Общее языкознание - учебник

мышления.

Предметных мыслей, по мнению И. М. Сеченова, очень много. Их гораздо

больше, чем раздельных предметов внешнего мира с различимыми в них

раздельно признаками, потому что в состав мысли входят не только отдельные

цельные предметы, но предмет и его часть, предмет и его качество или

состояние.

Все это бесконечное разнообразие мыслей может быть подведено под

формулу, в которой оказываются совмещенными все существенные элементы

мысли. Эта формула представляет трехчленное предложение, состоящее из

подлежащего, сказуемого и связки [56, 375—376].

«В предметной мысли подлежащему и сказуемому всегда соответствуют

какие-нибудь реальные факты, воспринимаемые нашими чувствами из внешнего

мира. Стало быть, общее между ними по смыслу то, что они суть продукты

внешних воздействий на наши органы чувств» [56, 377].

Словесный образ третьего члена — связки — лишен обыкновенного

предметного характера, поскольку она выражает собою отношение, связь,

зависимость между подлежащим и сказуемым. Но связей, зависимостей,

отношений между предметами внешнего мира также очень много. Следовательно,

вышеуказанная формула, будучи простой в отношении общего смысла первых

членов, может оказаться очень разнообразной в отношении третьего. Однако,

по мнению И. М. Сеченова, и эта трудность давным-давно устранена. Все

мыслимые отношения между предметами внешнего мира подводятся в настоящее

время под три главных категории: совместное существование, последование и

сходство. Первой из этих форм соответствуют пространственные отношения, а

второй — преемственность во времени [56, 377]. Весь внешний мир

представляется человеку пространством, наполненным раздельными предметами,

или, что то же, группой предметов, из которых каждому присуща протяженность

и известное относительное положение. Что касается связей по сходству, то

весь прогресс теоретических знаний человека о внешней природе

достигнут, в сущности, сравнением предметов и явлений по сходству [56,

378].

Руководствуясь всеми этими соображениями, И. М. Сеченов приходит к

следующим очень интересным выводам: «Предметная мысль представляет

членораздельную группу, в которой члены с предметным характером могут быть

связаны между собой на три разных лада: сходством, пространственным

отношением (как члены неподвижной пространственной группы) и преемством во

времени (как члены последовательного ряда)» [56, 378—379].

Мысли, как членораздельной группе, соответствует членораздельное

чувственное впечатление, в котором представлены чувственно не только

эквиваленты подлежащего и сказуемого, но и эквивалент связки.

И. М. Сеченову удалось обосновать эти положения также с чисто

физиологической точки зрения. Он подчеркивает, что человек способен

воспринимать окружающие предметы раздельно: «Когда человек рассматривает

окружающую его группу предметов или присматривается к подробностям одного

сложного предмета, глаза его перебегают с одной точки на другую. Вследствие

этого человек получает раздельный ряд зрительных впечатлений от отдельных

частей предмета, в промежутки между которыми вставлены повороты глаз и

головы, т. е. сокращение некоторых из глазных или головных мышц с

сопровождающим их мышечным чувством: помещаясь на поворотах зрительного,

осязательного и других форм чувствования, мышечное чувство придает, с одной

стороны, впечатлению членораздельность, с другой — связывает звенья его в

осмысленную группу» [56, 380].

Постоянная необходимость добывать пищу, чтобы не умереть с голоду,

способствовала развитию у первобытных людей практического мышления [56,

381]. «Не подлежит сомнению,—замечает поэтому С. Л. Рубинштейн,—что

генетически первичной интеллектуальной операцией было разумное действие,

опиравшееся сначала на наглядное мышление — наглядно-действенное (или

сенсомоторное) мышление, точнее, наглядное или наглядно-ситуационное

мышление, непосредственно включенное в практическое действие, не

выделившееся еще из него в самостоятельную теоретическую деятельность» [55,

367]. Лишь затем на основе общественной практики развилось теоретическое

мышление и более высокие виды наглядно-образного мышления.

