Общее языкознание - учебник

действительности. «Окружающая нас материальная действительность постоянно

изменяется, развивается по законам диалектики, все в ней взаимосвязано друг

с другом, она «текуча», в ней отсутствуют строгие разграничительные линии.

Поэтому процесс познания действительности связан с выделением каких-то

отдельных предметов, с их наименованием, с их отождествлением между собой,

с превращением непрерывного в дискретное, текучего в жесткое» [17, 76].

Вынужденное дробление действительности в речи приводит к созданию

большого количества искусственно объективированных и как бы изолированно

существующих атрибутов различных предметов и явлений, которые в

действительности раздельно не существуют. В речи появляются различные

элементы, обслуживающие только технику речи и т. п.

Формы выражения мышления в языке относительно независимы. Не все

изменения в языке могут быть рассматриваемы как прямое отражение изменений

в мышлении.

Однако наличие этих двух преломляющих сфер никогда не приводит человека к

конфликту с действительностью. Жизненная практика всегда коррегирует

возможные отклонения отражения и в конечном счете обеспечивает человеку

правильное понимание истинной сущности предметов и явлений материального

мира.

ЯЗЫК И РЕЧЬ

Человеческий язык не представляет собой абсолютно однородного целого. В

действительности — это совокупность различных языковых вариаций,

возникновение которых вызывается действием самых различных факторов.

Существуют различные территориальные, социальные и функциональные варианты

языка. Однако одной из наиболее сложных проблем членения человеческого

языка является проблема противопоставления языка и речи. Любопытно

отметить, что попытки выделить в языке какую-то общую схему, установить

некий общий набор каких-либо правил, управляющих многочисленными

проявлениями узуса, возникли задолго до постановки проблемы языка и речи в

теоретическом плане. Наглядным примером могут служить многочисленные

описательные грамматики различных языков.

Стремление В. фон Гумбольдта представить язык одновременно как ?rgon и

™n?rgeia также можно рассматривать как своеобразное проявление исканий

этого рода.

Сознательная теоретическая постановка проблемы языка и речи в истории

языкознания обычно связывается с Ф. де Соссюром, который писал по этому

поводу следующее: «с какой бы стороны не подходить к вопросу, нигде перед

нами не обнаруживается целостный объект лингвистики. Всюду мы натыкаемся на

одну и ту же дилемму: либо мы сосредоточиваемся на одной лишь стороне

каждой проблемы, рискуя тем самым не уловить указанных выше присущих ему

двойственностей; либо, если изучать явления речи одновременно с нескольких

сторон, объект лингвистики выступает перед нами как беспорядочное

нагромождение разнородных, ничем между собой не связанных явлений». По

мнению Соссюра, есть только один выход из всех этих затруднений: надо с

самого начала встать на почву языка [59, 34]. На основании различных

определений, которыми Соссюр наделяет язык, можно составить общее

представление об этом понятии.

Соссюр считает язык нормой для всех проявлений человеческой

деятельности. Понятие языка (langue) не совпадает с понятием речевой

деятельности вообще (langage); язык — только определенная часть,— правда,

важнейшая,— речевой деятельности. Он — с одной стороны, социальный продукт

речевой способности, с другой стороны,— совокупность необходимых условий,

усвоенных общественным коллективом для осуществления этой способности у

отдельных лиц [59, 34]. У всех индивидов, связывающихся между собой в

процессе общения, неизбежно устанавливается некая средняя линия. Все они

воспроизводят — конечно, не вполне одинаково, но приблизительно,— те же

самые знаки, связывая их с теми же самыми понятиями. Язык — это клад,

практикою речи откладываемый во всех, кто принадлежит к одному

коллективу.

