Реферат: Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

Но это никого не смущало, все были веселы, оживленны. Та часть сада, где находились звери, была уже закрыта, публика проходила в ту часть, где был небольшой театр открытого типа и ресторан в деревянном помещении.

Все для нас было ново, необычно, и мы не знали, как подступиться, - стоя посмотрели оперетту, несколько раз обошли сад, заглянули в ресторан, но сесть за столики не решались: цен не знали, не знали, сколько у кого денег. Сели в укромном уголке сада и стали совещаться и выяснять, какие у кого капиталы. Выяснили, что на товарищеский ужин можно потратить два рубля с человека. Пошли в ресторан. К нам подошел солидный господин - метрдотель в смокинге и с бантиком под толстым подбородком. Он спросил: «Что вам угодно, молодые люди? » Перебивая друг друга, мы несвязно объяснили, что хотим отметить окончание гимназии, что мы впервые в ресторане и не знаем, с чего нам начать. Метрдотель любезно ответил: «Все устроим, только скажите, сколько вас человек и сколько вы ассигновали на это празднество».

Мы ответили. Метрдотель сказал: «За эти деньги я вам устрою великолепный ужин. Пойдите погуляйте по саду минут двадцать». Когда метрдотель через полчаса подвел нас к длинному столу, мы немного испугались - очень уж много было наставлено на столе разных бутылок, закусок, фужеров. Думали, что ошибся он и потребует еще денег. Но оказалось, что все предусмотрено в пределах наших капиталов. Рябиновка в красивых бутылках, дешевые портвейны, суррогат шампанского, другие дешевые вина - все в красивых бутылках с красивыми этикетками. Закуски тоже были не из дорогих, но поданы красиво. С точки зрения гимназистов, все было очень шикарно. За время ужина несколько раз приходил метрдотель, спрашивал, всем ли мы довольны…Была чудная петербургская белая ночь, вернее, чудесное утро. Мы шли домой пешком, останавливаясь на мостах, любуясь Невой, садились на парапеты набережных, говорили о будущем, клялись в вечной дружбе, давали обещание встретиться через десять лет…

Через три дня мы пришли в гимназию получать аттестат зрелости. При раздаче аттестатов присутствовали инспектор Суровцев и некоторые учителя. Мы расписались в получении аттестатов, присутствующие нас поздравили, дали последние наставления. Мы разошлись, и двери гимназии, ставшей нам вдруг очень дорогой, навсегда закрылись для нас как для учащихся». Действительно по окончании экзаменов, выпускники получали об этом особые свидетельства: «Ученики, окончившие с успехом полный курс учения в гимназии, получают аттестаты, а в прогимназии свидетельства… Сверх того отличнейшие закончивших курс в гимназии, награждаются медалями золотыми или серебряными, число которых определяется всякий раз местным педагогическим советом»[362].

Отмечалось окончание школы и в начале девятнадцатого века: «Некоторые из ленивых, сваля с плеч эту обузу, отпраздновали свое студенчество тем, что составили auto da fe[363] из всех латинских книг: это было в обычае; но я и еще немногие поняли, что по получении таким легким способом студенчества совесть обязывает нас сколько-нибудь поучить еще по латыне, и сберегли свои книги»[364].

Теперь учащиеся меняли свой статус, и потому спешили и поменять свой внешний облик. Так М. Добужинский и его одноклассники, получив аттестаты об окончании гимназии, поступили следующим образом: «После этого торжества, выходя гурьбой из гимназии, мы первым делом сорвали с фуражек гимназические серебряные значки, лавровые листья и буквы «В.2.Г» и побросали их в тротуарную канаву… У меня уже была заготовлена студенческая форма. Так как получившему аттестат сомнений в приеме в какой бы то ни было университет не было, то окончившие гимназию обычно в эту форму сразу же облачались[365].

                Действительно, окончание школы означало резкий перелом в статусе человека: «Между гимназистом и студентом грань очень резкая. Гимназист – «мальчик», в лучшем случае – «юноша», студент же – «молодой человек»!