Можно представить процесс развития мышления таким образом, что каждый

новый тип мышления вытекал из предыдущего. Наглядное мышление выделяется из

практического действия, в которое оно первоначально непосредственно

включено, становясь относительно самостоятельным актом, который

подготовляется предшествующим действием и подготовляет последующее. В связи

с этим изменяется и характер наглядного содержания, которым начинает

оперировать мышление; развивается наглядно образное мышление, в котором

наглядный образ становится носителем обобщенного содержания все более

высокого уровня. «С расширением и углублением общественной практики

формируется абстрактно-теоретическое мышление» [55, 368].

Развитие человеческого мышления обладает одной очень интересной

особенностью, которая существенно отличает его развитие от развития,

скажем, таких явлений, как общественно-экономические формации. Эта

особенность состоит в том, что с развитием более высоких видов мышления, в

частности мышления теоретического, генетически более ранние виды наглядного

мышления не вытесняются, а преобразовываются, превращаясь в высшие формы

наглядного мышления. Развитие мышления не сводится к тому, что над

генетически более ранними примитивными видами мышления надстраиваются

другие, генетически более поздние и сложные. В силу неразрывной внутренней

связи всех сторон мышления между собой и со всей личностью и ее сознанием в

целом, генетически более ранние виды в процессе развития сами поднимаются

на высшую ступень [56, 368]. Поэтому такие типы мышления, как образное,

предметное и техническое, проявляются также и в процессе мышления

современного человека.

В заключение следовало бы отметить еще две важные предпосылки

возникновения звуковой речи — стадный образ жизни первобытного человека и

наличие системы звуковых сигналов.

Стадный образ жизни является одним из естественных средств борьбы за

существование. Трудно предполагать, что далекие предки человека вели образ

жизни одиноких бродяг. Подобно современным человекообразным обезьянам, они

жили стадами. Стадная жизнь давала первобытному человеку целый ряд

преимуществ: гарантию от нападения диких зверей, своевременное

предупреждение о надвигающейся опасности; организация коллективной рыбной

ловли и охоты, в особенности охоты на крупных животных, давала больший

эффект; в стаде первобытный человек мог рассчитывать на помощь и поддержку

в случае опасности и т. п. Но самый главный результат стадного образа жизни

состоял в том, что стадо способствовало формированию специфического

общественного сознания, отражение человеком окружающего мира получило

общественный характер. Известно влияние общества на формирование различных

обычаев, моральных норм, и т. п. Нечто подобное происходило и в данном

случае. У людей вырабатывалось общее понимание закономерностей окружающего

мира. Маркс постоянно подчеркивал ту мысль, что человеческое сознание с

самого начала было сознанием общественным. Наличие общественного сознания

явилось весьма важной предпосылкой для возникновения звуковой речи.

Коммуникация при помощи языка необходимо предполагает у людей наличие

общественного сознания. В противном случае она была бы затруднена. Если

бы эскимосы изучили бушменский язык, а бушмены — эскимосский, то

общение между ними, вероятно, было бы очень затруднено по причине резкого

различия жизненных условий, обычаев и т. п.

Можно также предполагать, что человеческое существо с незапамятных

времен обладало даром голоса. Способность к производству звуков присуща

почти всем живым существам, за исключением живых организмов, стоящих на

низшей ступени физической организации. В настоящее время установлено, что

этой способностью обладают даже рыбы, которые долгое время считались немыми

существами. Безусловно, эта способность выработалась постепенно в

длительном процессе приспособления к окружающей среде и борьбы за

существование.

Производство звуков в животном мире используется для различных целей —

оно может служить для выражения чувств (боли, страха, ярости, возбуждения и

т. п.), для устрашения противника (рычание льва, шипение змеи, кошки и т.

п.), для распознавания других животных, принадлежащих к той же породе, как

средство приманивания самцами самок (пение певчих птиц) и т. д.

