ее результатах –

текстах), прагматика и стилистика развивались на протяжении прошлого

столетия параллельно, неизменно обнаруживая точки соприкосновения и

взаимодействия [Кожина 1997; Кожина 2003; Котюрова 1997; Майданова,

Соболева 1997].

Стилистика уже в силу своего предмета оказалась связанной с

прагматикой. Во-первых, типовые сферы общения, обслуживаемые

функциональными стилями, обусловливают их прагматическую заданность, а во-

вторых, для ряда стилей (в частности, официально-делового, газетно-

публицистического) прагматический компонент является определяющим в

дифференциации жанров [Майданова, Соболева 1997; Рудозуб 1999]. Обе научные

дисциплины изучают речь и сосредоточивают свое внимание на выборе средств

для достижения цели коммуникации (в стилистике это общее назначение

конкретной сферы общения, в прагматике это «сиюминутная» цель конкретного

речевого действия) [Кожина 1997]. Связь стилистики и прагматики

обнаруживается также и в том, что проблема выбора эффективных способов и

средств языкового отображения межличностных отношений 'адресант - адресат'

(формирующее прагматическую категорию модальности) решается именно на

уровне отдельных стилей и жанровых разновидностей речи [Маевский 1997;

Майданова, Соболева 1997].

В процессе своего развития стилистика и прагматика все более

сближались, устремляясь навстречу друг другу: стилистика шла от изучения

более общих объектов, функциональных стилей, к более частным, жанровым

разновидностям последних, «образу автора», композиции текста; прагматика,

наоборот, - от отдельного речевого акта к дискурсу, типологии текстов

[Кожина 1997: 6]. Таким образом, постепенно закладывались основы для

образования особой научной области - прагмастилистики, основной задачей

которой стало использование достижений одной науки для обогащения другой

[Там же]. В центре ее внимания оказались вопросы речевого общения и

поведения (взаимоотношения партнеров по коммуникации) в различных ситуациях

общения для достижения определенных целей; в связи с этим – проблемы

средств и способов воздействия на адресата в разных стилевых и жанровых

формах, вопросы успешности речевых актов, стилистического статуса

изобразительных и выразительных средств языка, прагматические функции

тропов и фигур, типы речевого реагирования на стимул и др.

Определение общих закономерностей целенаправленного, прагматически

нагруженного использования средств образной семантической категоризации в

условиях жанрово-стилевой дифференциации речи, сопутствующие этим

наблюдениям лингвокультурологические комментарии отдельных

субкатегориальных образов явлений психики составляют прагмастилистический

аспект описания языкового образа внутреннего человека.

Богатство, бесконечное разнообразие образного содержания СК,

обусловленные ассоциативным характером человеческого мышления, создают

оптимальные условия для усиления выразительности и изобразительности

высказываний, обеспечивая потребности в самовыражении (разработке

оригинальных способов в передаче всевозможных нюансов психических

состояний), привлечение внимание адресата и воздействие на него (его

чувства, мысли, воображение). Этот прагматический потенциал СК реализуется

в речи, в рамках определенных стилистико-речевых систем, подчиненных

выполнению конкретных коммуникативных задач, будь то формирование у

адресата необходимой эмоциональной или интеллектуальной оценочной реакции

(в художественной речи, в публицистике, разговорной речи), влияние на фонд

его знаний (в научном стиле и его научно-популярной разновидности),

побуждение к действию (в рекламе) и т.д. В основу настоящего исследования

были положены наблюдения за функционированием СК пространства, субъекта,

объекта, инструмента в текстах некоторых жанрово-стилевых разновидностей,

относящихся к нескольким дискурсам: художественному (прозаические и

поэтические жанры), научному (научно-популярный жанр), разговорному

(ситуативный диалог (бытовая беседа), газетному (интервью, письма

читателей), рекламному (слоганы), религиозно-мифологическому (жанр

популярного изложения).

Категории пространства, субъекта, объекта, инструмента,

рассматриваемые в текстах и контекстах разного прагмастилистического

качества, представляют собой единство стереотипных и индивидуально-

авторских субкатегориальных образов-ассоциаций.