          Гимназист подвержен каждодневной классной дисциплине; он должен каждое утро являться в гимназию и отбывать там 5 часов уроков. Ему кроме того задают уроки на дом. Гимназист не выезжает, не появляется в свете, а только может быть на «танцевальных утрах». Вообще, к нему относятся совсем не как ко взрослому»[366].

          Теперь осталось только отметить такие черты культурно-бытового облика учащихся, как их внеклассные интересы: увлечения и круг чтения.

6. Внеклассные интересы

Важной составной частью культурно-бытового облика учащихся были и внеклассные интересы. В их жизни была не только школа и игры, характерные для всякого ребёнка, но и интересы, которые, впрочем, были не у любого учащегося. Чаще всего они зависели от уровня учебного заведения; школа всё равно играла решающую роль, так как она, много или мало, но всё же влияла на учащихся. В школах, где царила распущенность, у школьников были и соответствующие внеклассные интересы, но в учебных заведениях с более или менее высоким уровнем образования и воспитания у учащихся были и более серьёзные увлечения.

6.1. Увлечения

Среди серьёзных внеклассных увлечений, недетских игр учащихся нужно отметить, прежде всего, рукописный журнал. Этим увлекались в большинстве учебных заведений («Конечно, у нас был и свой рукописный журнал. Эта затея повторяется, кажется, во всех учебных заведениях. Были у нас и поэты и беллетристы…»[367]), как, например, в Университетском пансионе, где учился Д. Милютин: «Некоторыми из учеников старших классов составлялись, с ведома начальства, рукописные сборники статей, в виде альманахов… или даже ежемесячных журналов, ходивших по рукам между товарищами, родителями и знакомыми»[368]. Увлекались изданием рукописного журнала и в классе С.Аксакова в начале девятнадцатого века: «Александр Панаев издавал тогда письменный журнал под названием «Аркадские пастушки», которого несколько нумеров и теперь у меня хранятся. Все сочинители подписывались какими-нибудь пастушескими именами, например: Адонис, Дафнис, Аминт, Ирис, Дамон, Палемон и проч. Александр Панаев был каллиграф и рисовальщик, а потому сам переписывал и сам рисовал картинки к каждому нумеру своего журнала, выходившему ежемесячно. Поистине, это было двойное детство: нашей литературы и нашего возраста. Но замечательно, что направление и журнальные приемы были точно такие же, какие держались потом в России несколько десятков лет»[369]. Традиция сохранилось и во второй половине XIX века – А. Рубец пишет: «В шестом и седьмом классах несколько хорошо писавших сочинения учеников решили издавать журнал: «Родная правда». В этом журнале были всевозможные отделы: сначала передовые статьи, вторая часть – стихотворения, басни, сатиры, афоризмы, акростихи, третья часть была посвящена педагогическим статьям […] Первый номер состоял из 20 листов почтовой бумаги большого формата и был переписан в пяти экземплярах. Все 6-и и 7-иклассники рьяно взялись за работу, чтобы поскорее вышел первый номер. По выходе, он произвёл громадное впечатление на учащихся, преподавателей, а в особенности на гимназическую администрацию – инспектора, директора, попечителя и т.д.»[370].

 Занимались созданием рукописного журнала и герои произведения Н. Гарина-Михайловского «Гимназисты»: «Был выяснен и материальный вопрос. Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы: беллетристический, политико-экономический, исторический, научный, критика и фельетон с картинками из общественной жизни»[371].