Звуки могут использоваться живыми организмами также в сигнальных

целях. Наблюдением установлено, что обезьяны гамадрилы могут произносить

звуковые комплексы, приуроченные к определенной объективной ситуации. Так,

например, звуковой комплекс о-о-у приходилось слышать ночью, когда группа

людей пыталась приблизиться к спящему стаду. Звуковой комплекс мля-мля-

мля... произносится преимущественно взрослой обезьяной, когда она

обращается к своему или чужому детенышу. Звуковой комплекс ак-ак-ак...

произносится обезьяной в тревожном состоянии [60,13].

Чарльз Дарвин утверждает, что у домашней собаки можно отличать лай

рвения, как, например, во время охоты, лай злобы и ворчанье, пронзительный

вой или лай отчаянья, когда, например, собака заперта; лай ночью, лай

радости, когда она собирается гулять с хозяином, и весьма характерный лай

требования или просьбы, когда она хочет, чтобы ей отворили дверь или окно

[20, 203]. Даже куры, по наблюдениям Гузо, издают по крайней мере

двенадцать различных звуков, имеющих различное значение [70, 344—349].

Трудно ответить на вопрос, каким образом эти звуковые сигналы были

использованы для создания первых слов человеческого языка, но наличие самой

способности произнесения звуков несомненно благоприятствовало возникновению

звуковой речи. Способность к произнесению звуков была связана с наличием

специального аппарата — голосовых связок, ротовой полости и находящихся в

ней зубов и языка. При благоприятных условиях этот аппарат мог

усовершенствоваться, что и произошло в дальнейшем.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЗВУКОВОЙ КОММУНИКАТИВНОЙ СИСТЕМЫ

Возникновение звуковой речи в истории человечества не было явлением

случайным. Оно было постепенно подготовлено в ходе исторического развития

человека.

Прогрессирующее познание предметов окружающего мира способствовало

развитию человеческого мышления и увеличению его абстрактности. Кроме того,

развитие производительных сил сопровождалось усилением консолидации

человеческих коллективов. Назрела необходимость в совершенствовании способа

коммуникаций в соответствии с уровнем мышления.

Можно предполагать, что человек к моменту возникновения звуковой речи

уже обладал некоторыми формами мышления (предметным и практическим),

которые давали ему возможность более или менее правильно отражать

окружающий мир и обеспечивать свое существование. У первобытного человека

этого периода были инвариантные представления о предметах и явлениях

окружающего мира, а также инвариантные представления закономерных связей

между ними. Однако наличие инвариантных представлений само по себе еще не

обеспечивает никакой коммуникации. Мыслительная деятельность, совершающаяся

в мозгу каждого отдельного индивида, недоступна познанию другого индивида,

если она не получает никакого чувственно воспринимаемого материального

выражения. Наиболее удобной формой материального выражения мысли для целей

общения людей явилась система звуковых сигналов, или звуковых знаков.

Инвариантное представление предмета стало выражаться звуковым знаком.

Звуковой знак оказался наиболее приемлемой формой выражения обобщенного

представления. Звуковой знак обладает той замечательной особенностью, что

он не похож на обозначаемое. Это свойство обеспечивает широкие возможности

актуализации значения звукового знака в отдельных аспектах речи и

применимости к каждому отдельному представителю класса однородных

предметов, когда в этом возникает необходимость. Например, слово стол

служит не только наименованием целого класса однородных предметов, но и

может быть употреблено как название единичного конкретного предмета,

например: Положи книгу па стол.

Фонетический знак, положенный в основу того или иного слова, как

правило, условен, случаен. Индифферентность звукового образа слова к его

содержанию способствует выполнению словом его функции — выражению общего.

Чувственный же знак в ощущениях и восприятиях прямо и непосредственно

относится к отображаемому предмету и зависит от него.

Звуковой знак не мог бы появиться, если бы в самом механизме познания

человеком объективного мира не были подготовлены благоприятные условия для

его появления. Таким благоприятным условием явилось наличие обобщенных

инвариантных образов предметов, т. е. понятий.