Это — грамматическая система, потенциально существующая в каждом мозгу

или лучше сказать мозгах целой совокупности индивидов, ибо язык не

существует полностью ни в одном из них, он существует в полной мере лишь в

массе [59, 38]. Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное

от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее

случайного. Язык не есть функция говорящего субъекта, он — продукт,

пассивно регистрируемый индивидом [59, 38]. Язык есть социальный элемент

речевой деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам

по себе не может ни создавать язык, ни его изменять [59, 39]. Язык —

система знаков, выражающих идеи [59, 40].

Наоборот, речь есть индивидуальный акт воли и понимания, в котором

следует различать: 1) комбинации, при помощи которых говорящий субъект

пользуется языковым кодом с целью выражения своей личной мысли; 2)

психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации

[59, 38]. Речь — сумма всего, что говорят люди, и включает: а)

индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих, б) акты говорения,

равным образом производимые, необходимые для выполнения этих комбинаций.

Следовательно, в речи ничего нет коллективного: проявления ее —

индивидуальны и мгновенны: здесь нет ничего, кроме суммы частных случаев

[59, 42—43].

Дальнейшее развитие учения Соссюра о языке и речи в основном шло по

двум линиям. Одни исследователи пытались эти понятия уточнить, не

опровергая в принципе самого тезиса. Так, например, Л. Ельмслев считает

возможным рассматривать язык (langue) в трех аспектах: а) как чистую

форму, определяемую независимо от ее социального осуществления и

материальной манифестации (схема), б) как материальную форму, определяемую

в данной социальной реальности, но независимо от детальной манифестации

(норма), в) как совокупность навыков, принятых в данном социальном

коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций (узус). Из всех

толкований термина «язык» больше всего приближается к обычному употреблению

слова в первом значении — язык как схема [23, 59—61]. По мнению В. Порцига,

язык представляет совокупность образов памяти [74, 106], усвоенных

привычек, накопленных в сознании говорящего. А. Гардинер считает возможным

применять наименование «язык» ко всему тому, что является традиционным и

органическим в словах и сочетаниях слов, а «речь» — ко всему тому в них,

что обусловливается конкретными условиями, к значению или намерению

говорящего [14, 15]. В отличие от Соссюра, Гардинер считает, что язык

используется в речи, но речь в его понимании — это остаток, получаемый в

результате исключения языка из речи [14, 16]. Очень близким к истолкованию

языка и речи, данному А. Гардинером, является объяснение этих понятий в

книге А. И. Смирницкого «Объективность существования языка» [57]. Язык

действительно и полностью существует в речи, и реальное звучание речи,

ее звуковая материя принадлежат языку [57, 29].

Язык как ингредиент речи пронизывает всю речь и все ее стороны [57,

14]. Всё то в звучании речи, что является случайным, побочным или

дополнительным с точки зрения языка как важнейшего средства общения людей,

принадлежит так называемому остатку, а не языку [57, 14]. А. И. Смирницкий

обвиняет Соссюра в том, что последний, различив язык и речь, всю

материальную, реально звуковую, объективно данную сторону отнес к речи и

сделал язык чисто психичным, но вместе с тем признал общественную природу

языка [57, 9]. Соссюр, по мнению Смирницкого, лишает язык его

материальности. То, что Соссюр называет langue, есть в действительности

знание языка, а не сам язык как таковой. Значение слов также принадлежит

языку [57, 23].

На недопустимость резкого различия между языком и речью указывает Э.

Косериу. Язык представлен в речи и обнаруживается в отдельных речевых

актах. Язык и речь — это только различные точки зрения, различные степени

формализации одной и той же объективной реальности. Он считает

односторонним и неверным утверждение Соссюра, что в речи нет ничего

коллективного [69, 23]. Язык представляется Соссюру только как игра

противопоставлений. Он рассматривается им с разных точек зрения, не

составляющих единого плана [69, 24]. Косериу пытается ввести деление языка,

основанное на трихотомии «система — норма — речь». Норма отличается от

функциональной системы тем, что она предполагает существование в языке

явлений несистемного характера, т. е. не составляющих оппозиций, но тем не

менее необходимых [69, 39].