Предоставляла возможности для развлечения учащихся и школа, например,  в гимназии, где учился вышеупомянутый С. Аксаков, увлекались театром: «В эту же зиму составился в гимназии благородный спектакль. Два раза играли какую-то скучную, нравоучительную пиесу, название которой я забыл, и при ней маленькую комедию Сумарокова «Приданое обманом». В спектакле я был только зрителем… много было охотников постарше меня…»[372]. Ставились учащимися спектакли во второй половине XIX века: «На масляной у нас обычно всегда бывало какое-нибудь празднество, например, устраивался спектакль, один раз давали «Наталку Полтавку» Котляревского. Спектакль прошёл очень удачно; женские роли – Наталки и её матери Терпелихи – исполняли мальчики, имеющие хорошие голоса. Непритворно плакали и страдали они, так что вызывали слёзы даже у взрослых посетительниц этого спектакля… Сцену и декорации мы всегда сами устраивали и рисовали»[373]. Такие спектакли могли быть часто просто в виде игр: «Иногда, в часы игр, ученики устраивали что-то вроде спектаклей, показывали фокусы с платками, монетами, картами, даже аппаратами из папки… Разыгрывали мы подчас и пьесы, которые сами сочиняли. Помню, что и я написал… какую-то пьесу на немецком языке, которая игралась у нас…»[374].

Могло быть и другое обучение по желанию, например, танцам и музыке, как это описывают Д.Засосов и В.Пызин (они пишут, конечно же про начала XX века): «Кроме учения гимназия занимала учеников хоровым пением, игрой в великорусском и духовом оркестрах, за отдельную плату можно было обучаться танцам и игре на рояле или скрипке. Прогимназический хор кроме духовного пения разучивал произведения светского характера - торжественные кантаты, русские песни»[375]. Их слова подтверждает и А.Позднеев: «К 7 классу, кажется, относится увлечение танцами. До того мы танцевали кто как хотел, не смущаясь этим, но выросши и начав участвовать в вечеринках товарищей не хотели ударить лицом в грязь. В гимназии для желающих ввели обучение танцам…»[376].

В средних учебных заведениях в XIX веке предлагались такие внеклассные занятия, как литературные беседы (литературные собрания), что следует из циркулярного письма попечителя Петербургского учебного округа М.Н. Мусина-Пушкина директорам гимназий об обязательном введении литературных бесед для учащихся:

          «Твёрдое изучение отечественного языка и словесности составляет одно из основных знаний гимназического курса.

          В постоянной заботливости об усилении успехов в сих предметах и желая возбудить соревнование между воспитанниками гимназий Петербургского учебного округа, я с предварительного согласия господина министра народного просвещения нахожу полезным независимо от теоретического преподавания разных отраслей русской словесности и практических упражнений учредить в каждой гимназии для VI и VII классов, по одному разу в 2 недели литературные беседы, на которых ученики должны поочередно читать свои сочинения, сообщать друг другу свои замечания и пользоваться указаниями наставников.

          Сии литературные беседы должны производиться под руководством старшего учителя словесности и логики, в присутствии Вашем, милостивый государь, [и] инспектора гимназии, учителя русской грамматики и тех преподавателей прочих предметов, к части которых, по предварительным соображениям будут относиться предстоящие к прочтению и разбору сочинения, а самые сочинения, с прописанием сделанных замечаний, должны быть представляемы мне по истечении каждого учебного месяца…»[377].

Довольно подробно этот вид увлечений гимназистов описал Н. Маев: «…не могу молчать …об одном прекрасном установлении, которое имело громадное, благотворное влияние на нас, юнцов, и приохочивало к серьёзным учёно-литературным трудам. Я говорю о литературных беседах, введённых, если не ошибаюсь, с 1852 года. Сущность их заключалась в следующем.

