Философия и методология науки

Телеологические объяснения указывают на будущее: «Это случилось для того, чтобы произошло то». В отличие от кау­зального объяснения допущение комической связи включено в телеологическое объяснение более сложным образом, так сказать, косвенно. Например, утверждая, что «он бежит для того, чтобы успеть на поезд», я тем самым указываю, что этот человек считает при данных обстоятельствах необходимым и, может быть, достаточным бежать, если он хочет попасть на станцию до отхода поезда. Его убеждение может оказаться ошибочным. Независимо от этого мое объяснение его дей­ствия может быть правильным[104].

Телеологические рассуждения всегда были связаны с при­знанием цели - «того, ради чего» (по определению Аристоте­ля). Следовательно, телеономность методологии гуманитар­ного знания имеет в виду цель и направленность отражатель­ного процесса, его какую-то финальную конструкцию, а не просто факт регистрации происходящего. Исходя из предло­женного подхода, даже если признать, что история не имеет цели, ее отражение с намерением постижения ей эту цель предписывает. Оно постоянно пытается ответить на вопрос «Для чего?». Поэтому можно сделать вывод, что методология гуманитарного познания человекосоразмерна, она строится с расчетом включения в себя целей и смыслов человеческой де­ятельности. Человек, с его желаниями, стремлениями и «сво­бодной волей», становится необходимым и направляющим компонентом методологии научного познания. Ведь не зря конечная причина - causa finalis - бытия была всегда соеди­нена с целью.

§ 9 Философия и методология науки

В философии и методологии науки производятся рациональные реконструкции структуры и роста научного знания, выявляются принципы способы, методы, формы познавательной деятельности. Насколько могут быть полны и достоверны такие реконструкции?

Их неполнота уже в том, что генезис научного знания происходит не только в результате осознанной эмпирико-рациональной деятельности человека, хотя философия и методология науки стремятся к полной рационализации понимания феномена науки. По этом поводу Уайтхед отмечал "Антирационализм науки частично оправдан как средство сохране­ния ее методологии, в некотором смысле это всего лишь иррацио­нальный предрассудок» [Уайтхед, 1990, с 253], - и далее " методология мышления требует ограничения области абстракт­ного В соответствии с этим подлинный рационализм должен всегда выходить за свои пределы и черпать вдохновение, возвращаясь к конкретному. Самодовольный рационализм является, таким обра­зом, одной из форм антирационализма. Он означает остановку мышления на определенном ряде абстракции. Именно так обстоит дело в науке" [Там же, с. 263].

Теперь стоит сказать об информативности эмпирического ма­териала, используемого философом и методологом науки. Что ему доступно для анализа? Представим себе упрощенную схему) развер­тывания связки "природа - человеческое знание" природный объект - познающий природу субъект - творческий подсознательный и соз­нательный, рациональный и иррациональный интеллектуальный процесс - генерация явной идеи - теоретическая «обработка» идеи - презентация нового знания в оригинальной научной публикации или сообщении (первичный источник) - пересказ нового знания в специальной научной монографии или обзоре - пересказ в историко-научной работе - пересказ в учебнике - пересказ в популярном изда­нии - пересказ в массовых изданиях типа "отрывных календарей" и т. п. Чем же «питаются» философы и методологи науки"? В самых лучших и редких случаях они добираются до первоисточника, но первоисточник - это не описание генезиса идеи ab initio, а рафинированное представление знания, «причесанное» согласно идеалам, нормам, предпочтениям и т.п. автора. Более того, даже искренняя убежденность автора идеи в тех или иных ее истоках может быть обманчивой. Каждый человек по своему опыту знает, что он не всегда осознает, когда и в связи с какими обстоятельствами у него впервые возникла та или иная идея, а что касается подсознательных процессов, то они не могут осознаваться по определению. Извест­ные анекдоты о провокации нового знания видом падающего яблока (всемирное тяготение) или явившейся во сне свернутой в клубок змеи (бензольное кольцо) любопытны, но и не более того.

