Общее языкознание - учебник

характер ассоциации между названным формальным средством и соответствующим

значением не является столь «естественным», как может показаться на первый

взгляд. Вообще говоря, наличие иконического типа ассоциации, связывающей

обе части знака, по-видимому, «отнюдь не представляет собой обязательного

семиологического условия, от которого зависит способность языка служить

средством общения» [21, 60]32, как показал, в частности, А. Беркс в своем

критическом анализе пирсовской классификации знаков, основанной на том или

ином способе обозначения объектов [36]. Напротив, «символы-индексы»

являются таким типом знаков, без которого язык, очевидно, «не мог бы

обойтись» [36]. Типичными представителями знаков такого рода являются

имеющиеся во всяком языке местоимения, а также и некоторые другие языковые

знаки, которые «обозначают свой объект благодаря реальной (а не только

конвенциональной) связи с этим объектом, либо со знаком этого объекта»

[36]. На индицирующий элемент в значении местоимений исследователи

неоднократно обращали внимание еще со времен античности33. Другие виды

языковых «символов-индексов» («подвижных определителей», shifters, по

терминологии Есперсена [9, 92]), т. е. категории, значение которой не

поддается определению без ссылки на само сообщение, соответственно —

на конкретную ситуацию общения, были относительно недавно проанализированы

в специальной работе Р. Якобсона, посвященной русскому глаголу [50].

Семиотическая роль подвижных определителей состоит в том, что они

«позволяют осуществить переход от системы языка к реальной ситуации; они же

помогают в значительной степени создать относительно экономную языковую

систему» [25, 194].

Наличие символов-индексов, являющихся «непременным элементом

практически всех известных нам языков» [25, 194], очевидно, не представляет

собой в то же время отличительную особенность естественного человеческого

языка. Напротив, эта особенность объединяет язык с целым рядом

коммуникативных систем, инвентарь которых ограничивается знаками, которые

могут быть правильно интерпретированы только исходя из данной конкретной

конституции. Так, например, обезьяна-гиббон, найдя пищу, испускает

призывный сигнал, информируя об этом факте своих собратьев. Этот сигнал

отчетливо отличается от сигнала опасности и других сигналов. Однако

«акустические свойства пищевого сигнала не содержат информации о

местонахождении пищи; об этом можно судить лишь по расположению источника

крика. Таким же образом (или по той же причине) во всех языках имеются

слова типа здесь или я, денотативное значение которых мы можем определить,

лишь обнаружив, где находится в данный момент и кем является говорящий»

[47, 399].

Специфической особенностью языка является то, что он представляет

собой «оркестр знаков всех типов» [62, 26] и располагает возможностью

выбирать в зависимости от конкретных целей и от конкретной ситуации общения

наиболее подходящий тип знаков. Именно с этой возможностью связана, в

частности, «множественность форм отображения ситуации в языке», которая

лежит в основе стилистических дифференциаций, столь характерных для

естественных языков» [7, 18].

ПРИЗНАКИ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СТРУКТУРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ КОДА

Переходя теперь к характеристике естественного человеческого языка с

точки зрения его структурной организации, заметим, что среди всех

перечисленных выше особенностей языка, характеризующих его с точки зрения

предусматриваемых языковым кодом сигналов и сообщений, принципиальная

безграничность ноэтического поля языка (и связанная с этим неограниченная

способность к бесконечному развитию и модификациям) представляется наиболее

существенным качеством, присущим любому известному или неизвестному нам

языку, заслуживающему этого названия. Поэтому кажется целесообразным

использовать это необходимое — и притом специфическое — свойство в

качестве критерия для определения существенности тех эмпирически

выделенных признаков структурной организации языковой системы, которые были

обнаружены лингвистической наукой в процессе наблюдения над конкретными

языками, т. е., другими словами, оценивать универсальность и релевантность

каждого признака именно с точки зрения его соответствия этой априорно

приписанной нами языку особенности, ибо, как отмечал еще Матезиус, «общие

потребности выражения и коммуникации, свойственные всему человечеству,

являются единственным общим знаменателем, к которому можно свести

выразительные и коммуникативные средства, различающиеся в каждом языке»

[17, 226].