Т. П. Ломтев утверждает, что язык представляет собой область

конструктивных лингвистических объектов, а речь — область естественных

лингвистических объектов [66, 49]. Ю. М. Скребнев пытался определить язык

как объективированное, обобщенное нормативное представление, обобщенное

мыслительное построение, выводимое из речевых проявлений, но не сводимое к

ним [66, 65]. По определению Б. А. Успенского, противопоставление «система

— текст» по существу тождественно противопоставлению «язык — речь» (langue

— parole). Под языком (langue) понимается некоторая внутренняя система,

лежащая в основе каждого речевого акта, т. е. в основе каждого текста,

явления parole. В терминах логики можно сказать, что langue есть

метасистема по отношению к parole, т. е. некая система, через которую

описывается parole, на фоне которой явления parole сами становятся

системными [61, 35]. Таким образом, Б. А. Успенский, в отличие от Соссюра,

признает системность речи. Традиционное противопоставление между языком и

речью, по утверждению А. Мартине, можно выразить в терминах кода и

сообщения. Код является организацией, позволяющей редактировать элемент

высказывания для того, чтобы определить с помощью кода смысл сообщения [72,

30]. Так называемая порождающая грамматика тоже использует

противопоставление языка и речи. Н. Хомский предполагает, что человек в

процессе усвоения языка овладевает системой правил, которые составляют

грамматику данного языка. Грамматика представляет собой устройство, которое

описывает бесконечный набор правильно образованных предложений и дает

каждому из них одно или несколько структурных описаний. Такое устройство и

есть порождающая грамматика [68, 509].

Вместе с тем в современной лингвистике существует и другая точка

зрения, сторонники которой не придают какого-либо существенного значения

рассматриваемой дихотомии или пытаются совершенно по-иному истолковать то

рациональное зерно, которое содержится в этом делении. Так, В. Д. Аракин

полагает, что языки речь связаны друг с другом неразрывно [66, 9]. По

мнению В. В. Белого, язык и речь не могут разграничиваться и соотносятся

лишь как социальное и индивидуальное [66, 15]. Всё в речи является

генетически языковым, ибо в речи может быть лишь то, что раньше

наличествовало в сознании [66, 16]. Представление о речи как явлении

индивидуальном, в противоположность языку как явлению социальному, лишено

внутренней логики и противоречит фактическому положению дела. Общего языка

в данном случае как такового не существует [66, 22—23]. Признавать реальное

существование системы языка как некоторой абстрактной схемы, или суммы

правил и т. п.,— значит признавать, по мнению Г. В. Колшанского, бытие

отдельной сущности языка [30, 18]. Представление речи как индивидуального

акта в противоположность некоторому социальному акту, свойственному всему

народу (обществу, говорящему на том или ином языке) может быть объяснено

только при одном условии — если будет доказано, что индивид существует вне

общества, а общество не предполагает наличия индивидов. Так как этот тезис

не может быть доказан в рамках истинной диалектики, то с необходимостью

следует признать, что отдельное существование языка и общества — языка

индивида (речи) невозможно, а потому алогично и утверждение о двух —

языковой и речевой — формах коммуникации. Отрыв индивидуального и

социального в данном случае так же неправомерен, как неправомерен разрыв

отдельного и общего, свойственных каждой вещи и каждому явлению [30,

18—19]. Признание речи как неупорядоченного явления ставит под вопрос

функционирование ее в качестве средства общения. Диалектика познания

подсказывает, что единичное и общее присуще самим реальным объектам, и они

находятся в неразрывном единстве [30, 21]. Язык представлен в конкретных

актах говорения всех индивидуумов народа, таких конкретных актах, которые

одновременно в своей реальности существуют и как общее, связывающее все

эти единичные акты в одно явление, называемое языком человека [30, 22]. Все

доказательства различения языка и речи вращались по существу вокруг

объяснения индивидуальной речи как единичного явления и одновременно как

общего момента, свойственного всякой речи; но в этом раккурсе наиболее

целесообразно подходить к проблеме дифференциации языка и речи с позиций

категорий диалектики, категорий единичного и общего. Извлечение общих

свойств есть задача научного исследования, но задачей научного исследования

является и адекватное представление объекта в его диалектических

противоречиях [30, 22-23].