§ 10. Логика и математика

В данном контексте необходимо обсуждать логику в узком смысле как наук о формах рассудочного мышления, а не как методологию научного познания. Поскольку задача познавательных возможно­стей логических систем в тех или иных сферах человеческого по­знания чрезвычайно обширна, мы ограничимся только принципи­альными замечаниями. Для краткости процитируем Г. Ф. фон Вригта  "Кант быт первый, кто употребил термин «формальная» по отноше­нию к аристотелевой и схоластической логике. Логика изучает структурные аспекты силлогистических рассуждений, которые мы называем аргументацией, выводом или доказательством. Она дает правила суждения о корректности перехода от посылок к заключе­ниям, но не правила суждения об истинности самих посылок и за­ключений. Это придает логике формальный характер, и именно это имели в виду Кант и Гегель, когда жаловались на "пустоту" предме­та и отсутствие содержания" [Вриг, 1992, с. 81] Хотя это замечание относится к формальной традиционной логике аристотелевского ти­па в принципе оно справедливо для любой логической системы. Любая логика способна продуцировать новые формы суждений без приращения содержания сверх того, что есть в смыслах исходных посылок. Логика - это вариации на темы условно принятых в посыл­ках истин. Не более.

Какие общие замечания можно высказать по вопросу получе­ния знания, если логика включается в познавательный инструмента­рий? Первое замечание посылки, включаемые в логическую систему, должны быть истинными, с тем, чтобы была надежда на истин­ность логического вывода. В этой части проблема естественно пере­носится в область соответствующей конкретной области знания где применяется соответствующий инструментарий той или иной логики.

Второе, что нужно отметить, это формальность и произволь­ность (одной логической системы по отношению к другим), выбора логической структуры, правил суждений, логических выводов и т.п. Такой выбор не может осуществляться внутри данной логики, по­скольку он делается как раз при ее создании, формировании, а такая методология нуждается в собственном оправдании и обосновании и так до бесконечности.

Третье замечание относится к неразрешимым полностью мето­дологическим проблемам выбора той или иной логической системы. Для применения в той или иной области знания. Как показывает опыт развития науки, такой выбор невозможно осуществить на ос­новании одного рационального подхода. Проблема эта неразрешима в идеале потому, что все области знания не формализуются во многих существенных разделах, особенно по мере удаления от математики по линии физика, химия, геология и биология, человек и общество.

Наконец, четвертое замечание если бы даже полная формализация тех или иных областей знания была осуществима, то согласно общеметодологическим следствиям теорем Гегеля о неполноте, потребовалось бы введение бесконечного числа аксиом для выражении всех истин данной области в соответствующем формализованном аппарате, что, естественно, также неосуществимо.

Вынося логике предельно краткий приговор, следует отметить что логика оперирует формами мысли и в логических выводах не может содержаться больше содержания, чем в посылках.

Не лучше, обстоит дело с обоснованием математики - ни одна из программ обоснования математики от рационалистско-логических их вариантов до иррационалистско интуиционистских не оказалась состоятельной (эта проблема имеет громадный объем литературы, для общего сведения см., например [Вриг, 1992]). Не обсуждая многие детали и проблемы, отметим главное любой раздел математики, равно как и любая программа «обоснования, неизбежно включает ряд исходных положений, принципов, которые постулируются, принимаются на веру, а отсюда и не имеют рационально-научных оснований, несмотря на строгость последующей конструкции. В этом смысле какова бы ни была мате­матическая конструкция в самой себе, внутри - стройной, строгой непротиворечивой, красивой наконец, - она всегда сомнительна в своих основаниях. Этот момент ярко просматривается в словах Д. Я. Стройка о работах Кантора: «Этой теорией (теорией множеств) Кантор создал совершенно новую область математических ис­следований, которая удовлетворяет самым суровым требованиям в строгости, если только принять ее исходные посылки»[105]. Последнее замечание в этой фразе в комментариях не нуждается.

Избежать диссонанса и неудовлетворенности в связи с осозна­нием неразрешимых проблем обоснования математики (а отсюда и ненадежности ее результатов в приложении к другим областям зна­ния) возможно только по пути принятия «пифагорейской веры» в субстанциональность чисел и количественных отношений, в онтологическое понимание математических форм. Этот путь обоснования истинности основных положений математики путем придания им онтологического статуса, т.е. придания им статуса непосредственной принадлежности к Абсолютному бытию и Истине, аналогией отмеченному выше пути онтологиэации Слова-Логоса. Вера во внеопытность и универсальность математических знания - харак­терная черта ряда философов и многих математиков Опять-таки, не берясь судить здесь о ложности или истинности такой позиции (что и невозможно), отметим, что вопрос сводится к предпочтениям, ос­нованным на вере.

Наконец, если даже признать математический инструментарий как обоснованный, то его приложение для описания и познания дру­гих областей реальности (природы, общества) также необоснованно и опирается лишь на индуктивное подтверждение некоторых при­ложений. По этому поводу Н. Катленд замечает, что у разума и логики есть присущая им ограниченность, которая заставляет нас опираться на веру. Например, физики-теоретики верят, что понятия математики и логики, применяемые для работы с этими понятиями, верны и приложимы к окружающему миру. Успехи современной науки и техники дают серьезные основания для такой уверенности, однако они сами признают, что четких доказательств этому нет. Лауреат Нобелевской премии Ю. Вигнер соглашается с тем, что это «постулат веры», и считает, что эффективность математики и есте­ственных наук "необоснована", те не может быть подтверждена исключительно доводами разума".