Каждый воспитанник VI-VII классов должен был написать, в течение года, одно серьёзное сочинение; от него требовались ссылки на источники, которые он пользовал. Для сочинения могли быть избранны темы: по истории, географии, истории литературы. Написанное сочинение рассматривалось и, конечно, в случае надобности, исправлялось. Преподавателем словесности затем передавалось другому преподавателю: истории, географии или словесности, по принадлежности, который прочитывал его и составлял рецензию. После того сочинение передавалось одному из учеников, сотоварища автора по классу, который в свою очередь составлял рецензию. Раз в неделю, вечером, назначалась «литературная беседа»: собирались ученики VI-VII классов, несколько преподавателей, инспектор и директор. Воспитанники садились на партах или школьных скамейках, как их тогда называли, а преподаватели и начальство размещались на стульях, по обе стороны кафедры. Обстановка выходила достаточно торжественная, и во всяком случае – не заурядная. Автор сочинения всходил на кафедру и читал его; затем прочитывалась рецензия преподавателя и ученика, сотоварища автора. Начинались прения, в которых принимали живое участие также и воспитанники. Всё это было для нас ново, завлекательно, нисколько не напоминало школьную рутину и было подготовкой к близкой уже для нас университетской деятельности. Литературные беседы затягивались иногда до 11 часов; спорами одинаково увлекались и преподаватели и воспитанники»[378]. Но то, что литературные собрания происходили ещё до 1852 года, подтверждает хотя бы описание Д. Милютина, который учился в Университетском Пансионе. Он отмечает: «В известные сроки происходили по вечерам литературные собрания, на которых читались сочинения воспитанников в присутствии начальства и преподавателей»[379]. Хотя такие дополнительные занятия, делаясь практически обязательными, могли перестать быть увлекательными и для учителей, и для гимназистов: «… бывали у нас в гимназии чтения избранных ученических сочинений, в присутствии директора, учителей и всей гимназии; помню, что наскучив поправкою наших бумагомараний, давал он (- учитель словесности) нам какие-то стихи и прозаические статьи… и  заставлял нас читать их, под видом наших сочинений»[380]. Но все-таки там, где литературные беседы не были обязательными и происходили не слишком часто, они могли действительно увлечь учащихся, как, например, одноклассников Н. Бунге и Н. Забугина. Эти два мемуариста вспоминают о литературных беседах так: «В них могли принимать участие ученики только двух высших классов, но они не имели для учеников обязательного характера… Беседы происходили один раз каждые три недели; одни ученики читали свои сочинения, другие читали разборы этих сочинений, при чём дозволено было вступать в словесные прения, под руководством педагогического персонала… Беседы эти имели в первое время большой успех: ученики ретиво взялись за разработку сочинений на разные, большею частью, отвлечённые и очень интересные темы, а словесные прения между авторами и критиками были очень оживлёнными»[381].

Часто в учебном заведении не было даже приличной библиотеки: «В гимназии посторонние книги были в чрезвычайно редком обращении… Книг же специально для детского и юношеского возраста в гимназии и в помине не было…»[382]. Хотя нередко были случаи, когда сами учащиеся стремились к самообразованию, и тут им гимназическое начальство могло даже помешать, как это случилось с одноклассниками А. Рубца: «… в 1856 году профессор киевского университета Селин сделал объявление, что он будет читать для всех, кто только пожелает присутствовать на его лекциях, - о драме, трагедии вообще и драматургах Англии, Франции, Испании и Германии…

Все старшие гимназисты первой гимназии были очень обрадованы, когда им разрешили посещать лекции Селина в здании университета после обеда […] К сожалению, начальство наше прекратило посещения наши лекций, побоявшись, что мы не будем иметь времени приготовлять уроки. Мы ужасно были опечалены и озлоблены против начальства…»[383].

Вообще у учащихся было, естественно, немало запрещенных начальством развлечений. Ученикам было запрещено посещение театра, кинематографа («Многие увлекались кинематографом, с чем бороться было трудно - густая сеть синема раскинулась по всему городу»[384]), и много других увеселительных мест. Так, по «Правилам относительно соблюдения порядка и приличий учениками Новочеркасской гимназии» учащимся воспрещалось «посещать маскарады, буфеты, бильярдные, балкон и галерею театра и все увеселительные сады, кроме городского Александровского»[385]. Впрочем, если верить А. Позднееву, в начале XX века в том же Новочеркасске, в его театре для учащихся даже «был отведён пятнадцатый ряд партера с пониженной стоимостью билета 50 копеек»[386].