- Прежде всего обращают на себя внимание максимально идиоматичные

выражения, регулярно воспроизводимые в речи: устойчивые сравнения,

узуальные метафоры, фразеологизмы и пр. языковые клише, формирующие

корпус косвенных номинаций явлений психики. Все они являются сферой

действия языковых стереотипов, формирующих языковой образ

внутреннего человека как фрагмент русской ЯКМ и представляющих

собой инвариантные образы-представления, обусловленные национально-

культурной спецификой знаний о действительности и регулярно

воспроизводимые в речи [Красных 2002: 178, 176]. Представления об

инструментальных функциях, пространственных параметрах, субъектных

и объектных характеристиках, формирующих в русском языке коннотации

номинаций явлений психики (высокие помыслы, всплывать в памяти,

подавить чувство, зов сердца, ход мыслей, напрягать память и др.),

человек автоматически усваивает в процессе овладения языком, так

что в спонтанной речи они представляют собой периферийные

(неассертивные) компоненты содержания высказывания, которые

«принимаются за само собой разумеющееся» и «у говорящего не

возникает соблазна их «исправить» в соответствии со своими

осознанными воззрениями» [Шмелев 1997: 526]. Внутренняя форма

подобных выражений оказывается стертой (исходный категориальный

смысл уходит на периферию значения единицы и на осознается

говорящими), так что они, как правило, не используются в качестве

средств создания выразительности высказывания, служащих для

организации его наглядного, образного содержания. Образность этих

выражений максимально «приглушена», а потребность в использовании

подобных единиц и конструкций связывают скорее с их «номинативной

спецификой, нежели с реальной экспрессивностью» [Телия 1981: 320].

Значительное распространение в речи получили языковые единицы и

конструкции, сохранившие в более или менее ярко выраженной форме

рассматриваемые категориальные и субкатегориальные смыслы, которые

обусловливают их экспрессивность, воздействие на эмоционально-

интеллектуальную сферу реципиента и выступают в сознании говорящего как

значимые для формирования смысла высказывания образы. Как известно, «выбор

(прогнозирование) тех или иных типов экспрессивных значений и средств их

выражения зависит каждый раз от прагматической установки речи и ее

функционально-стилевого воплощения» [Каражаев, Джусоева 1987: 21].

В разговорной речи, характеризующейся эмотивно-оценочной

направленностью экспрессивных значений, широко используются готовые

экспрессивные формы, образующие фонд средств «обыденной риторики» и не

требующие от говорящих проявления лингвокреативных способностей. Это

разнообразные устойчивые обороты, узуальные метафоры, сравнительные

конструкции, образные отождествления, способные «обеспечить за счет

образной мотивации эмотивность, то есть отображение в знаке эмоционального

отношения субъекта к обозначаемому и тем – создать экспрессивный эффект»

[Телия, 1996: 82-83]. Например: глуп как пробка, чурбан (о тупом человеке),

искра божья в ком (об одаренном, талантливом человеке; о чьих-либо

благородных порывах чувств, высоких устремлениях), витать в облаках

(«предаваться бесплодным мечтаниям»), воткнуть нож в сердце («каузировать

душевные страдания»), храбр как лев, боязлив как лань / ягненок, Совесть

без зубов, а загрызает, гусиная память, бараньи мозги и др. Эти выражения,

как правило, не имеют в повседневной речи художественно-изобразительной

нагрузки, их образность имеет тенденцию к стиранию. Образ-мотив,

формирующий их внутреннюю форму, не служит средством воссоздания

наглядного, «живописного» представления о событиях во внутреннем мире

человека, а играет роль «катализатора оценочной реакции» (В.Н. Телия).

Зачастую значимым становится не столько вспомогательный субъект сам по

себе, сколько его принадлежность к некоторой понятийной области,

«поставляющей» свои признаки явлениям внутреннего мира человека и за

которой в сознании говорящего и адресата закреплены определенные оценочные

представления. Замечено, например, что использование образов предметов узко

бытового назначения придает сниженный, сниженно-юмористический оттенок

сообщению о психическом состоянии, качестве человека и используется как

прием намеренной примитивизации духовного мира последнего [Одинцова 2002],

в то время как «световые» образы лежат в основе описания положительно

оцениваемых явлений психики [Григорьева 1969], использование метафоры

«верха» повышает градус оценки объекта, а «низа» понижает его [Уилрайт

1990; Пименова 1999: 203-203].