Американские дескриптивисты вообще не признают необходимости проводить

какое-либо различие между языком и речью.

Нельзя не признать, однако, что основой для разграничения языка и речи

послужило объективно существующее в языке общее и конкретные случаи

использования этого общего в речевых актах. Несмотря на то, что дихотомия

«язык — речь» рассматривается многими лингвистами как одно из крупнейших

достижений современного языкознания, в этом вопросе еще очень много

неясного и недоработанного. Прежде всего следует указать на явные

противоречия, существующие в самой теории проблемы и связанные со взглядами

Соссюра. С одной стороны, язык, по определению Соссюра, являлся частью

речевой деятельности, с другой стороны, подчеркивается, что сама речь

представляет собой только индивидуальное — в ней якобы нет ничего

коллективного. Совершенно ясно между тем, что если язык ингредиент речи, то

в самой речи должен содержаться также элемент социального, общественно

релевантного.

Если в речи нет ничего коллективного, то каким образом может стать

социальным явлением язык? При анализе этих противоречий неизбежно следует

признать, что язык вплетен в речь, присутствует в каждом речевом акте. Если

язык — система, то не может быть несистемной и речь. В противном случае

люди не могли бы общаться. Остается допустить, что речью следует называть

не всю совокупность конкретных речевых актов, а какие-то общие атрибуты

этих актов. Например, индивидуальной речью можно считать случайные ошибки в

произношении, специфические особенности речи, особенности чисто личного

набора слов, выражающиеся в большей частотности употребления тех или иных

слов, оборотов, отдельных типов предложений (например, относительных по

сравнению с часто их заменяющими деепричастными конструкциями),

употребление каких-то новых слов, не вошедших в массовый обиход и т. п.

Однако и эти атрибуты индивидуальной речи нелегко отграничить от того

общего, что существует в языке. Индивидуальные ошибки в произношении или

ударении могут быть результатом действия аналогии, особый отбор слов и

предложений вполне естествен, так как практически ни один индивид не

владеет языковой системой в полном ее объеме. В языке постоянно возникают

новые слова, но если слово не стало еще общим достоянием, то нельзя на этом

основании речь противопоставлять языку, так как противопоставлению должны

подлежать явления уже сложившиеся, а не только что возникшие или

возникающие.

Совершенно нелогично и определение речи как сверхъязыкового остатка.

Если система языка манифестируется в речи, то сама речь, естественно, не

может быть только сверхъязыковым остатком. Неверно утверждение Соссюра о

том, что язык существует только в виде отпечатков в сознании людей,

представляющих чисто психические образования. В языке современного

человека понятие тесно связано с речевым его выражением, т. е. со словом,

с определенными акустическими образами. Трудно также согласиться с

утверждением Соссюра о том, что грамматическая система существует

потенциально в мозгу индивида или целой совокупности индивидов.

Многочисленные наблюдения показывают, что человек, не получивший хотя бы

минимальной лингвистической выучки, не имеет никакого отчетливого

представления о системе того языка, на котором он говорит. Он или

неосознанно чувствует ее таксономически, например, он знает, к какому типу

склонения или спряжения отнести незнакомое слово, или подходит к ней чисто

прагматически, операционально. Его более всего интересует вопрос, как

правильно сказать в данном конкретном случае. Подобные типичные стереотипы

различны по своему характеру. В одних случаях это результаты чисто

технических языковых процессов, связанных с установлением рационально

отобранных смыслоразличительных средств (фонем), в других — результаты

классификации слов (ср., например, словообразовательные суффиксы) или

отражение объективно существующих связей между предметами (ср.