И. М. Сеченов замечает, что человек мыслит «дубом», «березой», «елью»,

хотя видел на своем веку эти предметы тысячу раз в разных формах. Эти

«средние продукты» не будут уже точным воспроизведением действительности,

так как при реальных встречах впечатления менялись от одного случая к

другому, а между тем по смыслу они представляют единичные чувственные

образы или знаки, заменяющие собой множество однородных предметов [56,

485].

Отсюда, конечно, не следует делать вывод, что понятие является знаком.

Понятие сохраняет связь с его источниками и отображает его свойства. Оно не

превращается в символ, иероглиф, и не перестает быть отображением

объективной реальности. Но в понятии есть некоторые черты, которые его

сближают со знаком. Понятие — инвариантное идеальное представление о классе

предметов. Понятие существует в сознании человека, но оно не существует

отдельно в природе. Подобно знаку, оно может быть отнесено к любому

предмету данного класса, не будучи абсолютно похожим ни на один конкретный

предмет. Именно эти свойства и роднят его со знаком. Отсюда легко понять,

почему словесный знак является наиболее пригодным материальным выразителем

понятия.

Хорошо известно, что идея о примате понятия, о том, что понятие

возникает раньше слова, не находит поддержки у большинства философов,

психологов и языковедов. Чаще всего утверждают, что до возникновения

звуковой речи вообще не могло существовать никаких понятий, так как понятие

может якобы возникнуть только на базе слова. Так, например, Д. П. Горский

пишет по этому поводу следующее: «Знак, слово, нужно лишь тогда, когда

познаваемый предмет не дан нам в чувственном восприятии и когда требуется

одновременно выявить те общие признаки, которые существуют у множества

предметов, поскольку нам в чувственном восприятии не даны сразу общие и

отличительные признаки всех деревьев, поскольку необходим особый

материальный носитель выделенного нами общего свойства. Этим материальным

носителем и выступает слово» [19, 98].

Подобные идеи высказывались и другими исследователями этого вопроса:

так, например, А. А. Потебня утверждал, что слово есть средство образования

понятия [47, 135]. По мнению Л. С. Выготского, понятие невозможно без

слова, мышление в понятиях невозможно без речевого мышления [12, 116].

Язык, по мнению А. Г. Спиркина, дал возможность человеку фиксировать общее

в предметах и явлениях, их связях и отношениях, расчленить их, соотнести и

синтезировать в понятиях и представить как относительно устойчивые [60,

69].

Существует также точка зрения, согласно которой общее вообще не может

закрепиться в человеческом сознании без слова. «Наш далекий предок,—

замечает Г. А. Геворкян,— часто наблюдал..., что если долго тереть одним

куском дерева по другому, они нагреваются. В результате миллиардного

повторения аналогичных операций из поколения в поколение человек получил

доказательство того, что есть нечто общее между всеми операциями «трение»,

что именно это общее и является причиной, вызывающей другое явление —

«теплоту». Г. А. Геворкян далее спрашивает: «Но как же закрепить в уме и

выразить это общее, эту причинную связь внешне различных явлений?.. Эту

«внечувственную», «лишенную образа и формы» закономерность невозможно

фиксировать в чувственно-наглядной форме. Такой субъективной внечувственной

формой, в которую облекается и в которой выражается познанная

закономерность, является слово» [15, 44— 45].

Но все дело здесь в том, что вышеуказанная закономерность, как

определенная сумма знаний, была закреплена в сознании человека еще до

появления её в слове. В противном случае он не мог бы возобновлять операции

по добыванию огня путем трения, так как процесс познания предмета каждый

раз должен был бы начинаться сначала.

Более реалистическую позицию в этом отношении занимает Л. О. Резников.

«Причины возникновения понятийного мышления,— справедливо замечает Л. О.

Резников,— заключаются не в языке. Потребности, вытекающие так или иначе из

условий материальной жизни людей, из их практической деятельности,

обусловили необходимость перехода от мышления в представлениях к мышлению в

понятиях, от элементарного наглядно-образного мышления к понятийному.