В целом можно сказать, что любое знание, получаемое в ре­зультате использования аппарата логики и математики, - это знание, основанное на вере! Вере в истинность посылок и исходных данных, вере в выбранные правила логического вывода и математическую модель, вере в приложимости аппарата логики и математики к той или иной области реальности.

Таков взгляд на познавательные возможности логики и матема­тики, если избавиться от ослепления их видимой строгостью и обоснованностью. Если же обсуждать вопрос генезиса нового зна­ния, то весьма часто, как показывает история науки, и логика, и ма­тематика оказываются вообще несостоятельными на самых ответственных начальных этапах зарождения новой идеи. Так, периодиче­ский закон химических элементов противоречил господствовавшим в химии идеям классической механики и соответствующему логико-математическому аппарату с ней взаимосвязанному; также для клас­сической электродинамики с ее логико-математическим аппаратом были абсурдны идеи кванта Планка, планетарная модель атома Резерфорда, квантовая модель атома Бора. Другими словами, логика с ее тавтологиями и математика с ее количественными соотношения­ми - хорошие инструменты для описания готового знания, сформи­ровавшихся идей, но их эвристике-методологические функции в конкретных науках не так значительны, как это представляется мно­гим, если посмотреть на это без "розовых очков''.

Вообще характерной чертой человеческого познания являет стремление к завершенности, простоте, однозначности, а часто, помпезности при представлении тех или иных теорий, направлений. Эта черта выражается в постоянном «зализывании углов» и «полировке шероховатостей» представляемого учеными знания, наведения на эмпирические результаты флера научности в виде теоретических конструкций на основе аппарата логики и математики. Один из наглядных примеров - квантовая химия. Несмотря на ее большие успехи и полувековую историю развития мы сейчас имеем точны; записи волновой функции для простейших атомов, большая часть приближенных расчетов для более или менее сложных молекулярных систем пока не играет существенной практической роли; деятельности современных химиков, синтетиков и аналитиков. Имея непреодолимые трудном при решении химических проблем методами квантовой химии и со­вокупным арсеналом логико-математического аппарата и компью­терной техники, мы тем более имеем "супернеразрешимые" логико-математические проблемы при описании биологических, геологических, экологических систем. Математические модели, например живой клетки, экосистем, конечно, могут быть полезны все более и более, но важно при этом сознавать их крайнюю упрощенность сравнению с реальным объектом и соответственно ограниченность их познавательного значения. Любая самая совершенная и сложаная математическая модель самой простейшей биологической структуры, например молекулы ДНК, представляет реальный объект не более, чем пластмассовая детская игрушка "медведь" живого медведя. Сказанное - не тенденциозный скептицизм, это реальность математизации науки, она хорошо знакома всем, кто занимается применением математического аппарата для описания природных, технических, социальных объектов.

§ 11. Естествознание

Выше рассмотрены проблемы обоснования и познавательные пределы философии, логики, математики. Ввиду того, что эти области знания в разных формах и на разных уровнях включаются в систему естествознания, можно говорить о перенесении этих проблем в сферу естествознания. Помимо этого, для естествознания в целом можно выделить следующие неразрешимые полностью проблемы:

  1. Макроскопическая пространственно-временная ограниченность человеческого опыта, обусловливающая отсутствие возможности его обоснования экстраполяцией человеческих знаний в область мегамира (мира космических тел, космоса, Вселенной) и об­ласть микромира (мира элементарных частиц), а также области далекого прошлого и будущего (космология).

2 Экспериментально-индуктивный путь построения многих разделов естествознания. В связи с конечной точностью экспери­мента и конечным числом опытных экспериментальных данных ни одну из естественнонаучных теорий нельзя считать окончательно обоснованной.