В этом плане, несомненно, существенным структурным качеством языка

является то, что каждый языковый знак (а также и элементы знака) имеет

отношение к двум способам организации — парадигматическому и

синтагматическому, первый из которых предполагает выбор определенных

единиц, а второй — их сочетание в единицы высшей степени сложности.

Частный случай взаимодействия двух основных актов языковой

деятельности — селекции и комбинации, а именно отбор единиц номинации и их

сочетание в предложение, лежит в основе концепций Матезиуса, предложившего

в начале 30-х гг. фундаментальное деление языкознания на ономатологию и

синтаксис34, Гарвина, описывающего язык в своей определительной модели, в

частности, в терминах «двух уровней организации» [40; 41], Милевского,

выдвигающего признак «двуклассовости» языкового кода [62].

Все эти концепции восходят в конечном счете к бюлеровскому определению

языка как «двупольной» системы «Zweifeldersystem», которая состоит из поля

предложения («Satzfeld») и словесного поля («Wortfeld»). Это наблюдение

Бюлера было развито в работах знаменитого венского психолога Кайнца,

противопоставившего человеческий язык, в частности, именно по этому

признаку коммуникативным системам животных, которые, подобно простейшим

искусственным системам сигналов, не включающим в свой состав «знаков-

наименований», знают знаки только одного типа — «знаки-сообщения»35,

соответствующие предложениям естественного человеческого языка.

Именно с этим отличием связана возможность составить исчерпывающий

инвентарь сигналов коммуникативных систем животных или знаковых систем типа

системы дорожных знаков — нечто вроде лексического списка семиотем, или

«словаря», который, впрочем, нельзя назвать словарем, так как он содержал

бы предикативные знаки, подобные не словам, а предложениям естественного

человеческого языка. Характерно, что ничего другого, кроме того, что

содержал бы такой инвентарь, системы, располагающие знаками только одного

типа, выразить не в состоянии.

Напротив, творческий характер языковой деятельности связан как раз с

тем, что наличие номинативных знаков и операция комбинации, предусмотренная

человеческим языком, позволяет создавать из ограниченного числа слов

(60—100 тыс.) практически неограниченное число высказываний.

Так как для целого ряда знаковых систем, содержащих только

предикативные знаки, отбор является единственным организующим принципом,

наличие двух способов организации — отбора и сочетания — может считаться

одним из дифференциальных признаков естественного человеческого языка.

Важно при этом, что сочетание языковых знаков есть не просто механическое

объединение равноправных знаков, но дает в результате некий сложный знак

определенной иерархической структуры, обладающий свойством, не выводимым из

суммы свойств составляющих его элементов. С этой точки зрения сочетание

определенных номинативных знаков в знак предикативный, т. е. в знак другого

уровня, отличается от возможного сочетания автономных знаков в других

системах — например, от комбинации зеленого сигнала светофора, означающего

'движение прямо разрешено' с зеленой стрелкой соседней по горизонтали

секции, означающей 'движение направо разрешено' (в языке о подобном

механическом соединении, отличном от интеграции единиц в единицу другого

уровня, можно, видимо, говорить в случаях объединения законченных

предложений в тексте [2; 60], что среди прочего и позволяет согласиться с

утверждением о том, что категорематический уровень в языке является

последним [1]).

Отчетливо иерархический характер имеют и отношения между компонентами

знака-наименования в тех языках, в которых автономность номинативного

знака, т. е. способность функционировать в качестве компонента знака-

сообщения (и в предельном случае быть его эквивалентом) несовместима с его

элементарностью. В этом случае каждый самостоятельный компонент предложения

представляет собой сочетание знака, обозначающего некоторый элемент

действительности, со знаком, отдельно выражающим тип отношения этого

элемента с другими элементами сообщения (т. е. выражающим так называемые

синтаксические значения). Кроме того, различные языки, как известно,

считают необходимым выражать некоторые категориальные значения,

обязательные для всех членов некоторого класса знаков независимо от

потребностей конкретного сообщения (так называемые несинтаксические

грамматические значения).