словоизменительные формативы) и т. п.

Типичные стереотипы языка возникли в процессе общения, а не в

результате отвлечения от конкретного языкового материала. Эти общественно

релевантные типические стереотипы, очевидно, и образуют функционирующую

языковую систему, управляющую узусом. Поэтому язык и речь следует

рассматривать не как особые сферы, а в ином плане — выясняя, как

вышеуказанная система направляет и реализует узус. Несомненно одно, что

узус во всех его конкретных проявлениях направляется и регулируется

системой общественно релевантных стереотипов.

Каждое речевое выражение строится по определенным правилам.

Необычайное разнообразие сочетаний слов совершается в рамках определенных

системных отношений и ограничений. То же самое относится и к области

звукового оформления слов. Весь смысл рассматриваемой проблемы состоит

именно в этой регуляции. Так называемые сверхъязыковые остатки не имеют

никакого решающего значения для решения проблемы «язык — речь», поскольку

не они определяют сущность конкретного использования языка. Что же касается

понимания языка как системы чистых отношений, то можно полагать, что в этом

случае мы действительно имеем дело с языком как известной научной

абстракцией. Подобная сетка отношений, однако, не управляет узусом, а также

не имеет прямого отношения к разграничению языка и речи.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КРУГОВОРОТА РЕЧИ

Всякое речевое общение предполагает наличие некоторых необходимых

условий, вне которых оно вообще немыслимо. Оно предполагает прежде всего

наличие конкретного человеческого коллектива, пользующегося данным языком

как средством общения. Язык должен представлять собой определенную сумму

фиксированных норм и правил, обеспечивающих его понимание членами данного

коллектива. Большое значение для понимания языка имеет наличие у говорящих

единого уклада социальной жизни, общих нравов, обычаев и привычек,

вырабатывающихся в результате совместного пребывания на определенной более

или менее ограниченной территории и т. п.

Взаимное понимание языка не представляется возможным, если комплексы

дифференциальных опознавательных признаков, служащие для различных

предметов и явлений у говорящего и слушающего, будут разными. Можно как

угодно истолковывать понятие прогресса, но основной отличительный признак

прогресса — движение вперед, отличающий его от такого явления, как регресс,

— в сознании говорящих должен сохраняться.

Для того чтобы язык был удобным средством общения, он должен быть

системно организован. Система коммуникативных средств языка должна

представлять совокупность типовых стереотипов, позволяющих типизированно

обозначать общее.

Произношению фразы обычно предшествует так называемая интенция, или

намерение говорящего выразить определенное мыслительное содержание в

языковой форме. Происходит перекодирование этого содержания в слова и формы

их соединения. Импульсы, возникающие в мозгу путем связей рефлекторного

характера, передаются речеисполнительному аппарату, в результате чего

произносится образованное по определенным правилам высказывание. Все это

при нормальном и естественном владении данным языком совершается

автоматически. Природа автоматизма речи недостаточно изучена. Владение

языком является результатом укрепившейся привычки, основанной на

бесчисленном количестве случаев указанного перекодирования в сходных

условиях. Возможно, что некоторые формы высказывания являются штампами,

воспроизводимыми автоматически в соответствующих условиях. Однако могут

быть случаи, когда говорящий строит фразы. Темп речи от этого несколько

замедляется, но автоматизм не утрачивается. Можно предполагать, что

автоматизму речи помогают подсознательно усвоенные правила встречаемости

слов, а также автоматическая стыковка слов, обеспечивающая грамматическую

правильность образованной фразы. Рассмотрим несколько фраз разного типа.

Говорящий произносит фразу: земля вращается вокруг солнца. Слушающий

автоматически перекодирует это предложение в соответствующее мысленное

содержание. Звуковые комплексы у слушающего ассоциированы с предметами

материального мира, с их признаками и закономерными связями, относительно

которых у него имеются определенные знания. Слушающий знает, что означают

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74