В художественной речи, помимо номинативно-характеризующей и эмотивно-

оценочной функций, средства наивной семантической категоризации получают

особую, художественно-изобразительную нагрузку и выполняют связанную с ней

эстетическую функцию. Литературное творчество требует от художника

оригинальных композиционно-стилевых решений в репрезентации внутренних

состояний персонажей, создания определенного эстетически-образного эффекта.

В ходе решения этих задач автор обычно, оперируя категориальными и

субкатегориальными смыслами, возбуждающими те или иные ассоциации, создает

яркие, оригинальные образные выражения либо использует образный потенциал

узуальных языковых единиц, актуализируя и обновляя их внутреннюю форму в

результате разного рода структурно-семантических трансформаций. При этом

следует заметить, что СК, получившие оригинальное индивидуально-авторское

воплощение в речи, как правило, обусловлены художественным замыслом

произведения, «вписаны» в его фабулу, органичны общей тональности

авторского отношения к героям, духу воспроизведенного исторического

времени.

Таково, например, индивидуально-авторское использование известного

фразеологизма переполнить чашу терпения, сопровождающееся экспликацией его

образной основы 'человек как заполненный эмоциями сосуд': Прочитав огромное

количество печатных изданий я, Дарья Донцова, узнала о себе много

интересного. Например, что я была замужем десять раз, что у меня

искусственная нога… Так вот, дорогие мои читатели, чаша моего терпения

лопнула, и я решила написать о себе сама (Д. Донцова). Оживление внутренней

формы устойчивого выражения происходит в результате изменения его

компонентного состава, что позволяет актуализировать в сознании читателя

«сценарий» ситуации, лежащей в основе косвенной номинации внутреннего

состояния человека (сосуд переполняется веществом --> сосуд лопается под

давлением вещества), и позволяет автору создать яркое по силе

выразительности речевое сообщение о своей эмоциональной реакции на событие.

В научной речи прагматический потенциал СК, использующихся для

непрямой, образно-ассоциативной манифестации явлений психики, также

значителен. Обобщенный и абстрагированный характер научного мышления

(определяющий специфику данной формы сознания на фоне других –

дотеоретической (обыденной) и внетеоретической (религиозно-мифологической,

художественной) не предполагает, однако, что научная речь должна быть

совершенно безобразна и неэкспрессивна. Исследования в области психологии

научного творчества и языка науки показывают, что «мышление и его языковое

выражение даже на самом абстрактном уровне не может быть совершенно лишено

оценочности, воображения, интуиции и экспрессии» [Кудасова 1983: 24].

Современная наука не ограничивается областью искусственно сконструированных

абстрактных объектов, формирующих рационально обработанный образ мира, - ей

не чужды и картинно-образные облики мира, представляющие его в реально

подобных формах.

Традиционно в лингвистике образность не относится к числу неотъемлемых

качеств научного стиля, понимаемого как феномен языка, система-инвариант. О

ней говорят применительно к научной речи, ее функционально-стилевым

разновидностям (жанрам), конкретным речевым произведениям, формирующимся в

особых экстралингвистических условиях и обусловленным определенными

коммуникативными потребностями (акцентирование концептуально значимых

положений теории, активизация мыслительной деятельности и воображения

реципиента, нацеленность на пояснение, конкретизацию мысли, популяризация

знаний и др.) [Кожин 1982; Кожина 1993; Котюрова 1997; Кудасова 1983;

Маевский 1987].

Речевая образность используется в научных текстах разных жанров,

выполняя при этом разнообразные прагматические функции. В жанрах, связанных

с описанием эксперимента, новых научных фактов, изложением гипотез и т. п.,

стремящихся к точности, лаконичности, недвусмысленности формулировок и

ориентированных на специалистов, «выбор образного способа выражения научной

мысли предопределяется прежде всего гносеологической необходимостью, и,

следовательно, ведущей здесь является экспрессивно-гносеологическая

функция» [Кудасова 1983: 25]. Исследования научного дискурса, в частности,

показывают, что эмпирические тексты-сообщения (например, описания опытных

данных), с присущей им декларативностью, описательностью, требуют меньших

лингвокреативных усилий, чем теоретические тексты-фиксации, отражающие сам

процесс индивидуального рассуждения, разработки отдельных проблем, поиска

убедительных доказательств и др. [Котюрова 1997: 63]. Гносеологический

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18