Целесообразность отдельного знакового выражения для каждого элемента

опыта и для их обязательных, всякий раз повторяющихся характеристик,

очевидно, связана с принципиальной неограниченностью количества знаков,

обозначающих элементы опыта.

Глобальное, нерасчлененное выражение лексического и грамматического

значения, очевидно, увеличило бы в несколько раз и без того огромное

количество имеющихся в каждом языковом коде лексических морфем. Поэтому

супплетивные образования, подобные, скажем, русским формам местоимений мы —

нас, он — его, представляют во всех языках исключение.

Иначе обстоит дело в некоторых простейших неязыковых системах, часто

использующих глобальные знаки для выражения определенного сообщения, хотя

бы в некоторых сообщениях и присутствовали бы одинаковые (впрочем,

одинаковые лишь с точки зрения языкового кода) компоненты — так, например,

в си-теме дорожных знаков (инвентарь, которой, впрочем, включает и

семиотемы, членимые на меньшие знаковые элементы) означающее семиотемы

'железнодорожный переезд без шлагбаума' (полуиконический знак,

изображающий паровоз) не имеет никаких общих элементов с означающим

семиотемы 'железнодорожный переезд со шлагбаумом', кроме формы и окраски

фона (равносторонний треугольник с красной окантовкой), общих для всех

«предупреждающих знаков». Ограниченный инвентарь семиотем позволяет в

подобных случаях предпочитать синтагматическое удобство удобству

парадигматическому.

Представляется несомненным, что наличие во всех языках по меньшей мере

двух типов знаков — номинативных и предикативных — непосредственно связано

с безграничностью языкового поэтического поля: в самом дело невозможно себе

представить, чтобы каждой ситуации, которая может быть предметом сообщения,

соответствовал бы особый нечленимый знак. Поэтому эта отмеченная еще

Бюлером особенность должна быть признана одним из универсальных свойств

языка. Так как количество типов знаков различных уровней (или различной

степени сложности) может не совпадать в конкретных языках, можно утверждать

в общей форме, что универсальным специфическим качеством языка является

наличие более чем одного типа знаков, причем всякий языковый знак, по

удачной формулировке Якобсона, «состоит из конституентных знаков и/или

встречается только в комбинации с другими знаками» [49, 158].

Не менее очевидно безграничности поэтического поля языка и

неограниченным возможностям расширения знакового инвентаря соответствует

наличие двух «уровней структурации — знакового и не-знакового» [40],

т. е. принцип построения знаков из ограниченного числа не-знаковых

элементов, или фигур выражения и содержания — как это было убедительно

показано в работах Мартине — с одной стороны, и Ельмслева — с другой. В

самом деле, включение в инвентарь некоторого нового знака есть не что иное,

как новое сочетание уже известных элементов выражения, представляющее собой

означающее этого нового знака, и новое сочетание уже известных элементов

содержания, представляющее собой означаемое этого нового знака. Так,

например, означающее знака протон было новым в момент создания этого знака

только в том смысле, что это было новое сочетание уже известных фигур

выражения, а именно фонем п, р, о, т, о, н, а его означаемое было новым

только в том смысле, что это было новое сочетание тоже уже известных

элементов содержания, а именно: 'положительно заряженная частица, входящая

в состав атома' (тот факт, что названные компоненты неэлементарны, т. е. в

свою очередь разлагаются на семантические компоненты, не имеет

принципиального значения, так как это все равно односторонние единицы

содержания, поскольку ни один из них не имеет в данном случае собственного

означающего, т. е. является здесь не знаком, а фигурой).