Диктуемая практическими нуждами необходимость отвлечения и обобщения,

выходящая за рамки возможного в наглядных представлениях, явилась

источником образования понятий» [50, 8].

Однако широкое распространение теории невозможности понятия без слов и

здесь оказало решающее влияние и заставило Л. О. Резникова прийти к

компромиссному решению этой проблемы. «Неверно, конечно,— замечает далее Л.

О. Резников,— что понятие предшествует слову, что оно существует до слова и

находит в слове только внешнюю форму своего выражения. Но столь же ложно

утверждение, что слово предшествует понятию, что оно создает понятие,

образует его, творит его».

По мнению Л. О. Резникова, «содержание понятия, его «материал»,

подготавливается, складывается, конструируется по материальным причинам,

принадлежащим к неязыковой сфере, но преобразование представления в понятие

полностью осуществляется и завершается лишь тогда, когда определившееся в

мышлении содержание понятия закрепляется, облекаясь в форму слова. Лишь

облекаясь в чувственную форму слова, соединяясь со звуком, содержание

понятия приобретает необходимую ясность» [50, 8]. Конечный вывод в данном

случае один и тот же: до возникновения слова понятие остается

неоформленным, т. е. по существу несозданным.

Если, однако, вновь вернуться к .определению инвариантного общего

представления о предмете, т. е. к определению понятия как известной суммы

знаний о предмете, то станет ясным, что эта сумма существенно не изменится,

если она и будет представлена каким-нибудь звуковым комплексом. Отсюда

может следовать только один вывод, что источник образования понятия лежит

не в языковой сфере и что понятие поэтому могло существовать и до появления

слова.

Образование понятия и образование слова имеют разные причины, хотя

существование понятия безусловно способствовало возникновению слова.

Причиной образования понятия является жизненная практика человека, тогда

как появление слов диктовалось потребностью в удобном средстве общения.

Таким удобным средством общения явились слова. Некоторые советские философы

и языковеды подвергали резкому осуждению положение о знаковом характере

слова. Наиболее типичными в этом отношении являются высказывания Л. О.

Резникова. «Знаковая теория языка,— писал в одной из статей Л. О.

Резников,— в сущности своей идеалистическая теория. Она антинаучна и

реакционна. Она служит средством протаскивания в область лингвистики

вреднейших агностических взглядов. Поэтому ее необходимо разоблачить,

раскритиковать и отвергнуть». По мнению Л. О. Резникова, признание слова

только знаком предмета или явления неминуемо ведет к иероглифической теории

познания [51]. «...Так как содержанием слова является понятие, то признание

слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению

того, что понятие также является знаком внешнего предмета, т. е. приводит к

чистейшему агностицизму».

Нетрудно понять, что подобного рода критика основана на каком-то

недоразумении. Выражение «слово есть знак» представляет синекдоху, где

целое употреблено вместо части. На самом деле признание звуковой оболочки

слова знаком предмета вовсе не ведет к утверждению о том, что все наши

представления о предметах окружающего мира также являются знаками,

совершенно не отражающими сущности этих предметов. Все критики знаковой

теории слова вульгарно-социологически отождествляют средства познания

окружающего мира со средствами коммуникативного их выражения. Окружающий

мир прежде всего познается в жизненной практике человека путем

непосредственного воздействия на его органы чувств, и если в результате

этого воздействия в голове человека создается определенное представление о

каком-либо классе предметов, или понятие о нем, то обозначение его

звуковым знаком в целях общения отнюдь не означает, что уже имеющееся в

голове человека представление или понятие превратилось при этом в иероглиф.

Любопытна также в этой связи полемика против знаковой теории слова,

содержащаяся в брошюре В. А. Звегинцева «Проблемы знаковости языка» [26,

10—11]. Прежде всего В. А. Звегинцев пытается перечислить характерные

признаки знака, к которым относятся: 1) произвольность, или

немотивированность, 2) непродуктивность, 3) отсутствие системных отношений,

4) автономность знака и значения, 5) однозначность знака. Далее

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74