К середине 50-х гг. А.Скабичевский дает следующее описание просмотренного им в театрах репертуара: «Как и все гимназисты старших классов, я был большой театрал и пользовался каждым случаем побывать в театре… Впрочем, я был невзыскателен по части выбора пьес и в оценке актеров был полный профан, слепо следуя за голосом молвы. Любимейшими зрелищами для меня были трескучие мелодрамы с обильными пролитиями если не крови, то слез, вроде «Графа Угодино», «Тридцать лет или жизнь игрока», «Лучшая школа – царская служба» и т.п.» [387].

          А. Позднеев подробно перечисляет спектакли и оперы, которые он посетил, будучи учащимся в начале XX века: «… учёба во втором и третьем классах принесла повышение интереса к театру и посещение его. Если во втором классе нас водили в театр на исторические пьесы (… «Измаил»,… «Пожар Москвы»), то в третьем классе начинается знакомство с литературно-художественным репертуаром: в ноябре 1904 года мы видели «Ревизора» Гоголя, в феврале были на «Юлии Цезаре», а на масленице – на исполнении «Женитьбы» Гоголя… Зимой в декабре пришлось в первый раз слушать оперу в нашем театре. Приезжая труппа исполняла «Аскольдову могилу» Верстовского … На каникулах смотрели «Камо грядеши» по Сенкевичу, в феврале драму «Борис Годунов»… были на пьесе «Ермак»… В октябре [1907 года] мы смотрели драму Алексея Толстого «Иван Грозный», «Последнюю жертву» Островского, в декабре – «Гусарскую лихорадку», «Горе от ума» Грибоедова и «Недруги» Карпова, в январе – «Золотое руно» Пшебышевского, а в апреле три вечера подряд были посвещенны прослушиванию самых популярных опер – «Риголетто», «Демон» и «Фауст»… В мае – опер «Евгений Онегин» и «Ромео и Джульетта» приезжей оперной труппы. Количество посещения театра в этот учебный год [1908] увеличилось: осенью я смотрел пьесы «Вишнёвый сад» Чехова, «Разбойники» Шиллера, его же «Коварство и любовь», «Плоды просвещения» Толстого, «Маленький Йольф» Ибсена, «Дни нашей жизни» Л. Андреева. В 1909 году смотрел «Горе от ума» Грибоедова, «Ревизор» Гоголя, «Кукольный дом» Ибсена, «Царь Фёдор Иванович» Толстого, «Синяя птица» Метерлинка, «Казнь» Ге… Ряд спектаклей посещали целым классом, беря ложу… Я посещал и оперу. В оперном театре за лето я посмотрел 10 опер: «Кармен» Бизе, «Демон» Рубинштейна, «Русалку» Даргомыжского, «Пиковую Даму» Чайковского, «Дубровского» Направника, «Ромео и Джульетту» Гуно, «Гугеноты» Мейербера, «Лакме» Делиба, «Травиату» Верди, «Миньон» Тома и «Жизнь за царя» Глинки»[388].

Как видно, у учащихся были и такие увлечения, которые обычно у детей не бывает, только у взрослых. Но ввиду их особого положения, более сильного влияния начальства, увлечения школьников часто зависели именно от политики в этой области самого учебного заведения. Та же ситуация происходит и с кругом чтения учащихся.

6.2. Круг чтения

Среди серьезных внеклассных увлечений учащихся, как и у многих других более или менее образованных людей, было, конечно же, и чтение. Хотя круг их чтения на самом деле не отличался такой уж серьёзностью. В самом начале XIX века он был примерно такой: «В моей памяти очень живо сохранился наш библиографический реестр. Это были, во-первых, произведения отечественной поэзии… наша сказочная литература: Еруслан Лазаревич, Бова Королевич, Королевна Гринцевана и проч. Романы и повести, в особенности Зряхова и Кузьмичева: Битва русских с Кабардинцами; Дочь разбойницы, или любовник в бочке; Приключения Мирамонда-Эмина. Во-вторых, переводы: арабские сказки, наш любимец Апулей, Ромул г-на Ла-Фонтеля (так гласила надпись); сочинения мистрис Редклиф; Юнговы нощи; Потерянный рай, одна часть миссиады Клопштока; Прогулки и любовные забавы Августа II короля Польского. Один том сочинений принце де-Линя, Руководство к полевой фортификации и проч. Из этих названий видно, что в выборе книг мы не руководились собственным вкусом, а читали все, что попадалось нам под руку»[389].