Причем «трагедия» естествознания дополняется тем, что чем сложнее исследуемый естественный объект, тем ограниченнее воз­можности его экспериментального исследования и получения доста­точного статистического материала. Действительно, с элементар­ными частицами и полями человек может проводить эксперименты миллионы раз, с химическими веществами (молекулами и их пре­вращениями) - тысячи раз, со сложными биомолекулами - сотни раз (проблемы выделения, очистки и пр., некоторые из них вообще не­доступны исследованиям так как не выделены в чистом виде). Со­всем другой уровень проблем начинается с простейших живых объ­ектов в мире нет двух совершенно одинаковых живых клеток. Да­же моноклоналъные клетки не являются идентичными, у каждой могут быть специфические отличия хотя бы только в связи с воздей­ствием естественного радиоактивного фона и мутациями им вызы­ваемыми. Далее сложности возрастают чем сложнее исследуемый объект, система, целостность, чем больше факторов на него влияют, тем большая экспериментальная статистика нужна для познания той или иной его характеристики. Реальная же ситуация, как сказано выше, обратная. В такой науке, как медицина, исследования вообще часто построены на нескольких десятках историй болезни, но на­сколько сложен человек как объект познания по сравнению с элек­троном.

Наконец, наиболее сложные пространственно-временные (ис­торические) системы невозможно подвергнуть экспериментальной проверке, ни разу эволюция неорганической и органической приро­ды (космогонические и космологические теории, теории происхож­дения жизни и ее эволюции), социальная история (мы не можем до­полнить и проверить наши знания о битве при Ватерлоо путем ее повторения). Некоторые же системы и научно-теоретические их описания, например, экосистемы и варианты глобальной экологиче­ской катастрофы, можно проверить только один раз, поскольку вслед за ними проверять будет нечего и некому.

Проблемы ограничений в связи с "макроскопической размерно­стью" человека ярко проявились в ряде областей современного естествознания при познании микро- и мегамира, где определенно обозначились пределы научного человеческого познания. В физике микромира это выразилось в соотношении неопределенностей, проблемах причинности и вероятностном описании микромира волновой функцией, проблемах квантовой концепции целостности и фундаментальности взаимодействия «макроскопический человек с макроскопическим прибором - микроскопический объект» (копенгагеновская интерпретация), проблемах полноты квантовой механики (парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена), а также взаимосвязанных проблемах скрытых параметров, локализации микрочастиц проблемах языка описания микромира "макроскопическим"' языком (принцип дополнительности и корпускулярно-волновой дуализм). Как писал В. Гейзенберг "Естественные науки не просто описывают и объясняют явления природы; это часть нашего взаимодействия с природой"[106] (цит. по [Каира, 1994. с. 118]).

Аналогичные замечания можно сделать и по проблемам теории относительности. Так, постулат о постоянстве скорости света во всех системах отсчета основывается имплицитно на понятиях некоего абсолютного пространства (абсолютного в смысле несвязанности ни с какими конкретными физическими телами - эталонами протяженности) и абсолютного времени (абсолютного в смысле не­связанности ни с какой конкретной системой координат). Таким образом, основополагающий постулат специальной теории относительности вводится посредством метаязыка метафизических поня­тий философии и классической механики (аналогично в классиче­ской механике Ньютона используется метафизическое понятие "си­ла'", за что она неоднократно критиковалась). Это действительно так, поскольку в самой теории относительности, развитой на основе названного выше постулата, термины "время" и "пространство", "длительность" и "протяженность" имеют смысл только по отноше­нию к избранной для "наблюдателя Природы" системе отсчетаЗдесь важно уловить философско-методологический смысл пробле­мы - утверждение о постоянстве скорости по отношению ко всем системам отсчета невозможно без исходных понятий о неких абсо­лютных и не входящих в концептуальный аппарат теории относи­тельности мерах длительности и протяженности.

По Эйнштейну, меры длительности и протяженности каким-то образом изменяются по масштабу, но абсолютны в смысле незави­симости от природы физических объектов и связанных с ними сис­тем отсчета, т е. являются какими-то метафизическими сущностями. В этом смысле более обоснованной и разумной представляется ин­терпретация Пуанкаре, который считал фундаментом новых кон­цепций пространства-времени новую механику, а не необычные свойства масштабов и часов[107].

Здесь существенно заметить, что не теория относительности Эйнштейна породила новые философские проблемы пространства-времени, а. наоборот, философские размышления о проблемах чело­веческого познания пространства-времени (в первую очередь не Эйнштейна, а Пуанкаре) породили основные идея теории относи­тельности. Исторически это хорошо прослеживается по специально-научным и философским работам Пуанкаре, которые предшествова­ли работам Эйнштейна и были ему известны Эйнштейн не удосу­жился сослаться на работы Пуанкаре в известной публикации 1905 г. и достиг мировой славы, не поделенной, согласно справедливо­сти, по крайней мере пополам[108].