Едва ли целесообразно считать этот новый знак результатом сочетания

известных знаков, для которого изобретается сокращенное означающее, как это

делают некоторые противники существования фигур содержания — например,

Серенсен (ср. его интерпретацию приведенного выше примера в [74]) — на том

основании, что каждый компонент означаемого данного знака может выступать и

в качестве целого означаемого самостоятельного знака. Ведь и фигуры

выражения, существование которых в языке, кажется, никто не подвергает

сомнению, в принципе могут в одних случаях быть компонентами означающего

знака, а в других — означающими самостоятельных знаков — например, в слове

сок каждый из трех компонентов означающего может быть самостоятельным

означающим.

МНОГОУРОВНЕВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ И ПРИНЦИП ЭКОНОМИИ

Из всего, что было сказано, следует, что разделяемая многими

лингвистами идея о существовании в языке единиц различных уровней

(различных знаковых единиц переменной степени сложности, означающие и

означаемые которых разлагаются на односторонние единицы выражения и

содержания) вскрывает весьма существенные и специфические особенности его

структурной организации [1; 2; 8; 15; 33; 40; 41; 46; 47; 49; 58; 61; 64;

76]. Неслучайно высказывалось мнение о том, что многоуровневое строение

языковой системы может иметь силу критерия для того, чтобы считать

знаковую систему «языком» (независимо от того, называется она так или

нет) или полным его изоморфом (ср. в особенности [40]).

С другой стороны, недавние общесемиологические исследования Жоржа

Мунэна [65], отчасти Бейссанса [37] и, в особенности, Луиса Прието [68]

показали, что наличие фигур (другими словами — единиц не-знакового уровня),

а также существование наряду с полными знаками (по терминологии Прието и

Бейссанса — «семами») частичных знаков (по терминологии Прието и Бейссанса

— просто «знаков») — другими словами, наличие нескольких уровней интеграции

внутри знакового уровня — может характеризовать как лингвистические, так и

нелингвистические знаковые системы, причем в этих системах наличие единиц

названных типов определяется механизмом экономии, который четко отличается

от функционального механизма тем, что в то время, как этот последний

является неотъемлемым условием нормальной коммуникации, механизм экономии

является лишь необязательным средством уменьшить затраты, связанные с

коммуникацией, которое система предлагает участникам коммуникации в

качестве факультативной возможности, но которое каждый участник может

использовать или не использовать по своему усмотрению.

Действительно, наличие разных уровней структурации и интеграции не

является исключительным достоянием естественных человеческих языков.

Нельзя, например, считать, как это иногда делается, что фонематический

принцип построения означающих знака из единиц не-знакового уровня, или

фигур выражения, выводит естественный человеческий язык за пределы

семиотических систем (так, в частности, иногда понимают ельмслевское

утверждение, что язык является не системой знаков, а системой фигур). Целый

ряд кодов, но принадлежащих к категории естественных языков, использует

означающие, разложимые на элементы, сами по себе не имеющие значения, т. е.

на фигуры выражения. Так, например, морская сигнализация при помощи флажков

состоит из 26 знаков, означаемыми которых являются буквы латинского

алфавита, а означающее манифестируется посредством сигнала, состоящего из

определенного положения флажка в правой руке в комбинации с определенным

положением второго флажка в левой руке. Один флажок в любом положении не

передает никакого содержания, т. е. является фигурой выражения; только в

сочетании с другим элементом того же рода он образует означающее знака. Два

уровня, аналогичные фонологическому и морфологическому уровням

лингвистических систем, были обнаружены в системах коммуникации при помощи

жестов [34].

Можно утверждать, в общем плане, что наличие фигур, или единиц не-

знакового уровня, не только не противоречит задачам, стоящим перед

знаковыми системами известной степени сложности, но, напротив, находится в

соответствии с естественным для коммуникативных систем принципом

экономии, т. е. является результатом вполне закономерного стремления

возможно более уменьшить затраты, необходимые для передачи определенной

информации.

Более того, при определенных характеристиках субстанции содержания и

субстанции выражения названная особенность формы выражения (а также и

содержания) становится необходимым условием успешного выполнения

коммуникативных задач (об этом ниже).

Соответствие способа построения означающих путем сочетания единиц не-

знакового уровня принципу экономии можно продемонстрировать на следующем

примере (заимствованном нами из [68]).