Д. Милютин даёт описание круга чтения учащихся в конце 20-х годов: «Мы зачитывались переводами исторических романов Вальтера Скотта, новыми романами Загоскина, бредили романтической школой того времени, знали наизусть многие из лучших произведений наших поэтов»[390].

Не особенно сильно изменился круг чтения у учащихся к сороковым годам. По крайней мере таким он был в первой Киевской гимназии: «Прочли Вальтер-Скотта, что было Диккенса, своих писателей старых, в особенности Загоскина, войну 12 года Михайловского-Данилевского»[391].

П. Боборыкин пишет о конце сороковых – начале пятидесятых годов. Он рассказывает о себе и своих одноклассниках: «Разумеется, мы бросались больше на романы. Но и в этой области рядом с Сю и Дюма читали Вальтера Скотта, Купера, Диккенса, Теккерея, Бульвера и, поменьше, Бальзака. Не по-французски, а по-русски прочел я подростком «Отец Горио»…

Наших беллетристов мы успели поглотить если не всех, то многих, включая и старых повествователей, и самых тогда новых, от Нарежного и Полевого до Соллогуба, Гребенки, Буткова, Зинаиды Р - вой, Юрьевой (мать А. Ф. Кони), Вонлярлярского, Вельтмана, графини Ростопчиной, Авдеева - тогда «путейского» офицера на службе в Нижнем.

«Евгений Онегин», «Капитанская дочка», «Повести Белкина», «Арабески» Гоголя, «Мертвые души» и «Герой нашего времени» стояли над этим. Тургенева мы уже знали; но Писемский, Гончаров и Григорович привлекали нас больше. Все это было до 1853 года включительно»[392].

А. Скабичевский описывает то же время, но несколько другой круг чтения: «Читал я… не всё, что попадалось под руки, а с выбором, систематически. Так в течение последних двух лет курса успел познакомится со всеми русскими классиками, начиная с Ломоносова, Державина и Карамзина и кончая Жуковским, Пушкиным, Гоголем и Лермонтовым. Позднейшей литературы для меня ещё не существовало. Я не слыхал ещё даже имен Тургенева, Л. Толстого, Белинского, а тем более Герцена или Чернышевского […] Исключение было за одним Гончаровым»[393].

К середине 50-х годов XIX века есть такое описание круга чтения учащихся, сделанное А. Рубцом: «Любимым чтением того времени было повести Гоголя, «Герой нашего времени» Лермонтова, его стихотворения и поэмы «Демон», «Мцыри», «Измаил-бей» и «Боярин Орша», Пушкина «Евгений Онегин» и «Горе от ума» Грибоедова; всё это читалось с наслаждением, но и с боязнью, чтобы кто-нибудь не подсмотрел и не подслушал…»[394]. Он же дополняет: «Между моими товарищами были большие любители чтения; они увлекались повестями Тургенева, напечатанными в «Современнике», и повестями и рассказами Гоголя в издании «Кулиша». Такие любители чтения собирались человек по 12 или 15 в уединённых комнатах и начиналось чтение; собравшихся всегда предупреждали, чтобы желающих слушать чтение сидели хорошо […] После чтения происходили оживлённые дебаты и восторженные похвалы «Тарасу Бульбе» или «Мёртвым душам»» [395]. Читали в Киевской первой гимназии в это время и ««Детские годы Багрова внука» Аксакова или «Детство и отрочества» Л.Н.Толстого»[396].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15