Ситуацию, в которой оказывается «человек земной» (а дру­гого мы не знаем) при попытке постижения идей теории отно­сительности, можно охарактеризовать, перефразировав Тертуллиана: «Абсолютных пространства и времени нет - это неудиви­тельно, ибо достойно удивления; скорость света постоянна во всех система отсчета - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и ход времени зависит от движения системы отсчета -  это несо­мненно, ибо невозможно».

Августин говорил, что когда его не спрашивают о пространстве и времени, он знает, когда же его спрашивают - он понимает, что не знает.

Продолжающиеся обсуждения проблем интерпретации природы квантовой механики и теории относительности и не утихающие споры об этом все больше свидетельствуют об их неразрешимости - безуспешности попыток достичь классического идеала миропони­мания - познания Мира таким, «каков он есть на самом деле».

Выше не сказано о проблемах квантовой механики и теории относительности принципиально ничего нового. Вся новизна здесь в том, что продолжающиеся обсуждения проблем интерпретации, природы квантовой механики и теории относительности и не ути­хающие споры об этом все больше свидетельствуют об их неразре­шимости - безуспешности попыток достичь классического идеала миропонимания - познания Мира таким, "каков он есть на самом деле.

Более того, если принять точку зрения Канта (а она имеет свод основания), то все проблемы и интеллектуальные коллизии научного познания пространства-времени есть феномены самопознания человека, познания человеком присущих ему априорных форм чувственности пространства, времени, причинности.

Ситуация при рассмотрении проблем пределов научного познания в сфере физики микромира и релятивистской механики в целом такова да, квантовая механика и теория относительности достаточно теоретически стройны, да, квантовая механика и теория относительности находят подтверждение во многих экспериментах, но вне зависимости от интерпретации этих систем знаний можно утверждать о невозможности удаления человека-экспериментатора из получаемых экспериментальных данных и соответствующих им теоретических конструкций. Другими словами, как бы человек ни изощрялся, информацию о микромире он получает при взаимодей­ствии микрообъекта с соразмерным ему макроскопическим прибо­ром. Аналогично, как бы человек ни изощрялся, он не может одно» временно наблюдать Мир из нескольких различных систем отсчета, ч е не может, находясь в одной системе отсчета, утверждать, что его наблюдение тех или иных природных явлений тем или иным обра­зом однозначно соотносится с наблюдением этих же явлений в дру­гих системах отсчета. В частности, об изменении пространственных протяженностей и временных длительностей мы можем говорить не вообще, не в отношении двух или более систем, а в отношении к их наблюдаемым величинам в избранной для наблюдения системе от­счета (утверждение же о постоянстве скорости света во всех систе­мах отсчета, как отмечалось, есть постулат метафизический, он не вытекает из теории относительности, а теория относительности вы­текает из него). Эти непреодолимые препятствия познания Мира "человеком макроскопическим", с одной стороны, и "человеком ло­кализованным» (неспособным одновременно и в одном лице нахо­диться в различных областях пространства-времени) - с другой, вы­ражаются в «практическом формализме» физики микромира и тео­рии относительности. Именно в этом, и только в этом смысле дан­ные области знания фундаментальны, т.е. выражают фундаменталь­ный природный феномен неразделимой взаимосвязи познаваемого Мира и познающего субъекта. Протагоровское изречение «человек есть мера всех вещей» небеспочвенно отнюдь не пустой каламбур софиста, как и «вещь в себе» Канта, недоступная полному познанию, - не просто заблуждение великого мыслителя. Далее, переходя от проблем описания и познания микромира отдельных объектов и релятивистских эффектов к динамическим системам многих частиц (термодинамическим системам), мы стал­киваемся с новыми своеобразными непреодолимыми познаватель­ными проблемами. Для пояснения этого позволим себе длинную цитату из работы Г. Николис и И.Р. Пригожина "В течение почти трех веков со времен Ньютона классическая динамика представлялась некоторой завершенной наукой, позволяющей находить любые тра­ектории из первых принципов и определенных начальных условий. Теперь мы видим, что это справедливо лишь для ограниченного класса динамических систем. В случае достаточно неустойчивых динамических систем в каждой области фазового пространства не­зависимо от его параметров содержатся расходящиеся траектории. В этом случае, для того чтобы можно было говорить об отдельной четко определенной траектории, нам потребовалось бы задать на­чальные условия с бесконечно высокой точностью. Иными словами, нам нужна была бы бесконечная информация, обусловленная беско­нечным количеством цифр, требующихся для задания начальных данных. Как 6удет показано в дальнейшем, именно устранение этой бесконечной информации приводит к необратимости. Разумеется, это относится лишь к классической механике, поскольку в кванто­вой теории распад неустойчивых частиц представляет собой допол­нительный источник необратимости.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32