Пусть коммуникативные потребности предполагают передачу 16

сообщений36. Эти потребности могут удовлетворяться несколькими кодами

различной структурной организации.

Так, можно представить себе код, использующий инвентарь из 16 классов

сигналов, например, А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3, И, К, Л, М, Н, О, П, Р, каждый

из которых имеет определенное соответствие с одним из 16 классов сообщений,

составляющих ноэтическое поле данной системы. Инвентарь этого кода

состоит, таким образом, из знаковых единиц, между означающими которых

существует глобальное различие: сигналы, принадлежащие к разным классам,

отличаются друг от друга целиком, так что для того, чтобы идентифицировать

данный сигнал, например, [А] (А, А, а), мы должны установить принадлежность

его к классу /А/ путем исключения его принадлежности к классу /Б/, классу

/В/ и т. д.

Возможен и другой код для передачи тех же 16 классов сообщений,

использующий только 4 элементарных единицы: А, Б, В, Г. Двойные сочетания

этих единиц дадут 16 различных сигналов, каждый из которых будет

соотноситься с одним из входящих в состав ноэтического поля означаемых: АБ,

АВ, АГ, АА, БА, БВ, БГ, ББ, ВА, ВБ, ВВ, ВГ, ГА, ГБ, ГВ, ГГ. Нетрудно

заметить, что в этом случае релевантной оказывается позиция каждого

элемента внутри сигнала, так что в сущности каждый сигнал является

логическим произведением двух классов: класса, характеризующегося наличием

определенного элемента на первом месте, и класса с наличием определенного

элемента на втором месте.

Вместо одной системы из 16 классов мы имеем здесь дело с двумя

системами, каждая из которых состоит из четырех классов: 1) А—, Б—, В—, Г—

и 2) —А, —Б, —В, —Г.

Чтобы идентифицировать данный сигнал, например, [АБ], мы должны

установить его принадлежность к классу /А—/ первой системы и к классу

/—Б/ второй системы. Каждый из этих классов, очевидно, больше по объему,

чем классы, предусмотренные первым кодом: в состав класса /А—/ входят

сигналы АА, АБ, АВ и АГ, а в состав класса /—Б/ — сигналы АБ, ББ, ВБ и ГБ.

Означающее /АБ/ принадлежит, таким образом, к пересечению двух множеств

или, что то же самое, является результатом логического умножения двух

больших по объему классов.

Наконец, возможен третий код, включающий в свой инвентарь всего два

элемента А и Б и различающий в то же время четыре возможные для каждого

элемента позиции: А— — —, —А— —, — —А—, — — —А и Б— — —, —Б— —, — —Б—, — —

—Б. Для того чтобы идентифицировать данный сигнал, например АББА,

необходимо установить его принадлежность к классу А— — — первой системы, к

классу —Б— — второй системы, к классу — —Б— третьей системы и, наконец, к

классу — — —А четвертой системы.

Означающее каждого из возможных 16 сообщений должно быть логическим

произведением всех не противопоставленных друг другу классов (их число,

очевидно, равно четырем).

Данный код, таким образом, включает в себя четыре подсистемы, каждая

из которых состоит из двух классов: 1) А— — —, Б— — —, 2)—А— —, —Б— —, 3)—

—А—, — —Б— и 4) — — —А, — — —Б.

Очевидно, что система, располагающая меньшим количеством элементов,

проще системы с большим количеством элементов — хотя, с другой стороны,

достигаемое за счет уменьшения элементов парадигматическое удобство влечет

за собой определенное синтагматическое неудобство (большую протяженность

каждого сигнала), а также — необходимость классифицировать каждый сигнал не

один, а несколько раз.

Увеличение числа систем, по отношению к которым производится

классификация получаемых сигналов, увеличение, которое является результатом

упрощения систем классификации, объясняет, почему обычно принцип, делающий

возможным это упрощение, используют лишь частично. Так, например,

максимальное упрощение систем классификации характеризует последний из

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74